МоделBiblos. Модельный бизнес по-русски - Владислав Метревели

– Ты. – Его палец не оставлял сомнения в том, к кому именно он обращается. – А еще ты и ты! – Он повернулся по кругу, словно пересчитывая собравшихся детей. Потерявшие дар речи секьюрити то ли изображали сцену из «Ревизора», то ли исполняли роль деревьев-великанов на лужайке под ясным небом. – Собрали свои манатки и шагом марш отседова! – В устах Борца эта фраза звучала сильнее трехэтажного мата.

К месту драмы приближались новые действующие лица. Это были Мадам и руководитель пресс-службы конгресс-холла ЦМТ Владимир Федорович Беленький. На сегодняшний день он был старшим по мероприятию, так как все остальные уже покойно сидели на гостевых местах и думать не думали, что может произойти какое-то ЧП во вверенном им хозяйстве.

Борец как будто ждал их. Резко повернувшись к подошедшей первой Мадам, он, не дав произнести той ни слова, просипел так, что слышали только стоявшие совсем близко девушки и не собирающиеся отмирать секьюрити:

– Здесь модели мои каким-то образом затесались. Я забираю их. Агентство твое закрою, ежели сама не угомонишься. Это бизнес мой, и не для баловства я создавал его.

Дальнейшее Мадам помнит как в наркотическом дурмане. Слабеющие ноги, семенящий рядом Беленький, немой вопрос Марика, рядом с которым она опустилась в кресло, дав отмашку все же начинать действо, опустошенные глаза моделей, которым кто-то из менеджеров срочно перераспределяет вещи, брошенные уведенными Борцом девочками. Никто из гостей, конечно, не заметил шероховатостей в показе, связанных с уменьшением количества манекенщиц. Слишком велико было внимание к приезжим топ-звездам. Те, кстати, работали из рук вон плохо. Публика встречала на ура каждый их выход, и мало кто обращал внимание на вялые реакции, дежурные улыбки и заученные позировки звезд, которым вся эта поездка принесла по несколько десятков тысяч долларов за выход на подиум и по двести – за ночь, проведенную с Эльдаром накануне презентации.

Принц

Он появился, как всегда, неожиданно. Звонок застиг Лисова врасплох. Надо же, несколько лет они, если и пересекались на чьих-то показах и мероприятиях, ограничивались лишь сухим кивком или ничего не значащим «приветкакдела». Их дороги разошлись, когда всегда старающийся быть успешным и значимым даже в собственных глазах Принц решил, что карьера в модном бизнесе зависит от имиджа, окружения и, в общем-то, от пыли, пущенной в глаза общества в большей степени, чем от собственных умений и навыков. Нет, и того и другого у него было хоть отбавляй. В свое время он начинал манекенщиком, а потом звуковиком в малоизвестном театре мод.

Тогда этот вид творческой активности в области моды был довольно распространенным в столице. При многих дворцах культуры и районных клубах открывались всевозможные «Пигмалионы» и «Ариэллы», «Лики» и «Стили», которые набирали желающих заниматься на подиуме, обучали их азам подиумного движения и в дальнейшем, нашивая различные коллекции силами мамаш самих новоиспеченных манекенщиц или нанимая начинающих модельеров, ставили подчас целые спектакли, где основными действующими лицами были костюмы. Благодаря различным сценическим приемам и определенным режиссерским ходам эти спектакли действительно было интересно смотреть даже тем, кто не имел о моде ни малейшего понятия. Это сейчас на показах недели моды принято строить из себя знатока стиля, важно сидеть в первых рядах, делая пометки в блокноте. На заре индустрии моды в России именно театры моды заложили понимание того, что такое коллекция, стиль, сценография в понимании дефиле.

Принц на практике познавал все тонкости профессии, которой не обучали ни в одном высшем учебном заведении и даже в ПТУ. По репликам преподавателей (многие из которых подрабатывали в театрах моды в перерывах между лекциями во ВГИКе или ГИТИСе), на занятиях по актерскому мастерству или подиумному шагу, по действиям обслуживающих спектакль звукорежиссеров и осветителей, по приемам хореографа и диктуемым манекенщикам заданиям режиссера вырисовывалась картина постановки действа, которая потом так пригодилась Принцу – и пригодилась весьма скоро. Перспективного, схватывающего на лету секреты профессионального мастерства и не лишенного личного обаяния молодого звукооператора вскоре представили постановщику главного театра моды страны. Пробежавшись глазами по ладно скроенной фигуре, голенастым ногам, пышной гриве, красивым рукам и отметив ершистый, но честный взгляд стального цвета глаз, он задал несколько приличествующих случаю вопросов, проанкетировал устно кандидата в новые фавориты своего босса. Вскоре Принц был зачислен помрежем в театр моды Классика.

Руководивший театром Классик был известен в самых разных кругах общественной и деловой жизни России. Он открывал вернисажи, вручал и получал правительственные награды, сидел в жюри конкурсов и фестивалей, выступал на телевидении и даже вел одно время какую-то передачу о моде, давал развернутые интервью в газетах о состоянии дел в нашей легкой промышленности, позировал вместе со звездами эстрады и искусства для фоторепортажей в зарождающейся в то время глянцевой индустрии. Ходили слухи о его нетрадиционных взглядах в вопросах взаимоотношения полов, хотя время от времени вместе с ним на светских раутах появлялся симпатичный мальчуган в бархатном сюртуке и с бабочкой, представляемый сыном. Жену его никто никогда не видел.

Еще в молодости Классик был занесен в анналы отечественной моды как наиболее яркий представитель советской школы текстильного дизайна, использующий в своем творчестве как веками складывающиеся подходы к конструированию одежды, так и авангардные течения, нет-нет да и прорывавшиеся сквозь железный занавес к нам как глоток свежего воздуха. Быстро включающийся в общественную работу, яркой внешности и неординарных суждений, высказываемых без стеснения, Классик (тогда еще просто Женя) попал в поле зрения кремлевской элиты и быстро стал придворным портным. В этом звании не было ни грамма пренебрежения. Мало того, любой мало-мальски соображающий индивидуум мечтал бы оказаться на его месте. Были и придворные поэты, и целители, и летописцы, и режиссеры. Власть обласкивала тех, кого можно было сделать управляемым, выставить как свидетельство своей терпимости к инакомыслящим, к оппозиционному, а подчас и просто независимому мнению о быте и умонастроениях, царящих в ней самой, власти, а также в умах копошащихся у подножия пирамиды. То, что эти миллионы зомбировались с помощью ангажированных государством телевидения, радио и прессы, а нелицеприятное мнение тех, кто рискнул его обнародовать, тут же бралось на заметку, власть старалась не афишировать, хотя весь мир знал об этом. И те и другие, правда, делали вид, что ничего необычного не происходит.