Простой план - Скотт Смит

Джекоб испуганно посмотрел на меня.

— Все в порядке, — подбодрил я его. — Не волнуйся, прорвемся.

Как ни странно, его паническое состояние придавало мне спокойствия. Я чувствовал себя уверенно, рассуждал трезво.

— Слишком много улик, — возразил Джекоб. — Они придут сюда, увидят наши следы и доберутся по ним к самолету.

— Нет. Скоро начнется снегопад. — Я махнул на небо, которое, не считаясь с моими предсказаниями, все больше прояснялось. Однако меня это совершенно не смущало, и я продолжал гнуть свое. — С минуты на минуту пойдет снег, и все заметет.

Джекоб нахмурился, словно намереваясь возразить, но тем не менее промолчал. Он опять приложил руку к лицу, и я увидел кровь на его перчатке.

— Ты не запачкал его кровью?

— Кровью?

Я опустился на четвереньки возле Педерсона и осмотрел его одежду. На плече его куртки темнело пятно. Я зачерпнул пригоршню снега и потер его. Пятно не исчезло.

Джекоб смиренно наблюдал за мной.

— Ничего не выйдет, Хэнк, — сказал он. — Нас все равно поймают.

Я продолжал тереть плечо Педерсона.

— Ничего страшного. На это пятнышко никто и внимания не обратит.

Джекоб вытянул вперед руку и уставился на перчатку.

— Ты же говорил, что кровь опаснее, чем отпечатки пальцев, — сказал он, и голос его прозвучал как с похмелья.

— Джекоб, — твердо произнес я, — пожалуйста, успокойся. — Выпрямившись, я тронул его за руку. — Договорились? Мы со всем справимся, но только если будем сохранять выдержку.

— Я убил его, Хэнк.

— Верно, — сказал я, — но, что сделано — то сделано. Теперь мы должны замести следы так, чтобы тебя не поймали.

Он закрыл глаза. И опять поднес руку к носу.

Я понял, что его нужно поскорее уводить отсюда. Достав из кармана ключи от машины, я протянул их ему.

— Забирай Мэри-Бет и езжай к мосту. — Я махнул рукой в сторону реки. — Встретимся там.

Он открыл глаза и изумленно уставился на меня.

— У моста?

Я кивнул.

— Я отвезу туда Педерсона на санях. Мы скинем его с моста. Все будет выглядеть так, будто произошла авария.

— Но это не сработает.

— Еще как сработает. Нужно только постараться.

— Но с чего это вдруг ему падать с моста?

— Джекоб, я делаю это для тебя, понимаешь? Ты должен доверять мне. Все будет в порядке. — Я снова протянул ему ключи от машины. Он на какое-то время замер, уставившись на них, потом все-таки взял.

— Я проеду через парк, — сказал я. — Надо держаться подальше от дороги. Ты будешь у моста раньше меня, но я не хочу, чтобы ты там останавливался. Проедешь мимо, потом, спустя какое-то время вернешься. Ни к чему, чтобы видели, как ты там загораешь.

Джекоб промолчал.

— О'кей?

Он глубоко вздохнул, потом медленно выдохнул и вытер щеки. Ключи от машины звякнули в его руке.

— Мне кажется, что все равно ничего у нас не получится.

— Получится.

Он покачал головой.

— В таких делах надо все продумывать до мелочей. Наверняка мы оставили после себя кучу улик.

— Например?

— Не могу сказать точно, но что-то наверняка упустили из виду. Какой-нибудь пустяк.

Я уже начинал злиться. Время шло. В любой момент на горизонте могла показаться машина, следовавшая в нашу сторону. Если нас здесь увидят — все пропало. Я взял Джекоба под локоть и повел к фургону. Мне почему-то казалось, что самое главное сейчас — это сдвинуть его с места. Мы вышли на дорогу. Собака вскочила и навострила уши.

— Мы не оставим никаких улик, — проговорил я и попытался приободрить брата улыбкой, но она получилась какой-то вымученной и жалкой. Я слегка подтолкнул его вперед и сказал: — Доверься мне, Джекоб.

Секунд через десять после отъезда Джекоба я повернулся к Педерсону, чтобы поднять его и погрузить в аэросани, как вдруг старик издал протяжный мучительный стон.

Он был еще жив.

Я в ужасе уставился на него, голова пошла кругом. Он чуть взбрыкнул ногой, и она соскользнула с сиденья. Сапог глухо ударился о землю. Я посмотрел на дорогу. Джекоб уже скрылся из виду.

Педерсон пробормотал что-то в свой шерстяной шарф. Потом опять застонал. Рука его в перчатке сомкнулась в кулак.

