Южная Африка. Прогулки на краю света - Генри Мортон

Поэтому неудивительно, что на первых порах жизнь на Капе была несладкой. Трудиться приходилось с утра и до ночи. Ведь необходимо было, по выражению ван Рибека, «произвести все буквально из ничего». Ему приходилось постоянно убеждать и подбадривать людей. Иных же — кто явно не годился на роль героев — и вовсе изгоняли из колонии. Характеризуя своих подопечных, комендант пишет, что «многие из них совершенно неопытны», впрочем, тут же добавляет он, «это, конечно, не их вина, и со временем будет исправлено». Больше тревожили ван Рибека те «бессовестные упрямцы», которые используют малейший шанс, чтобы тайком сбежать на первом же корабле. Надо сказать, что сам ван Рибек — при всем его героическом и плодотворном труде — так и не полюбил Кап. Уже через год он стал просить, чтобы руководство компании перевело его в Индию — подальше от этих «тупых, ленивых и вонючих» готтентотов, с которыми нет никакого сладу. Дело в том, что комендант не имел полномочий наказывать туземцев, даже если они по ночам портили посевы и крали у голландцев скот.

Эта эпоха, вполне сопоставимая с приключениями швейцарской семьи Робинзонов, является одной из самых ярких и волнующих страниц в истории Южной Африки. Интересно наблюдать, как быстро черты новой жизни утверждались в крошечной голландской колонии. Помимо постоянных обитателей здесь присутствовало некоторое количество временных жителей — ибо практически каждый проходящий корабль высаживал на Капе страдавших от цинги моряков. И нельзя сказать, чтобы эти «постояльцы» сильно украшали жизнь колонистов. Как правило, они только и делали, что шатались по тавернам, накачиваясь араком или любым другим спиртным, какое удавалось раздобыть. Напившись, они вытаптывали капустные грядки и орали, что «скорее пойдут на виселицу, чем останутся жить в этой проклятой стране». В свете вышеизложенного нельзя не удивляться тем успехам, которых достиг комендант ван Рибек за десятилетний срок. Даже если бы его окружали одни только святые, с готовностью подставляющие плечи под груз повседневных забот, — даже и тогда достижения Капской колонии вселяли бы уважение. На самом же деле все это время коменданту приходилось вести нескончаемую борьбу с пьянством, дезертирством и беспрерывными склоками в среде поселенцев. Просто диву даешься, как ему удалось в подобных условиях сделать так много и так хорошо. Ведь если бы не этот человек, вполне вероятно, Кап стал бы всецело французским или английским. И голландское влияние навсегда бы рассеялось с исчезновением самого ван Рибека.

По истечении некоторого времени комендант Капской колонии пришел к мысли использовать рабов. С точки зрения современного человека, трудно признать необходимость рабского труда в условиях мягкого средиземноморского климата, казалось бы, идеально приспособленного для ручного труда белого человека. И тем не менее рабы появились на Капе. Согласно голландским законам, местное население не подлежало порабощению. Так что готтентоты остались свободными, а рабов стали завозить сначала из Анголы и Гвинеи, а затем с Мадагаскара и Малайи. Что поделать, таковы были каноны поведения европейцев семнадцатого века в жарких странах. И эти свои привычки они благополучно перенесли в благодатную винодельческую Ривьеру на юге Африки.

Уже в ближайшие сезоны все проходящие голландские суда запасались на Капе свежими овощами и мясом. Пшеница росла плохо, зато импортированный из Гвинеи маис дал прекрасный урожай. В 1658 году впервые было сварено пиво, которое в то время считалось действенным лекарством против цинги. Уже на следующий год жители Капа получили собственное вино и бренди. В окрестностях форта они насадили дубы, каштаны, грецкий орех и ясеневые деревья. В 1659 году — знаменательный момент! — был посажен первый куст калины. В 1661-м сняли первый урожай апельсинов, а в 1662-м — и яблок. Не позднее 1658 года местные кузнецы уже вовсю клепали из голландской стали собственные лемехи, ножи и лопаты.

Сохранилось письмо ван Рибека, в котором он просит прислать «крепких, здоровых девок» в качестве жен для колонистов. К запросу отнеслись с полным пониманием — благо в Голландии не было недостатка в воспитанницах сиротских домов. Их приодели в симпатичные средневековые платья — наполовину черные, наполовину красные — и отправили в далекую Южную Африку. Трудно сказать, ориентировался ли ван Рибек на историю Манхэттена, но он с самого начала предвидел, что настанет момент, когда его люди выйдут из повиновения у ненавистной Компании. Наверное, поэтому он в первые же пять лет расселил всех желающих колонистов на собственных фермах, где они проживали в качестве фрименов.

В результате, когда через десять лет напряженного труда ван Рибек покидал колонию, ее белое население, насчитывавшее несколько сот человек, уже разделилось на верноподданных слуг Компании и свободных бюргеров. И это разделение (которое в Нью-Йорке, к примеру, заняло гораздо больше времени) усугублялось. К тому моменту практически половина всех поселенцев жила на уединенных фермах в окрестностях Столовой бухты и лишь время от времени приезжала на повозках в основной поселок — продать собственную продукцию и прикупить необходимые товары.

Старое здание форта использовалось в качестве губернаторской резиденции. На входе в крепость располагались складские помещения и конторы чиновников Компании. Здесь же находился и госпиталь — барак с соломенными тюфяками, на которых лежали моряки с голландских судов. Они лечили пораженные цингой десны и пытались избавиться от неизбежных вшей. Был выстроен деревянный мол, далеко выдававшийся в воды Столовой бухты. К нему примыкали скромные судостроительные верфи. Жилища колонистов представляли собой кучку одноэтажных, крытых соломой домиков, которые лепились по обеим сторонам пресноводного ручья. Главной же достопримечательностью поселка являлись огороды Компании. Они располагались на возвышенности, где равнина постепенно переходила в предгорья, были снабжены крепкими изгородями и целой сетью ирригационных каналов. Огороды эти ежегодно давали завидный урожай картофеля, маиса, капусты, редиса и дынь.

Что касается ван Рибека, все свое свободное время (если такое оставалось при его исключительной занятости) он проводил в Бушавеле, в своем личном саду, где на солнце созревал виноград, плодоносили яблони, апельсиновые, лимонные и прочие деревья. Глядя на айву, груши, вишни, каштаны и грецкие орехи, он наверняка с тоской вспоминал родные края. Ибо даже по истечении стольких лет ван Рибек так и не почувствовал себя настоящим южноафриканцем!

Время от времени возле жилья объявлялся леопард и совершал в сумерках набеги на местный курятник. Однако гораздо больше досаждали колонистам готтентоты, которые завели привычку красть вывешенное на просушку белье, срезать медные пуговицы с детских курточек или же по-мелкому грабить прохожих. Налетит такой чернокожий молодец, сорвет шляпу с головы и умчится прочь, как дикий олень. В поселке все время было шумно: били барабаны, призывавшие загулявших матросов обратно на борт корабля; с Сигнального холма то и дело раздавались ружейные залпы, оповещавшие жителей о появлении паруса на горизонте. По утрам в воздухе разносились едкие запахи — это хозяйки жарили тушки дикобразов или жиряков-даманов. С наступлением же темноты, когда сигнальные огни на острове Роббен полыхали, подобно лесным пожарам, на улицы поселка выходил ночной дозор — мужчины с фузеями на плечах нехотя обходили темные переулки, с завистью косясь в сторону освещенных окон таверны.