Хищник Джаг - Зеб Шилликот

Однажды, когда он уже засыпал, его заставил насторожиться какой-то тихий посторонний шум. Кто-то пытался открыть засов, на который запиралась дверь сарая. Затаив дыхание, Джаг ждал, что за этим последует, приготовившись к любой неожиданности.

По опьяняюще-сладкому запаху духов он узнал в ночном посетителе женщину. Джаг слегка расслабился, но бдительности не потерял – в его памяти еще живы были воспоминания о Базе и его кошмарных объятиях.

Легкая рука коснулась его щеки, скользнула по лицу, словно ночная посетительница хотела убедиться, что он именно тот, к кому она пришла, затем поползла ниже, ниже... и наконец легла на восставшее мужское достоинство Джага. Тонкие пальцы начали осторожно массировать нетерпеливо рвущуюся наружу плоть, обтянутую тонкой тканью штанов.

После событий в "Последнем эротическом саду", расцветшем на краю пустыни, у Джага больше не было нормальных сексуальных связей. До сих пор это нисколько не мучило его, но он понял, насколько соскучился по женскому телу в тот самый момент, когда ловкие пальцы ночной посетительницы расстегнули пояс его холщовых штанов.

Все произошло без лишних слов и в кромешной темноте. Тишину нарушили лишь короткие сдавленные крики, сладострастные стоны и едва сдерживаемые рыдания экстаза.

Переступив через Джага, гостья опустилась на его вздыбившийся член. Сначала она не шевелилась, наслаждаясь ощущением живой силы, заполнившей ее естество, затем, все так же сохраняя неподвижность, она повела Джага к вратам наслаждения и восторга, умело сокращая мышцы, без остатка вобравшие в себя мужское достоинство партнера, что выдавало ее большой опыт в любовных играх. И только потом, словно обезумев, она начала бешеную пляску на тугой колонне плоти, придерживая ее рукой, чтобы не потерять контакт.

Не выдержав такого дьявольского темпа, Джаг взорвался буквально через несколько минут. И тогда женщина сделалась мягкой и нежной, внимательной к своему партнеру. Казалось, ее заботило только одно – доставить ему неописуемое, райское наслаждение.

Благодаря ее мастерству Джаг, опустошенный до последней капли, не потерял формы, и они снова вознеслись на самую вершину блаженства, после чего, потрясенные безумным взрывом чувств, подобным тому, который дал начало этому миру, медленно погрузились в бархатную пучину пьянящей, восхитительной усталости.

Когда дыхание странной ночной гостьи выровнялось, она встала, поправила на себе одежду и, нежно погладив Джага по щеке, вышла, так ничего и не сказав на прощание.

На следующий день Джаг нет-нет, да и бросал украдкой взгляд на хозяйское подворье, пытаясь уловить тайный блеск в глазах женской части обитателей фермы – матери и ее четырех дочерей. Но парень зря старался: его не замечали в упор.

На следующую ночь все повторилось по тому же сценарию. И пошло, и поехало...

Постепенно любопытство Джага пошло на убыль. Да и какая разница, кем была его таинственная наездница, лишь бы она приходила ежедневно со своей долей нежности и тепла. Между ними установилась некая необъяснимая связь, которая вскоре вышла за рамки примитивного, животного совокупления. Когда по вполне понятным и естественным причинам они не могли предаваться ставшим привычными любовным играм, она все равно приходила и приносила Джагу то, что ей удавалось выкроить из скудного повседневного рациона. И пока он, давясь, жадно набивал рот пищей, она сидела рядом и ободряюще пожимала его мускулистую руку.

Время шло, и вскоре Джаг осмелел настолько, что стал даже разговаривать со своей благодетельницей. Он говорил ей все, что приходило ему в голову: рассказывал о своем прошлом, о своих надеждах. Он задавал вопросы, пытаясь разговорить ее или застать врасплох, чтобы она каким-то образом выдала себя. Тщетно.

Но однажды Джаг напрасно прождал всю ночь – она не пришла.

На следующее утро он узнал от батраков, что их хозяйка умерла поздним вечером от приступа астмы. С похоронами решили не тянуть, и по этой причине работы в поле отложили до полудня.

Тогда же Джагу стало известно, что хозяйка была немой. И он понял, что еще на одну ступеньку спустился вниз по лестнице, ведущей в ад.

Глава 20

Нескончаемый поток времени уносил в прошлое один месяц за другим: лето сменяло весну, осень – лето, за осенью снова приходила зима, и все повторялось вновь и вновь в бесконечном хороводе вечности.

Джаг жил, сам не зная зачем, – скорее всего, в силу привычки, подстегиваемый могучим инстинктом самосохранения. Он безропотно выполнял любую работу, которую требовали от него, не испытывая при этом ни унижения, ни ненависти.