Я стоял, склонившись над ним, лихорадочно пытаясь сообразить, что же теперь делать. С пугающей ясностью я осознал, что оказался на перепутье. Я мог бы воспользоваться ситуацией и покончить с нашей затеей сейчас же. Надо было только посадить Педерсона в сани, отвезти его на ферму и позвонить Карлу. Мне пришлось бы все рассказать ему и, разумеется, отдать деньги. Если бы я так поступил, то показал бы себя честным и законопослушным гражданином; Педерсон оправился бы от побоев, и я не сомневался в том, что мне удалось бы избежать обвинительного приговора. Карл послал бы своих людей к мосту, чтобы арестовать Джекоба. Его бы обвинили в нападении и нанесении тяжких телесных повреждений, а может, и в попытке убийства. Он бы угодил в тюрьму и, вероятно, надолго. Деньги бы уплыли навсегда.

Но был и другой путь. Мы уже ступили на него одной ногой и собирались ступить и другой. В моей власти было спасти и Джекоба, и деньги. И думаю, решающим аргументом в пользу сделанного мной выбора стала внутренняя уверенность в том, что меня не поймают. Именно эта уверенность в безнаказанности побудила меня взять деньги, и она же оказалась в основе всех моих дальнейших поступков. Согрешив однажды, я надеялся остаться праведником.

Педерсон застонал. Казалось, он силится поднять голову.

— Я… — отчетливо произнес он, но больше не сказал ни слова. Лишь снова сжал руку в кулак.

Я присел на корточки возле него. Со стороны могло показаться, что я пытаюсь помочь старику.

Нижняя часть его лица была скрыта шарфом, глаза закрыты.

Когда я увидел, как Джекоб ударил его, мне это показалось вполне естественным, предсказуемым — настолько быстро все произошло. Я был удивлен тогда, но не шокирован. И воспринял случившееся как неизбежность. «Джекоб убил его», — сказал я себе тогда. В тот момент Педерсон был для меня мертв. И вот теперь, склонившись над его телом, я все повторял, словно убеждая в этом самого себя: «Он уже мертв. Он уже мертв».

Поначалу я собирался ударить его, как Джекоб, только в горло. Почему-то я подумал именно о горле, мне оно представлялось наиболее уязвимым участком человеческого тела. Но, посмотрев на его шею, я увидел ярко-оранжевый шарф на ней и передумал.

Я оглядел дорогу и, убедившись, что машин нет, наклонился вперед, взял шарф в руку, скомкал его и с силой вдавил в рот старика. Другой рукой я зажал ему ноздри.

Оглядываясь назад, я не перестаю удивляться: ведь ничто не помешало мне тогда действовать столь беспощадно; мне не пришлось бороться с самим собой, меня не терзали угрызения совести. Я должен был бы, по крайней мере, испытывать чувство страха, атавистическое отвращение, мучиться сознанием того, что совершаю непоправимую ошибку, и не просто потому, что именно так выглядели мои действия в глазах общества, членом которого я являюсь, но хотя бы по той причине, что это было убийством, самым что ни на есть злостным преступлением. Однако ничего подобного я в тот момент не испытывал. А может, в этом и не должно быть ничего удивительного; может, в том и состоит романтика, когда из двух открывающихся тебе путей нужно выбрать один. В реальной жизни великий смысл таких мгновений почти всегда ускользает от нас — как это произошло и со мной; прозрение приходит позже, и мы становимся крепки задним умом; пока же сознание фиксирует лишь нелепые подробности — к примеру, мне запомнилось ощущение в руке шарфа Педерсона, мое беспокойство по поводу того, что я слишком сильно сжимаю старику ноздри и могу поранить их, на что непременно обратят внимание при вскрытии.

Я не чувствовал себя грешником. Мной владел лишь панический страх.

Старик почти не сопротивлялся. Рука его дернулась, пальцы заскребли по снегу, словно пытаясь выкопать что-то, но на этом борьба за жизнь и окончилась. Глаза он так и не открыл. Не было ни возни, ни стона, ни предсмертной агонии. Я еще довольно долго прижимал шарф к его лицу. Небо почти совсем очистилось, выглянуло солнце, и оно приятно согревало мне спину. Вдоль кромки поля лениво проплывали тени облаков. Провожая их взглядом, я считал. Считал очень медленно, с расстановкой, смакуя звучание каждой цифры. Дойдя до двухсот, я убрал с лица шарф, снял свою перчатку и попытался нащупать пульс на руке старика.

Пульса не было.

Я ехал через заповедник, держась подальше от дороги, которая осталась справа. Через минуту или около того я добрался до пруда, затянутого коркой льда. Столики для пикников были в спешке свалены на берегу. Все кругом занесло снегом.

За прудом лес был погуще, и мне приходилось все время лавировать, пробираясь через подлесок. Ветки деревьев цеплялись за мою куртку, словно пытаясь остановить меня, повернуть назад.