Токсикология (Toxicology) - Стив Айлетт

Феерические сумерки, и Фейлсейф навещает друга на территории Улицы Святых.

– Во ты жжёшь, Джонни, – сказал Атом, когда Фейлсейф вошёл в его офис. – Джинсы и галстук? Выглядишь как цыган на похоронах.

– Атом, в любом случае ты мне должен.

– Чем больше кости, тем легче плавать. Присаживайся, Джонни. Я полагаю, что та пушка работала от монеток – очень экономично.

– Там была драка, пистолет выстрелил.

– Бывает. Знаешь самую редкую и бестолковую штуку в мире? Не стрелявший пистолет. Сигарету?

Пара толстых очков лежит на столе, замыкая провода.

– Какой-то плеер?

– Это миррер. Надеваешь, закрываешь глаза, и тебе кажется, что ты сменил мир. Охотишься за пушкой? Знаешь, лучше, чем приходить ко мне.

– Знаю, и лучше, чем втягивать тебя в дело, Атом. Хочу одолжить маскировочную систему.

– Какой округ, демография?

– Закон, церковный картель, пресса. Думаю, это выстрел в голову.

– Нет, с определённой точки зрения видишь, что методы работы с ними одни и те же. Вот, взгляни.

Атом активизировал панель на стене и достал странный элемент экипировки. Он смотрелся как наголовник египетского принца в форме чёрной кобры.

– Это что?

– Спинка брюлика. Классический капюшон “свой-чужой” – широкопрофильный фанатичный вызов с библиотекой в чипе на миллиард образов. Старая и тяжёлая, но это всё, что у меня есть на руках. Придётся обойтись незатейливыми средствами.

– Она проецирует всё, что наблюдатель не в состоянии опознать? .

– Конечно. Технологии спокойной жизни далеко ушли со времён глинобитных хижин, друг мой. Удачи.

Личные маскировочные системы ушли в прошлое, когда изобретатель обнаружил, что может пойти куда угодно, и его будут игнорировать, пока он несёт коробку для пожертвова-. ний. Фейлсейф, невидимый, уходит в ночь и движется через толпу на место преступления. Это медиасобытие, всё в резких дуговых фонарях и обобщениях. Он незамеченным следует за Шефом Блинком и танкистом, когда они прибывают в часовню.

– На этом убийстве подают полноценный ленч, Бенни? А? Плохо. Мне сгодилась бы и пара хот-догов.

– Есть вести, Шеф?

– Плохо, а? Наверно, нам лучше сосредоточиться на деле, танкист. Синдром Единственного Выстрела в Голову. Пистолета на месте нет. Всё, что мы знаем по лучам, прорванным вокруг прострела, он был этерический с фальшивым номером на рукоятке.

– Кафешный пистолет.

– Ага. Ни фига общего с деньгами, ограблением или клубной территорией, это верняк.

– Вы считаете, убийца – его жена?

– Вряд ли, но предполагаю, как было дело.

– Кобыла Делла? Он был женат на кобыле?

– Как было дело, Бенни, я имел в виду, мне всё ясно.

– Мне нет, Шеф.

– А тем временем небольшое попустительство Вингмейкера привлекает целые толпы якобы ковбоев.

– А разве якобыки – не тупые волосатые животные?

– Именно. И они меня не одурачат. – Они вошли в часовню и обнаружили там галерею ассассинов, толпящихся вокруг тела. Огромный электрический вентилятор разгонял мясных мух.

– Класс, настоящее чаепитие. Кто-нибудь ещё придёт поржать?

– Блинк, – кивнул Джек Кома с каменным лицом.

– Понял, что я имел в виду, Бенни? Время фанатов.

– Слишком много стряпчих для тебя? – ухмыльнулся Спектр. – Почему-то не очень верится.

– Кто твой клиент?

– Рыба в бочке, Генри. Как минимум я мог бы найти семью того, кто потерял пульс, получить фрактальный аккомпанемент.

– Да уж, несчастный агнец. Кровь невинных – материал Брэди. А поскольку Вингмейкер не разрешает вынос, неплохой масштаб горя и прочих прелестей, ты чёртов защитник обездоленных мафиози. – Блинк хихикнул, раскуривая сигару.

– Мистер Блинк, – заявил протест Вингмейкер, – это святое место.

Блинк хрюкнул.

– Это святое издевательство, падре. Я видел миллионы пятен – каждое на что-то похоже. Помню, после бунтов НЛП я видел лужу – вылитый наш Бенни, сидящий на каком-то динозавре. И в тот вечер медиа не свирепствовали. Так что кончайте набивать слова о любви мне в уши.

– Тело брошено ровно поперёк границы штата, мистер Блинк, – объявил Кома. – Я претендую на равные полномочия.

– Ладно, Шерлок, – Блинк взвесил сигару, нахмурившись. – У тебя какой процент обломов?

Фейлсейф добрался до тела. Когда он двигался в свитых волокнах закона, он выглядел столь огромным вызовом собравшемуся обществу, что осознать его просто невозможно. Чужой, йети, человек-невидимка – их здесь быть не могло, и их здесь не было.

