СБОРНИК: СТРАННИК. ПРИТЧИ И РЕЧЕНИЯ - Халиль Джебран Джебран

Там мы увидели друг друга, о ночь! Ты стала мне матерью в своей грозности, я же в своих мечтах стал тебе сыном. Исчезли разделявшие нас завесы условности и с наших лиц спал покров предположений и догадок; ты доверила мне свои тайны и замыслы, я же открыл тебе свои мечты и надежды. И когда твои ужасы превратились в напевы нежнее шепота цветов, а мои страхи сменились радостью, превосходящей безмятежность птиц, ты возвысила меня, усадила на свои плечи, научила мои глаза видеть, уши – слышать, а уста – говорить, ты научила мое сердце любить то, что ненавистно людям, и ненавидеть то, что любимо ими. Затем ты прикоснулась к моим мыслям, и они понеслись бурной, звенящей напевами рекой, смывающей засохшие травы. Ты коснулась поцелуем моей души, и она вспыхнула ярким пламенем, сжигающим высохшие стебли.

Я стал твоим спутником, о ночь, дабы походить на тебя; я подружился с тобой, чтобы слить мои желания с твоими; я полюбил тебя, дабы мой духовный мир стал уменьшенным подобием твоего бытия. И в моей погруженной во мрак душе есть сверкающие звезды, которые в сумерках рассыпает радость, а поутру собирает тревога. В моем чутком сердце – луна, плывущая то по скрытому тучами небосклону, то в пространстве, заполненном шествиями снов. В моем бодрствующем духе – безмолвие, открывающее тайны влюбленных, частицы которого отражают эхо молитв верующих, на голове – волшебный венец, его разрывают предсмертные стоны агонизирующих и воссоздают вновь голоса поэтов, воспевающих женщину.

Я, о ночь, похож на тебя; так имеют ли люди право считать меня гордецом, если я уподобляюсь тебе, а они в своей гордыне подобны огню!

Я подобен тебе, ибо нас обоих обвиняют в том, чего мы не совершали.

Я сходен с тобой желаниями, мечтами, нравом и склонностями.

Я подобен тебе, хотя вечер и не увенчал меня короной из золотых облаков.

Я подобен тебе, хотя утро не расцвечивает мои одежды розовыми лучами.

Я подобен тебе, хотя не опоясан Млечным Путем.

Я – бесконечная, спокойная, бескрайняя ночь, и нет начала моему мраку и предела моим глубинам; и когда души других восстанут, гордясь светом своих радостей, моя душа поднимется, застывшая во мраке своей скорби.

Я подобен тебе, о ночь, и мое утро наступит лишь с окончанием моей жизни.

Мы и вы

Мы сыны горести, вы же сыны веселья.

Мы сыны горести, а горесть – это тень Божества, которая не ляжет поблизости от злосердых; мы владетели опечаленных душ, а печаль столь велика, что мелкие души не в силах вместить ее; вы смеетесь, а мы плачем и стенаем, но тот, кто омоется единожды своими слезами, вовеки пребудет чист.

Вы не знаете нас, мы же вас знаем. Вы мчитесь вместе со стремниной реки жизни, не глядя в нашу сторону, мы же, сидя на берегу, видим и слышим вас. Вы не внемлете нашим крикам – ваши уши полнятся шумом дней, а мы слышим ваши песни, ибо шепот ночей отомкнул нам слух. Мы вас видим, ведь вы стоите при тускло мерцающем свете, но вы нас не видите – мы пребываем в нестерпимо сияющем мраке.

Мы сыны горести – пророки, поэты и музыканты. Мы ткем из нитей своих сердец одежды Богам и зернами своей души наполняем ладони ангелов. А вы – сыны беззаботного веселья и нескончаемых утех, вы влагаете свои сердца в руки пустоты, прельстившись нежностью ее пальцев, ищете отдохновения подле глупости, ибо в доме глупости нет зеркала, где вы увидели бы свое лицо.

Мы горестно вздыхаем, и с нашими вздохами поднимается ввысь шепот цветов, шелест ветвей и журчанье ручьев. Вы же смеетесь, и раскаты ваше го смеха сливаются с хрустом черепов, звоном цепей и воплями бездны.

Мы плачем, и наши слезы падают в самое сердце жизни, как капли росы – из глаз ночи в сердцевину рассвета. Вы же улыбаетесь, и из уголков ваших губ струятся язвительные насмешки – так яд стекает со змеиных зубов в рану ее жертвы.

Мы плачем, ибо видим горе вдов и страдания сирот, а вы смеетесь, ибо не видите ничего, ослепленные блеском золота. Мы плачем, так как слышим стон обездоленного и крик притесняемого, а вы смеетесь, так как не слышите ничего, кроме звона бокалов.

