Рюбецаль - Марианна Борисовна Ионова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это простодушно упакованное в скользяще-деловой тон кокетство насчет моей связанности билетом я списала на то, что произносятся эти слова уже как бы в присутствии третьего, друга, на, возможно, еще нерешенность, как меня отрекомендовать. Прежде всего о том, что прочту во взгляде Ивана, когда буду представлена, разумеется, просто по имени, без определения, которое будет дано или уже дано заранее, – об этом я думала по пути на «Семеновскую», но также и о том, стоит ли, из кокетства же, напомнить Кириллу, что на «Семеновской», где теперь встречаемся мы, месяц назад я выскочила из вагона вслед за человеком, у которого не было еще ни имени, ни музея имени Ферсмана, ни нойе дойче хэрте, ни Ивана, ни такой сестры, как я. Зная, что не напомню, я отвлекала себя этой, второй мыслью от мысли первой.
Мы встречались на «Семеновской», чтобы зайти за Иваном в офис. Помнил ли Кирилл о том, что в светло-серое здание я вхожу не впервые, не удалось понять, так как всю, оказавшуюся совсем недолгой, дорогу от метро до офиса он вел по телефону переговоры с поставщиком.
Иван выглядел моложе Кирилла и был ниже как минимум на голову. В их единовременности рядом было что-то странное, сугубо странное тем, что и странно раздражающее, и странно приятное, – как я сообразила потом, контраст и равновесие тезиса и антитезиса. Не только субтильностью, короткими темными волосами и бородкой, очками, как-то мельчившими черты лица, но даже камуфляжными штанами с армейским ремнем и ботинками «гриндерсами» Иван отвечал на Кирилла и отрицал его. Нельзя было измыслить пары друзей более гармонично-завершенной, но, как всякая удовлетворенная завершенность, эта была и печальна, поскольку закрыта к внешнему, одинока. Так ли было на самом деле, но я бы только кивнула, окажись, что Кирилл единственный друг Ивана, а Иван – единственный друг Кирилла.
Как я и ожидала, Кирилл просто назвал мое имя, поскольку все, объясняющее мое положение при нем, было сказано без меня, и во взгляде Ивана, когда тот вышел навстречу нам из-за хлипкого и мальчикового, себе под стать компьютерного столика, не прочитывалась эмоция, как-либо оценивающая это мое положение при друге.
Мужчины были настроены, вероятно, состоянием дел фирмы, ничуть не празднично, почти сумрачно, или при мне, девице, полуосознанно подмораживали свое обхождение до приличествующего их полу градуса. На стоянке Иван привел нас к бордовому «Пежо» довольно старой модели, я не смогла бы сказать, против чего оно вопияло пронзительнее: против камуфляжа и «гриндерсов» или против чего-то еще третьего в Иване, знаком чего бедно тускнела сзади под с тусклой же тщательностью остриженными жесткими волосами серебряная цепочка; хотя и правильный ответ не подобрала: «Урал», джип-сафари, есаульский конь?..
Когда мы разместились, я на заднем сиденье, Кирилл рядом с водителем, Иван сказал, что Полина в последний момент решила все-таки пойти, и мы сейчас заедем за ней к бассейну. Полина, объяснил он для меня, это его девушка, в бассейне она работает тренером и, между прочим, может устроить мне абонемент. Кирилл с неожиданной серьезностью подхватил, повернувшись ко мне: да-да, и я поняла, что на весь вечер очутилась в реальности, чем-то подобной салону «Пежо», рассчитанному на четырех человек.
Полине было лет двадцать восемь. Ее правильно-незначительное лицо напоминало пустой формуляр, но пустотой-чистотой, успокаивающей и, без приветливости, внушающей готовность открыться. Одна из тех всегда немного зажатых, немного недоверчиво-строгих молодых женщин, которые часто имеют низковатый для своей стопроцентной женственности тембр, именно такой и обнаружила Полина, поздоровавшись со всеми, а со мной без малейшего обособления меня как «новенькой». Под капюшоном белой пуховой, очень короткой куртки, когда Полина откинула его, сев рядом со мной, оказалась стрижка, о которой следовало бы сказать «под мальчика», не поблескивай по бокам несколько заколок для придания большей аккуратности или большего изящества.
В том, что мы четверо сидели не попарно со своими спутниками, а мужчины впереди, эдак прикрывая, женщины же, эдак уютно доверившись, за их спинами, было что-то мирное и теплое, чем будто надо было запастись перед не самым уветливым местом и не самой умиренной музыкой. Сепарированные, мужская и женская двоицы как бы забыли друг о друге: Иван, озадачив было Полину абонементом для меня и остановленный мною, говорил до конца поездки с Кириллом, Полина же, которую на руках перенесли через барьер застенчивости, обратилась ко мне с вопросом из учебника по этикету: бывала ли я в этом клубе раньше. Сама она была один раз, с Ваней, Ваня тогда все рассказал ей о группе, которую они услышат, и сейчас тоже подробно рассказал, потому что вообще-то она в этих метал (л) ах плохо разбирается. Я тоже; наши улыбки, моя – ей и ее – мне, поддержка на поддержку, как бы возводили в данный от века, но нетяжкий и благодарный удел перенимать если не вкусы, то образ жизни своего мужчины.
Хотя я сразу поняла, что она имеет в виду под «метал (л) ами», меня словно кольнуло, по мне пробежала дрожь, и я увидела как бы освещенное вспышкой… что? Таблицу Менделеева? Переливающуюся рудную глыбу? Неопределенный предметно блеск?
Припарковавшись, где было дозволено, то есть далеко от цели, мы шли по переулку, в бесснежной полутьме дающему различить свой промышленно-жилой орнамент, так же, как ехали. Вспугнуто-рассеянный взгляд Кирилла дважды пересекался с моим, когда тот оборачивался, то ли уловив какое-то сказанное мной или Полиной слово, то ли проверяя, не отстают ли женщины, один раз по пути и один раз перед шлагбаумом, за который мы прошли на территорию бывшего завода.
Два пролета узкой лестницы, на которой мы, прибыв одними из последних, все же застали толчею, от собственно концертного зала отделял бар. Сесть можно было только на высокие стулья вдоль стойки и на черный кожаный диван-каре, и все места уже были заняты. Кирилл, Иван и Полина встали, прислонившись с внешней стороны к спинке дивана и нависая над головами занимавших диван. Начало концерта задерживалось. Эссенция «Konrad», Кирилл с Иваном, однако, не привлекли ничьего внимания, и даже знакомые среди этого просеянного по преданности жанра люда у них не нашлись – во всяком случае, к ним никто не подошел.