Вне себя, Спектр шваркнул дипломат на передвижной алтарь и отщёлкнул замок.

– Боже, как мне это нравится. Все пешки на доске, Генри. Замети свои чёрные бюджетные налоги, и доска станет серой. Я даже готов представлять здесь вон ту немолодую милашку. Может, это будет нечто?

– Нечто, – буркнул Блинк. Он хмурился на воздух перед собой. – Нечто странное.

Фейлсейф ступил на границу штата, ту тонкую территорию, свободную от внешних манипуляций. Когда он перешагнул тело, он превратился в фигуру из фосфенового потока, молнию в бутылке – на короткое мгновение шапка поляризовалась, и каждый увидел то, что хотел увидеть. На него обрушился поток внимания. Вингмейкер увидел Бога собственной персоной, дарующего благословение трупу. Кома увидел мошенника из своей юрисдикции, сдающего всех и вся. Спектр увидел фотогеничного психопата, трахающего тело и утверждающего, что это общество его вынудило и что он хочет юридической помощи. Генри Блинк увидел комбинацию этих трёх и своей матери.

– Ма, – сказал он, шатнулся вперёд и остановился с порыбевшими глазами. – Ты принесла оладушки?

– Не отвечай, – выпалил Спектр.

– Богу ни к чему оладушки, еретик! – завопил Вингмейкер.

– Они ворованные, – объявил Кома.

– А почему бы и нет, – сказал Бенни, увидевший человека, освежающе оправданного и невинного.

Наголовник упал с головы Фейлсейфа, когда он вынул кольт “Дабл Эдж” и встал точно в центре обзора.

– Только, чур, вишенку не брать, – пробормотал Блинк с вялым лицом, а потом ухмыльнулся. – Так то ж правонар со старомодным шлемом Зевса. Присоединяйся к компании, мальчик. – Он вытащил “АМТ Аутомаг”. – А теперь на шаг назад от чуда и бросай дырокол.

Фейлсейф бросил кольт и, воздев руки, слегка дрогнул вперёд.

– Стой, где стоишь, мальчик, – крикнул Кома, наводя 41-зарядный “Джулиани”.

– Он мой, Кома, – на пару миллиметров за линией.

– Ты совокупляешься со знанием, древним, как карп, мистер Блинк, – крикнул Вингмейкер. – Этот человек под защитой церкви – тащите свои откровенно дошлые разборки наружу.

– Я не исполню свой общественный долг, если не дам вам сейчас в глаз, падре.

– Это несчастный случай, – возопил Фейлсейф.

– Как поэтично, – хмыкнул Блинк. – Приглядись, и ты увидишь крошечные парашютики на моих слезах. Ты единственный кандидат, явившийся под покровом тайны, мистер. Так что вина на тебе.

– Никаких разговоров с метеозондом, – улыбнулся Спектр, подходя к Фейлсейфу. – Ты невиновен, и тебе сейчас нужен друг.

Фейлсейф рефлективно потянулся к голове – на нём ли ещё наголовник? Как вдруг Кома сграбастал его со спины, перетягивая через границу.

И тогда на него накинулись все, дёргая его туда-сюда, как рычаг скоростей.

– Разрешите представиться! – вопит Спектр, прижимая свою визитку к лицу Фейл-сейфа, как святую облатку.

– Не считаешь отказ ответом, ты? – ревёт Блинк.

– Милосердное место ждёт, парень!

– Когда он умрёт, я хочу получить право на добычу ископаемых!

– Ты имеешь право на злость, мужик!

– Грубо, но честно!

– Неуполномоченный убийца, чтоб тебя благословило!

– Жизнь и перемены!

– Мой клиент загадочным образом невиновен!

– А какие дорогие штаны!

– У меня то же количество ног – думаете, есть связь?

И их ноги в пылу борьбы били и попирали бурую Мадонну – глянув вниз, они обнаружили фазированный контур чудовищного грузовика, самолётный чемодан, пруд кубиков, надувные молотки, свинью на колёсах, невнятного бродягу, лукавого шерифа, скрывающего ответы, карту Дании, верблюда, горностая, кита. Вломившись, пресса довершила разгром.

Фейлсейф на ходу придумал алиби со столь захватывающим правдоподобием, что копы в ужасе спрашивали у него, правда ли, что это лишь плод его воображения. Пресса назвала его Идиотическим Убийцей. Сбитый с толку Вингмейкер говорил о Фейлсейфе как о “нашем крошечном лучике солнечного света”. Блинк сделал заявление, что “это хороший мир – я объединил силы, чтобы устроить разборку. Так или иначе, я хочу его в лаванде”. Во имя уважения к покойному Спектр предложил десять лет молчать об истинном положении дел. Президент выступил с речью, рекомендуя срок от двух до шести.

Обалдевший от безумия этих поступков Фейлсейф, сидел среди прочих пустышек на привинченном к полу кресле и читал по губам мультики с выключенным звуком. Граница затуманилась. К тому моменту, как внимание переключилось на другую тему, даже он сам забыл, кто он такой, и решётка на его окне сливалась с текучими формами в небе.