Тайпи (Шпет) - Герман Мелвилл

Мехеви был действительно первым из вождей — предводитель своего племени, владыка долины. Простота социальных отношений этого племени лучше всего доказывается тем, что я, пробыв несколько недель в долине и почти ежедневно встречаясь с Мехеви, вплоть до самого праздника не знал о его королевском сане. Но теперь я увидал все по-иному: ведь дом Тай — дворец, и Мехеви — король. Как дом, так и его владелец очень просты и патриархальны; там совсем не соблюдались те торжественные церемонии, которые обычно окружают трон.

Я уже сказал, что обращение вождей со своим племенем всегда было крайне мягко. Каких-либо правил, устанавливающих общий порядок жизни и поддерживающих общее благополучие — насколько я могу положиться на свои наблюдения — не существовало, пожалуй, вовсе, за исключением мистического «табу». За то время, что я прожил в долине Тайпи, никто никогда не подвергался суду за какое-нибудь нарушение общественного порядка. По-видимому, там не было ни судов, ни законов, ни вообще юстиции. Там не было муниципальной полиции для усмирения бродяг и преступников. Словом, для осуществления светлой цели законодательства всех цивилизованных стран — то есть для поддержания и защиты общества — племя тайпи ничего не предпринимало. И тем не менее жизнь текла гладко и спокойно как нигде.

Беспокойные мысли о воровстве и убийстве никогда не волновали островитян. Каждый отдыхал под собственной пальмовой кровлей или сидел под собственным хлебным деревом, и никто не угнетал и не преследовал его. В долине не знали замкóв, ни чего-либо взамен их: и все же там не было общности имущества. Это длинное копье, так изящно выточенное и гладко отполированное, принадлежит Уормуну; оно гораздо красивее того, которое так высоко ценит старый Мархейо. И все-таки я видел это копье забытым у кокосовой пальмы в роще, и там его и нашли, когда начались поиски. А вот китовый зуб, весь испещренный занятной резьбой; он принадлежит Карлуне. Это самое драгоценное из ее девичьих украшений. По ее мнению, вероятно, оно гораздо ценнее рубинов, и все-таки эта драгоценность висит на веревочке в доме девушки, где дверь широко открыта и все обитатели ушли купаться.

Вчера я видел Кори-Кори с длинным шестом, которым он, стоя на земле, сбивал плоды с самых верхних веток деревьев; потом он принес эти плоды в корзине из пальмовых листьев. Сегодня я вижу островитянина, который, я знаю, живет в отдаленнейшей части долины, он пришел сюда и делает то же самое. На отвесных берегах потока растут банановые деревья. Я часто видел, как молодежь весело набирала большую груду золотистых плодов и разносила ее по всей долине, крича и прыгая по дороге. Никакой грубый старый скряга не владел этими рощами хлебных деревьев или этими славными желтыми пучками бананов. Конечно, некоторые из островитян богаче других. Например, кровельная балка в доме Мархейо сгибается под тяжестью громадных пакетов, обернутых в таппу; его пол устлан циновками, семь раз наложенными одна на другую. Снаружи Тайнор выставила на полках своего бамбукового буфета — если так его можно назвать — красивый ряд тыкв и деревянных подносов. А дом за рощей, ближайший к нашему, где живет Руаруга, не так хорошо убран. Там только три скромных пакетика, болтающихся над головой; там только два слоя циновок, а тыквы и подносы не так многочисленны и не так красиво раскрашены и выточены. Но если у Руаруги дом не такой роскошный, то столь же удобный, как у Мархейо. И я думаю, если он захочет соперничать со своим соседом, он может догнать его при очень небольшом усилии.

Была одна замечательная черта в общем характере жителей Тайпи, которая больше всего вызывала мое восхищение: единодушие, проявляемое ими при всяких обстоятельствах. Едва ли они по какому бы то ни было поводу расходились во мнениях. Все они думали и поступали одинаково. Это единодушие проявлялось во всех поступках: все делалось в согласии и дружбе.

Однажды, возвращаясь с Кори-Кори после моего обычного визита в Тай, мы проходили мимо небольшого просвета в роще, где, как сообщил мой слуга, в этот день должны были выстроить бамбуковый дом. По крайней мере сотня человек сносила материал: одни тащили боковые столбы, другие тонкие прутья для плетения, третьи собирали пальмовые листья для крыши. Каждый чем-нибудь помогал работе, и дом был закончен к заходу солнца.

