Будь со мной честен - Джулия Клэйборн Джонсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Смесь дома мечты Барби и «Спальни в Арле» Ван Гога, – сказала я.
– Да, – согласился Фрэнк. – Или кто-то попал на распродажу желтой краски. Смотри, здесь есть ванная.
Он открыл дверь и показал мне маленький санузел. Медная ванна размером с чайную чашку, крошечный умывальник – с кофейную, а над старинным унитазом висит бачок с цепочкой. Я не удержалась от искушения за нее дернуть. Вода смылась с таким шумом, точно самолет оторвался от авианосца. Фрэнк закрыл уши и поморщился.
– Извини, – сказала я, когда он убрал руки от ушей. – Я просто никогда не видела такого туалета.
– Ван Гог сделал бы то же самое, – сказал Фрэнк. – Он тоже такого никогда не видел. Как и вот этого.
Подойдя к раковине, мальчик повернул ручку наверху шкафчика с ящиками и открыл спрятанный там холодильник, из которого пахнуло застоявшимся прохладным воздухом. В соседнем ящике оказалась маленькая двухконфорочная плита.
– Ничего себе, – сказала я. – Здесь можно жить. Твоя мама часто сюда приходит?
– Не особенно. Она боится лестницы. Когда сын старушки увозил ее отсюда, он оставил все ее вещи, видишь?
Мальчик открыл ящик и показал мне кисти со следами засохшей краски на ручках и безупречно чистыми, мягкими щетинками, словно только что из магазина. Чего там только не было: тюбики с краской, пастельные мелки, мотки веревки и проволоки, зажимы, молоток и гвозди, множество синих жестяных коробочек с кнопками, разделенными по цветам. Все это аккуратно лежало в ящиках, как на витрине магазина в Париже. Я так говорю, точно была в Париже. Нет, я видела его только в кино и в мечтах.
– Я так и не понял: то ли им было тяжело все это увезти, то ли старушка грустила бы, забрав эти вещи с собой. Ей не хотелось продавать дом, а сын не хотел, чтобы она и близко подходила к этой лестнице. Мама сказала, что у нее рука не поднимается выбросить эти вещи, потому что все разложено с такой любовью, и что даже после смерти их хозяйки в этих художественных материалах останется жить огромный потенциал. А потом появился я, и к тому времени, как мне исполнилось три года, мама точно знала, что я когда-нибудь стану знаменитым. Почему бы мне не стать известным художником? И она оставила все, как было. Мама тогда покупала много произведений искусства. Их больше нет. А благодаря тому, что мы сохранили мастерскую, они могут когда-нибудь появиться опять, даже если старушка умерла.
Я потянулась рукой к кисточке.
– Не трогай, пожалуйста, – сказал он.
– Извини, я забыла спросить. Она твоя?
– Я же сказал, все эти вещи принадлежат старушке.
– Я думала, она умерла.
– Не имеет значения. Многие экспонаты в музеях тоже когда-то принадлежали людям, которые давно умерли, однако трогать их все равно нельзя. Пойдем, я покажу тебе самое интересное.
Фрэнк промчался через лофт к большой проволочной корзине, висевшей на верхней перекладине барьера, который отделял нас от бетонного пола. Падать было метра четыре, не меньше. Он перекинул корзину через край, и у меня перехватило дыхание.
– Не бойся, она прикреплена к шкиву, видишь? С помощью этого устройства можно поднимать и опускать продукты и все остальное, поскольку лестница слишком опасна и неудобна.
Я подошла к перилам и посмотрела вниз.
– Высоко. Осторожнее, Фрэнк. Если упадешь отсюда – костей не соберешь.
– Я не могу туда упасть, ограждение слишком высокое. Мне пришлось бы сначала через него перелезть.
Фрэнк облокотился на перила и тоже посмотрел вниз.
– Не вздумай, – сказала я. – И не облокачивайся, пожалуйста. Вдруг оно сломается?
– Мама то же самое говорит. Ей не нравится, что я сюда прихожу. Она уверена, что я найду способ упасть, как дядя Джулиан. Так что мне приходится курировать коллекцию, когда она не видит.
– Погоди-ка, ты хочешь сказать, что мама не разрешает тебе сюда подниматься?
– Не то чтобы не разрешает. Скорее, настоятельно просит не ходить сюда одному. И вообще, ты же со мной. Добро пожаловать в галерею!
Фрэнк попятился, взмахнул руками, как экскурсовод, приглашающий туристов следовать за ним, и повел меня к деревянной стене в углу чердака, превращенной в пестрое лоскутное одеяло из открыток, прикрепленных кнопками. Он снял с крючка на стене лупу и протянул мне.
– Это поможет тебе насладиться каждой деталью.
Лупа действительно пригодилась. На каждой открытке размером четыре на шесть дюймов помещалось такое немыслимое количество деталей, что трудно было рассмотреть общую картину. Тротуарная мозаика с Моной Лизой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась полностью выложенной из пуговиц. Безумная башня из невообразимых материалов, которые можно в изобилии найти на городской свалке: раскуроченные велосипеды, ржавые пружины от кроватей, дырявые баки для воды, согнутые трубы, безрукие куклы, старые метлы. Многоуровневый домик на дереве, построенный из кусков досок и бревен, с окнами из бутылочных донышек и хрустальных кубков и дверью, сделанной из металлического дорожного знака, на котором написано: «Зона отдыха. Следующий съезд с магистрали через сорок семь миль».
Я рассматривала открытку за открыткой, чувствуя, как закипает мозг – уж очень много всего. В конце концов я опустила лупу и отошла от стены.
– Ничего себе, ну и выставка! Хотела бы я познакомиться с этим твоим Ксандером!
– Не стоит, – сказал Фрэнк. – Он тебя только разочарует.
– С чего бы это? Я его даже не знаю.
– Так говорит мама, – пожал плечами Фрэнк. – А еще она говорит, что Ксандер слишком разносторонне одарен, чтобы преуспеть в чем-то одном.
Я хотела расспросить подробнее, однако Фрэнк поднял палец.
– Тсс…
Я долго прислушивалась и наконец сказала:
– Я ничего не слышу.
– Она перестала печатать, – пояснил Фрэнк и метнулся к люку.
Не успела я опомниться, как он уже спрыгнул с лестницы и выбежал из гаража. Я поспешила за ним и ступила на порог как раз вовремя, чтобы услышать отчаянно радостный крик.
– Мамочка!
В этом крике звучала столь безудержная, всепоглощающая детская любовь, что у меня, никогда не имевшей детей, заныло внизу живота. Мими как раз выходила через раздвижную дверь, улыбаясь сыну, летящему ей навстречу. Фрэнк бросился ей на грудь.
Просто невероятно, к каким кровавым последствиям может
