Семь мелодий уходящей эпохи - Игорь Анатольевич Чечётин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очень нас радовало эскимо за 11 копеек, вафельный стаканчик с кремовой розочкой за 19 и мороженое представительского класса «Лакомка» за 28. В раннем возрасте трудно быть гурманом, и мы не выясняли какого хладокомбината «Лакомка». Уже много позже я узнал, что самая лучшая «Лакомка» от комбината № 8. Мы же брали любую, какая была в продаже, при условии, что родители дали денег с запасом. Если предполагалось коллективное поедание, то покупали из расчета «вкусное и много», это, опять же, фруктово-ягодное по несколько стаканчиков на брата.
Самое вкусное и желанное мороженое случалось в нашей палатке очень редко и стоило оно 15 копеек. Это был вафельный рожок или фунтик. У этого мороженого были совершенно сумасшедшие вафли – сладкие и бесконечно хрустящие.
Очень нас расстраивало мороженое цитрусовое и стаканчик вафельный или в бумаге без розочки за 20 копеек.
Впрочем, кажется, я бы сейчас и тараканов сушеных съел без горчицы за возможность на несколько минут оказаться десятилетним в нашем московском дворе в окружении пацанов, большинство из которых давно умерло.
В классе пятом мой одноклассник открыл мне по дружбе одну маленькую тайну. Оказывается, в его доме на первом этаже располагается продуктовая база-холодильник, и если прийти туда в момент разгрузки и помочь рабочим сгружать коробки, то они обязательно потом угощают мороженым.
Он не обманул меня, когда мы подбегали к его дому, разгрузка шла полным ходом. Мы остановились у эстакады и предложили хмурым грузчикам свои услуги, объяснив это таким естественным и искренним пионерским желанием помогать старшим везде и практически во всем.
Рабочие не доверили нам ящики, но наша искренность и настойчивость их подкупила. Машина еще не была разгружена, а нам уже вынесли в большой железной миске розочки от стаканчиков за 19. Целая миска разноцветных, потерявших форму розочек, из которых образовалось несколько бесформенных шматков волшебной вкуснятины.
Мы начали есть этот крем жадно, но процесс оказался недолгим. Минут через пять наступило насыщение, а потом и вовсе нас стало мутить от обилия чистого маргарина и свежего воздуха.
Вечер того замечательного дня я провел в туалете, друг мой тоже пострадал от алчности. В остальном, этот день я вспоминал всегда, когда видел стаканчики с розочкой, до самого их исчезновения вместе с другими артефактами развитого и не очень социализма.
«Наши» немцы
Два немецких фашиста в знакомой по фильмам щегольской серой форме, в фуражках с уносящимися к небу тульями держали под руки мою бабушку Нюшу. Милая бабушка почти висела на их руках – грузная, хватающая ртом дыхательный воздух и красная лицом от близости вероятного сердечного приступа.
Обидно, что не случился в тот момент в квартире рисовальщик социалистического реализма, иначе явил бы он миру холст сокрушительной событийно-сюжетной силы под названием «Москва, 1966 год. Офицеры вермахта на улице Орджоникидзе, дом 9». Справедливости ради нужно сказать, что название «Не ждали» подходит в этом случае еще лучше.
Известно, что немой сценой исключительно выразительно закончился гениальный художественный вымысел великого малоросса. В нашем случае именно немая сцена явила начало достаточно примечательного эпизода из жизни моих родителей и их друзей времен моей мелколетней бытности.
Впрочем, самое начало случилось накануне глубокой ночью, когда мой папа в состоянии «на бровях» выпал из общежития литинститута на улице Добролюбова и, включив внутренний автопилот, лег на курс по направлению к дому.
Утром он был тих и бесконечно добр со всеми. Мама заботливо меняла ему компрессы, но, проходя мимо меня, исполняла театральный апарт, сообщая мне, что очень злится на этого негодяя. «Этот негодяй» при этом возлегал в позе поэта Некрасова времен «Последних песен» на бабушкином диване в большой проходной комнате нашей хрущевской обители. Он драматически возгудал как и подобает настоящему больному. Свет яркого июньского дня резал ему глаза, но он просил не закрывать шторы, так как солнце помогает ему восстановить ключевые события порочной ночи.
– Люся! Беда, беда. – Папа неожиданно сел и принялся ногами искать тапки. – Беда, Люся, беда.
– Какая еще беда? Ключи не потерял, портфель на месте, а рубль с мелочью я сама у тебя из кармана выгребла.
– Мне кажется, к нам сегодня в три часа придут немцы.
– Ты с фантастами вчера пил, или у тебя белая горячка начинается?
– Я пил с великим поэтом Колей Рубцовым, Эдик был и еще прозаики какие-то, а немцев я встретил в метро. Они не писатели, они военные. Немецкие офицеры, понимаешь, любимая моя и дорогая женщина? Они из ГДР, а в Москве учатся в академии, так кажется.
Дорогая женщина, прожившая в войну два года под оккупантами в деревне в Тульской области, услышав о немецких офицерах немедленно поменяла лицо, настроение, голос, поступки. Прежней от моей привычной мамы осталась только одежда.
– Как ты мог, пьяная скотина? Зачем ты это сделал?
Она присела на край дивана, для небольшого отдыха перед дальнейшим развитием событий. На исполненном благородной ярости лице появились начальные слезы.
– Я услышал в метро божественный язык Гете, Гегеля, Канта. Я потянулся к ним как духовный брат. Я помог им со схемой метро. Я хотел отшлифовать мой немецкий, наконец!
– Вчера отшлифовал, а сегодня, значит, полировать их позвал?
Мама плакать передумала, но дабы показать отцу степень его вины и своего разочарования им, осторожно замахнулась на него кухонной тряпкой.
Отец допускал, что адреса он немцам не дал, а если и дал, то по причине зыбкого состояния написал его неправильно, или вообще немцы согласились для приличия, а потому и не придут вовсе.
– Немцы придут! – в голосе мамы я неожиданно уловил и бытийную мудрость, и душевную усталость, и даже определенную обреченность. – Я уж эту сволочь хорошо знаю.
Совершенно неожиданно у моих родителей появился план. План нехитрый, но проверенный исторически. Если приходит враг и нет возможности дать ему отпор, нужно отступить. До прихода вероятных гостей оставалось достаточно времени, но мои родители принялись судорожно собираться в гости. Я экстренно привел с дворовой скамейки бабушку, и родители наказали ей дверь немцам не открывать, к окну не подходить, дабы у гостей возникло ощущение покинутого остывающего жилища.
– Как же так, девка, совсем не по-человечески с людьми поступаете. Твой научник насвинячился, пригласил людей в гости, а теперь вы из дома убегаете.
– Это немцы, мама. И не убегаем мы, а в гости едем.
Признаюсь, что и я чувствовал неловкость и даже неправильность от развития ситуации, но радость предстоящей встречи с моим приятелем, сыном друзей моих родителей, быстро испарила ненужный туман возникших было гуманитарных сомнений.
Квартирный звонок проснулся ровно в три. Почему бабушка Нюша
