Дом в Порубежье (рассказы) - Уильям Ходжсон

Выйдя на палубу, мы закрыли за собой дверь, заперев ее на ключ и вынув его, ибо помнили о нашем спящем ребенке. Затем мы медленно двинулись вперед, настороженно оглядываясь по сторонам. Когда мы подошли к свинарнику, и моя жена увидела то, что лежит перед ним, она вскрикнула от ужаса, содрогнувшись, и неспроста, при виде изуродованной свиной туши.

Я не издал ни звука, а лишь, томясь дурным предчувствием и испытывая новый приступ страха, озирался по сторонам, ибо мне было ясно, что боров с тех пор, как я видел его, вновь подвергся нападению — голова была с ужасной силой оторвана от туловища, и, кроме того, его покрывали свежие и ужасные раны, одна из которых чуть ли не надвое разрывала бедное животное. И все это еще больше свидетельствовало о грозном нраве монстра или чудовища, напавшего на борова.

Я не задержался возле свиньи и не прикоснулся к ней, а кивком головы велел жене следовать за мной к передней части баковой надстройки. Здесь я отдернул парусиновый полог с небольшого светового люка, через который свет попадал в баковую надстройку, а потом, подняв тяжелую крышку, впустил поток света в темное помещение. Затем я высунул голову наружу и огляделся по сторонам, но нигде не заметил следов притаившегося существа и, вернувшись на главную палубу, прошел через дверь по правому борту в баковую надстройку. После этого я произвел тщательный осмотр, но обнаружил одни матросские сундучки, принадлежавшие нашему погибшему экипажу.

Закончив осмотр, я поспешно выбрался из этого печального места на дневной свет и запер дверь, и не только эту, но и по левому борту. Затем я снова прошел к передней части баковой надстройки и, поставив крышку на место и задернув световой люк парусиновым пологом, тщательно задраил его.

Я потому таким образом и с необыкновенным тщанием обыскивал судно, запирал за собой каждое помещение, что хотел быть уверен, что ни одно существо не будет играть со мной в смертельные прятки.

Тем не менее я ничего не нашел, и, если бы не изуродованная туша мертвого борова, я бы счел, что мне все почудилось и прошлой ночью никто не рыскал в темноте по палубам.

Мое удивление, возможно, будет более понятно, когда я скажу, что, осмотрев сооружение из просмоленной парусины, возведенное мной для защиты судна от щупалец рыскающих в поисках добычи гигантских осьминогов, я не обнаружил в нем ни одной дырки, через которую какое-нибудь чудовище, обитающее в траве, могло забраться на борт. Кроме того, не следует забывать о том, что судно на много футов возвышается над поверхностью водорослей и на его палубу можно взобраться только по гладким железным бокам.

И тем не менее, перед пустым свинарником валялась разодранная туша мертвого кабана! Неоспоримое доказательство того, что, выходя после наступления темноты на палубу, мы будем подвергаться опасности погибнуть страшной и загадочной смертью!

Весь день размышлял я над этой новой опасностью, свалившейся на нас, и особенно мне не давали покоя мысли о чудовищной и небывалой силе, с какой раздвинули в стороны крепкие железные прутья свинарника и оторвали голову хряку. Поразмыслив, я тем же вечером перенес наши постели из каюты в железную рубку — небольшое помещение на четыре койки перед сломанной грот-мачтой, где все было из железа, даже единственная дверь, выходящая в кормовую часть судна.

Вместе с постельными принадлежностями я перенес в наше новое жилище лампу, масло, потайной фонарь, пару топоров, два ружья и все револьверы, а также патроны. Потом я велел жене запастись провизией на неделю, вдруг понадобится, и, пока она была занята, почистил и наполнил бочонок, взятый мною из рубки.

В половине седьмого я отправил туда жену с ребенком, а затем запер на ключ кают-компанию и все каюты и, наконец, тяжелую, тиковую дверь под срезом полуюта.

Затем я прошел к жене с ребенком, затворил и привинтил на ночь железную дверь болтами. После этого я обошел помещение и убедился в том, что железные откидные дверцы, закрывающие все восемь портов в рубке, в порядке, и мы стали ждать ночи.

К восьми часам вечера стемнело, а еще через полчаса окутавшая палубы ночная мгла скрыла их из вида. Тогда я опустил все железные дверцы и, крепко прикрутив их винтами, зажег лампу.

Настала пора ожидания. Время от времени я принимался шепотом утешать свою жену, когда она, сидя со спящим ребенком, смотрела на меня испуганными глазами, выделявшимися на пепельно-бледном лице; нами почему-то за последний час овладело чувство жуткого страха, проникавшего прямо в сердце и лишавшего мужества.

Вскоре неожиданный звук нарушил торжественную тишину — неожиданный глухой удар по борту судна, а за ним последовала череда тяжелых ударов, казалось, наносимых одновременно со всех сторон по корабельному корпусу. Вслед за тем воцарилась тишина, длившаяся около четверти часа.

Затем до меня вдруг донесся откуда-то спереди стук, потом грохот, неясный шум и громкий треск. После этого я слышал множество других звуков, но постоянно тот стук, повторяемый сотни раз, словно в передней части судна по палубам бегает войско солдат на деревянных протезах.

Вдруг постукивание стало приближаться ко мне. Оно подошло к рубке, задержалось примерно на минуту, а потом начало удаляться в сторону кают-компании — тук, тук, тук. По мне пробежала дрожь, и я возблагодарил Бога за то, что Он надоумил меня отправить жену с ребенком в спасительную железную рубку. Примерно через минуту до меня с кормы донесся сначала один страшный удар, затем второй, третий, наносимые, судя по звуку, по железу — железной перегородке, проходившей через срез полуюта. Послышался звук еще одного удара, тут же смешавшийся с треском ломающегося дерева. И меня сразу же стала бить дрожь, ибо моя малышка и жена могли спать в этот момент там, если бы провидение не внушило мне мысль отправить их в рубку.

Одновременно с треском сломанной двери на корме откуда-то спереди послышался страшный шум, как будто в нашу сторону бежало по палубам множество людей на деревянных протезах. Стук все приближался и вот уже поравнялся с рубкой, где мы, сжавшись, затаили дыхание, боясь, что малейший шум привлечет То, что находится снаружи. Постукивание миновало нас и удалилось в сторону кормы, и я облегченно вздохнул. Затем, пораженный внезапной мыслью, я вскочил и потушил лампу, опасаясь, что свет будет виден под дверью. В течение часа мы сидели молча, прислушиваясь к звукам, доносившимся с кормы, глухим тяжелым ударам, редкому треску дерева и вновь приближающемуся к нам постукиванию.

Постукивание прекратилось как раз напротив правой стороны рубки, и затем целую минуту царила тишина. Вдруг на боковую часть рубки обрушился чудовищный удар. Моя жена судорожно вскрикнула, и тут же последовал второй удар, разбудивший ребенка. Малышка заплакала, и моя супруга принялась успокаивать ее.