Ни одна женщина не принимала участия в этой работе. И, если уважение к женщине, как утверждают философы, является показателем степени духовной культуры народа, то я могу уверенно объявить тайпи наиболее совершенным в этом отношении племенем в мире. Женщинам долины предоставлялась полная свобода, если только не считать различных запретов — табу. В противоположность условиям, в которые поставлена женщина у многих некультурных народов, где на нее взваливается вся грубая работа, женщины и девушки долины Тайпи освобождены от труда. Легкая домашняя работа или выделка таппы, плетение циновок, полировка посуды — их единственные обязанности. Но эти дела, даже легкие и веселые, редко занимали молоденьких девушек. Они чувствовали отвращение ко всякому полезному труду. Как капризные красавицы, они бродили по рощам, купались в источнике, танцевали, разыгрывали всевозможные шутки и проводили дни свои весело и беззаботно.

В течение всего моего пребывания на острове я никогда не был свидетелем ни одной ссоры, ни даже чего-либо, напоминающего спор. Местные жители, казалось, составляли одну семью, спаянную крепкой любовью. Все относились друг к другу, как братья и сестры, и трудно было установить, кто с кем действительно связан узами крови.

На второй день празднеств Кори-Кори, решивший, кажется, ознакомить меня со всеми особенностями местного быта, обратил мое внимание на то, что у многих женщин, особенно пожилых, правая рука и левая нога были очень старательно татуированы, тогда как остальное тело было совершенно чисто, за исключением маленьких точек на губе и незначительного рисунка на плече, как у Файавэй и у остальных молоденьких девушек. Рука и нога, так разукрашенные, по словам Кори-Кори, были отличительным знаком замужней женщины. Это соответствует простому золотому колечку на пальце наших жен.

Среди островитян существует определенная система многобрачия, но только в виде многомужества. Это объясняется тем, что количество мужчин сильно превышает количество женщин. Сначала за девушкой ухаживает какой-нибудь юноша, по большей части из числа живущих с ней в одном доме,[8] она выходит за него замуж. При этом не бывает даже никаких обрядов, и это не считается формальным браком. По прошествии некоторого времени, как правило, появляется другой жених, более зрелого возраста, и берет обоих, и девушку и юношу, к себе в дом. Случаи неверности с чьей-либо стороны очень редки. У мужчин не бывает более одной жены, а у женщин не бывает меньше двух мужей; иногда их бывает трое, но такие случаи редки. Как бы то ни было, бывают случаи расторжения брачных уз. Но при этом они не вызывают особых несчастий и не сопровождаются раздором, хотя бы потому, что жена, с которой плохо обращаются, или муж, находящийся под башмаком своей жены, не обязаны подавать заявления в суд о разводе.

Вероятно, у пламени тайпи не существовало не только свадебных обрядов, но и похоронных. Решительно утверждать этого не могу, но за то время, что я у них прожил, я ни разу не был свидетелем погребения. Впрочем, весьма возможно, что тайпи в данном случае не отличаются от остальных жителей острова, а мне случилось однажды присутствовать на похоронах в Нукухиве. На рассвете в одном из домов, на берегу, умер юноша. Я в тот день был послан на берег и видел приготовления к похоронам. Тело, аккуратно завернутое в новую белую таппу, было положено в открытом сарае из кокосовых ветвей, на носилках, сделанных из бамбука. Носилки стояли на шестифутовом возвышении из толстого тростника, вертикально воткнутого в землю. Две женщины с удрученным видом сидели по обеим сторонам, с жалобным пением махая по воздуху большими белыми веерами. В жилом доме рядом собралось многочисленное общество и для угощения были приготовлены различные кушанья. Трапеза началась около полудня, и мне сказали, что она будет длиться еще два дня. За исключением двух траурных фигур у тела, все, казалось, были настроены довольно весело. Девушки, увешанные местными драгоценностями, танцевали, старики пели, воины болтали и курили, и молодежь обоего пола щедро угощалась так, как если бы это было на свадьбе.

Но как-то, в одну из моих самых далеких прогулок с Кори-Кори, я наткнулся на доказательство существования другого обряда погребения, чрезвычайно меня заинтересовавшего. Мы находились в уединенной местности, в самой середине пальмовой заросли, тянувшейся по обоим берегам потока; я увидал там могилу умершего вождя. Как и большинство других зданий, мавзолей помещался на невысокой каменной кладке, благодаря чему был виден издали. Легкая крыша из побеленных пальмовых листьев свисала над ним как бы естественным навесом. Только подойдя вплотную, я увидал, что она поддерживается четырьмя тонкими бамбуковыми колоннами, стоящими по углам немного выше, чем в человеческий рост. Чистая площадка в несколько ярдов окружала помост и была огорожена четырьмя стволами кокосовой пальмы, покоившимися на расположенных по углам больших камнях. Место было священное. Знак ненарушимого табу в виде таинственной повязки из белой таппы был подвешен к верхушке стоящего в ограде высокого шеста. Святость этого места, казалось, никогда не нарушалась. Тишина могилы, спокойствие и одиночество были прекрасны и трогательны.