Икарийские игры - Александр Львович Ампелонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вернувшись домой, Андрей тотчас спросил:
— Ма, ну когда ж ты напишешь согласие? На Руслана уже скоро приказ придет.
Мать быстро, автоматически собирала ужин и молчала, словно никакого уговора про согласие не было вообще.
— Ну, что ж ты молчишь? — почувствовав, как к сердцу подкатывает ужас, выкрикнул Андрей.
— А что говорить? Охота мне с бумажками возиться, когда у тебя семь пятниц на неделе…
— Какие еще пятницы? С чего ты взяла?
— Ты же сам говоришь, что на батуте лучше…
Андрей оторопел. Такое мог сказать лишь сгоряча, да и то лишь одному-единственному человеку — брату.
— Кто тебе сказал, это все вранье, — побледнев, сжимая от досады кулаки, Андрей бросился в ванную, где, набегавшись на футболе, плескался брат.
— Кто сказал, что я больше люблю батут?
— Я ничего не говорил, — Валерка невинно захлопал ресницами.
— Откуда же мать узнала? Предатель! Никаких джинсов тебе не будет, — хлопнув дверью, Андрей выскочил на лестницу. Ему не хотелось больше видеть ни брата, ни мать. Сам себе был противен и смешон, с этой сорвавшейся с языка нелепой угрозой. Какие джинсы, если его еще не взяли в номер? Но для Валерки она, наверное, прозвучала всерьез. За цирк-то он высказался только потому, что надеялся на джинсы. И теперь, по его милости, мать снова будет тянуть резину, а если еще узнает, что в номере им недовольны, что Пал Палыч хотел прогнать его с репетиции…
12
Дня через три вечером, когда Андрей усталый, измученный вернулся с батута, оставить который не решался, пока вопрос с цирком не решится окончательно и бесповоротно, зазвонил телефон. Трубку схватил Валерка и недовольно сморщил лоб: видно, ждал звонка от девчонки, а звонил Руслан. Он объяснялся почему-то загадочно, будто боялся, что его могут подслушать.
— Можешь сейчас во двор выйти?
— Во двор? Зачем?
— Выходи, потом скажу.
Андрей незаметно выскользнул на лестницу — гулять после девяти ему не разрешали. Прихватив для конспирации помойное ведро, спустился на лифте вниз. Руслан, бледный, встревоженный, ждал его возле самой парадной.
— Ты еще ничего не знаешь?
— Нет.
— Ленька сегодня на представлении упал.
— Как упал? — похолодев, переспросил Андрей.
— Делал двойное на сход и недокрутил. Его в больницу увезли с сотрясением мозга…
— В больницу?! — прошептал Андрей, мигом вспомнив испуг, скользнувший по Лениному лицу позавчера на репетиции, когда Зайцев предложил пустить в работу новый, опасный трюк.
— Я сс-ам видел, — продолжал Руслан, от волнения заикаясь. — Сперва все отлично шло, и пассаж, и двойное в «седло»… Зрители хлопали как раньше, и только в самом конце… Ты только родителям не говори. Если мать про это узнает, меня сразу из цирка заберут…
На следующее утро, сорвавшись с уроков, Андрей с Русланом приехали в цирк. Гардеробная была закрыта, не оказалось ключа и у дежурной, которая почему-то посмотрела на ребят с жалостью, не улыбнувшись, как обычно. Побродив пустыми, осиротевшими без Лени коридорами, они вышли к манежу. Здесь были Слава, Пал Палыч, инспектор манежа Круглов — огромный детина, без фрака похожий на баскетболиста, и директор цирка, маленький лысый человек с тройным подбородком. Все четверо молчали.
— Как это произошло? — наконец строго спросил директор.
— Назаров выполнял заключительный трюк — двойное сальто на сход и недокрутил — пришел на голову. Бросал Куприянов, — инспектор манежа кивнул на Славу. Тот, осунувшийся, вдруг за один день постаревший, неподвижно смотрел в одну точку.
— Кто пассировал?
— Василий Иванович… — начал оправдываться инспектор.
— Я спрашиваю, почему сложный трюк выполнялся без страховки?
— Будем актировать, — помолчав, сказал инспектор.
Пал Палыч, злой, небритый, вытер платком пот со лба и вдруг, повернувшись к Славе, спросил:
— Вячеслав, вы вчера днем Володю в армию провожали вместе с Назаровым?
— Провожали, — кивнул Слава, еще не понимая, почему об этом зашла речь.
— Сколько вы там выпили? — спросил директор.
— Вы же знаете, я не пью, а уж с Назаровым тем более…
— Ну что вы здесь байки рассказываете? — вдруг взорвался Пал Палыч. — Вы же там пили, пили…
Боясь шелохнуться, чтобы не обнаружить себя, Андрей вцепился руками в занавес. Руслан держался за его спиной.
— Ну, раз вы так считаете, мне в номере делать нечего, — сказал Слава и, сердито тряхнув головой, пошел в боковой проход.
— А вам что здесь нужно? — неожиданно взглянув в сторону форганга, воскликнул инспектор. — А ну-ка марш отсюда…
Андрей, схватив Руслана за руку, бросился к выходу, опасаясь, что инспектор пустится в погоню, учинит вместе с Пал Палычем допрос, как и почему они оказались утром в цирке, вместо того чтобы находиться в школе…
Репетиции в этот день не было. На следующий день тоже. Ребята пришли как обычно к четырем, но гардеробная снова была закрытой.
Пал Палыч появился только на третий день и, как ни в чем не бывало, сказал:
— Быстренько раздевайтесь и на манеж, я только зайду к директору.
Андрей вяло разделся, надел форму, чешки. Он никак не мог понять, куда же делся Слава. Неужели ему никогда больше не разрешат выступать? Эта мысль казалась страшной и невозможной, не давала готовиться к репетиции, тревожила, жгла… А Руслан Славиного отсутствия вроде и не замечал, весело посвистывая, вприпрыжку убежал на манеж…
После разминки Пал Палыч заставил ребят прыгать на одной ноге вверх по проходу. Раньше Андрей это упражнение любил, потому что ему почти всегда удавалось тут на ряд, на два опередить Руслана, но сегодня он запрыгал без всякой охоты, часто останавливаясь, будто для передышки, а на самом деле чтобы оглянуться назад — не идет ли Слава. Добравшись так до двадцатого ряда, Андрей выдохся — присел на кресло.
— Не сиди, не сиди, спускайся вниз, походи по манежу, — спокойно, ни на йоту не возвысив голоса, сказал Зайцев.
Андрей взглянул на Руслана, который с остановками, но все еще прыгал, карабкаясь вверх, словно мечтал допрыгать до последнего ряда, где кресла амфитеатра сливались