С тех пор, как умерла хозяйка дома, никто не навещал его по ночам.

Джаг часто вспоминал о ней и с искренней печалью сожалел о ее смерти. Вообще-то, он видел ее только издалека и не мог бы даже сказать, какого цвета были ее глаза. Но, вместе с тем, он сжимал ее в своих объятиях! Честно говоря, тот образ, который врезался в память Джага, был далек от красавицы. В строгой крестьянской одежде из домотканого полотна она выглядела незаметной, словно сливалась с окружающей серостью и нищетой. Кроме того, работа на ферме не оставляла времени для ухода за собой.

Но под пеплом тлели жаркие угли... Иногда Джагу хотелось, чтобы она оказалась его матерью, – настолько ее отношение к нему выходило за рамки поведения обычной любовницы. Их связь покоилась на чувствах, которые помогли ей растопить лед, сковавший душу Джага. Но он должно быть приносит близким людям несчастье. Сначала Патч, затем хозяйка...

Уж не проклятье ли какое висит над ним?

В такие моменты, чтобы отвлечься и избавиться от дурных мыслей, он изо всех сил закусывал удила и налегал на постромки, напрягая каждую мышцу своего тела.

Наступил сезон Долгах Ночей.

Стаи голодных хищников спускались с выстуженных ледяными ветрами гор и бродили вокруг загонов для скота. Несмотря на бесчисленные своры брехливых собак, крестьяне каждое утро находили обглоданные останки овец и быков.

Такими ночами, завернувшись в старое одеяло и стуча зубами от холода, Джаг слушал завывания диких зверей, бешеный лай псов и жуткие стоны ветра, бьющегося в теснинах ущелий, которые и порождали его извечную варварскую песнь. Тогда он вспоминал Психа и его рассказы о невидимых злобных духах, насылавших на землю чудовищные смерчи, сносящие все на своем пути.

Сжавшись в клубок, он не смыкал глаз, и, тем не менее, перед его внутренним взором вставали бесплотные когтистые и остроклювые существа, сверкающие налитыми кровью глазами. Джаг бывало вскрикивал от страха, когда дверь под могучими ударами ветра начинала ходить ходуном, словно кто-то рвал ее снаружи.

Такими ночами он засыпал очень поздно. Утром, пережив ночные страхи, зачастую приходилось переделывать заново всю работу, сделанную накануне. Случалось восстанавливать и дома, здорово потрепанные ураганом.

Жизнь местных фермеров была далеко не сахар. Они вкалывали днем и ночью, а после сбора урожая смотреть было не на что. Однако Джаг не испытывал по отношению к ним никакой жалости. Он не понимал, как могут они так ишачить, вылезая из кожи вон, ради жалкой прибыли, которой едва-едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Он презирал их за ограниченность. До него не доходило, как можно цепляться за несколько клочков каменистой земли, когда природа оказывается такой неблагодарной, а человек волен идти на все четыре стороны.

Основываясь на своем, пусть небогатом опыте, Джаг составил перечень тех напастей, которые могли свести на нет всю работу фермера: если всходы злаковых не вымерзали, они имели все шансы – при условии, конечно, что какая-либо дрянь неожиданно не свалится с небес и не положит или не спалит урожай. Тогда его можно будет собрать, правда, если тучи саранчи не опустошат поля раньше. Кроме того, приходилось считаться с грабителями вроде Баскома и охраной Проктора, которая исправно являлась взимать налоги.

И несмотря на это, фермеры продолжали ковыряться в земле!

Но и у них в жизни случались хорошие моменты. Иногда – в конце сбора урожая или после обмолота зерна – фермеры собирались на заслуженный отдых и устраивали для себя скромные развлечения. Для них это была редкая возможность "оттянуться": потанцевать, выпить плодово-ягодной "бормотухи" или бобовой водки, которая веселила, развязывала языки и горячила кровь. И тогда, одурманенные алкоголем, крестьяне забывали про осторожность: они бросали друг другу совершенно безумные вызовы, заключали пари, ставки которых подчас превосходили стоимость плодов их труда за весь год.

Нахлеставшись спиртного до помутнения рассудка, они врывались в специальный загон и дикими воплями подбадривали своих чемпионов, будь то бойцовые петухи, псы или же слуги – батраки либо ломовые лошади вроде Джага.

Наступал момент, когда эта неотесанная, но трудолюбивая и жадная до денег деревенщина полностью теряла над собой контроль. Глаза фермеров загорались, их обычно суровые черты преображались, словно к ним прикоснулись пальцы невидимого гениального скульптора – на лицах застывала бессмысленная тупая ухмылка, губы вздергивались, обнажая хищный оскал зубов.