Мы плачем, ибо тело отделяет нашу душу от Бога, а вы смеетесь, ибо ваши тела жадно льнут к праху.

Мы – сыны горести, вы – сыны веселья, давайте же положим перед лицом солнца плоды нашей горести и вашего веселья!

Вы воздвигли пирамиды из черепов невольников; ныне эти пирамиды стоят в песках, повествуя поколениям о нашей вечности и вашей бренности. Мы разрушили Бастилию руками свободных духом, и Бастилия в устах наций стала словом, которым они славят нас и проклинают вас. Вы насадили сады Вавилона на костях слабых и возвели дворцы Ниневии на могилах отверженных. А ныне Вавилон и Ниневия уподобились следам, что верблюды оставляют в песках пустыни. Мы изваяли из мрамора статую Астарты, заставив мрамор, скованный недвижностью и немотою, затрепетать и заговорить; мы сыграли на струнах нехавендский напев[33], и струны те вызвали парящих в пространстве духов влюбленных; мы нарисовали Марию штрихами и красками, и штрихи уподобились мыслям Богов, а краски – чувствам ангелов.

Вы идете вослед развлечениям, растерзавшим своими когтями тысячи тысяч жертв на аренах Рима и Антиохии[34], а мы следуем за безмолвием, чьи пальцы соткали «Илиаду», «Книгу Иова» и «Большую Таийю»[35]. Вы распаляетесь от пагубных страстей, чьи бури увлекли неисчислимое множество женских душ в бездну порока и греха. Мы же обнимаем одиночество, под сенью которого родились муаллаки[36], «Гамлет» и поэма Данте. Вы внемлете устам алчности, от мечей которой пролились реки крови, а мы дружны с воображением, чьи руки низвели знание из круга вышнего света.

Мы – сыны горести, а вы сыны веселья. Нашу горесть и вашу радость разделяют крутые горы, по тернистым узким тропам которых не пройдут ваши сильные кони и не проедут ваши изящные экипажи.

Мы сочувствуем вашей ограниченности, а вы ненавидите наше величие; и время останавливается между нашим снисхождением и вашей ненавистью, в смятении взирая на нас.

Мы приходим к вам, как друзья, а вы нападаете на нас, как враги, и глубокая пропасть, полная слез и крови, разверзается между дружелюбием и враждебностью.

Мы строим вам дворцы, а вы роете нам могилы, и между великолепием дворцов и могильным мраком железной поступью шагает человечество.

Мы устилаем ваш путь розами, а вы покрываете наше ложе шипами, и между лепестками и шипами розы глубоким, вечным сном спит истина.

Вы извечно стремитесь одолеть наши силы, которые податливы, – своей жестокой слабостью. На единый миг одержав над нами верх, вы от радости кричите жабьими голосами, а мы, одерживая победу над вами на все времена, храним молчание исполинов. Вы распяли Назарянина и, обступив его, глумились над ним и хулили его. Но вот, сойдя с креста, он пошел, словно исполин, одерживая над поколениями победу по духу и по истине и наполняя землю славой и красотой.

Вы умертвили Сократа[37], побили камнями Павла[38], сокрушили Галилея, убили Али ибн Аби Талиба[39], задушили Мидхат-пашу[40], но все они, как необоримые герои, живы поныне перед лицом вечности. Что же до вас, то вы останетесь в памяти человечества смердящими трупами, и вовек не найдется могильщика, чтобы предать их мраку забвения и небытия.

Мы сыны горести, а горесть – это облака, что проливаются на мир благом и знанием; вы же – сыны веселья, но сколь бы велико ни было ваше веселье, оно подобно столпу дыма, который развеивают ветры и рассеивают стихии.

Перед рассветом

Молчи, о сердце. Простор не слышит тебя.

Молчи. Эфир, полный стенаний и слез, не разнесет по свету твоих песен и гимнов.

Молчи. Призраки ночи не расслышат шепота твоих тайн, шествия тьмы не остановятся перед твоими сновидениями.

Молчи, о сердце, молчи до рассвета. Кто терпеливо ждет утра, встретит его сильным. Кто жаждет света, сам желанен свету.

Молчи, о сердце, и слушай меня.

Во сне я видел черного дрозда; он пел над кратером извергающегося вулкана.

Я видел лилию, поднявшую свою головку над снегами. Я видел нагую нимфу, танцующую среди могил. Я видел ребенка, который, смеясь, играл черепами. Я видел все это во сне. А когда я проснулся и посмотрел вокруг, то увидел ревущий вулкан, но не было там дрозда и не было слышно его песен.

Я увидел, как снега легли на поля и долины, белым саваном укутав неподвижные тела лилий.

Я увидел ряды надгробий, застывших в вековом молчании, но никто не кружился там в танце и никто не склонялся в молитве.