Аденауэр. Отец новой Германии - Чарльз Уильямс

Увы, это были не более чем просветы в мрачной атмосфере неуклонно приближавшейся развязки. В сентябре 1916 года состояние Эммы стало быстро ухудшаться: она буквально таяла на глазах. Она вообще уже не поднималась с постели, боли не отпускали ее ни на минуту. Именно в этот момент Аденауэр был срочно вызван на какое-то совещание в Берлин. В его отсутствие произошла беда: семья отравилась грибами. У детей все ограничилось обычными в таких случаях расстройствами, но для ослабленного организма Эммы удар оказался роковым: у нее окончательно отказали почки. Она скончалась 16 октября 1916 года в возрасте тридцати шести лет.

Смерть жены сильно подействовала на Аденауэра. Он долго сидел у тела усопшей, машинально перебирая розы, покрывавшие одеяло, под которым лежала покойница. На панихиде и на похоронах он ни на минуту не отходил от гроба; по его настоянию обычный годичный траур был продлен еще на шесть недель. Воскресные вылазки на Семигорье прекратились, вместо этого Конрад проводил время в душеспасительных беседах с братом Гансом (он, напомним, был священником). Все домашние дела легли на плечи престарелой матери. Она, очевидно, пыталась делать все, что могла, но возраст брал свое. В доме происходили постоянные стычки со слугами, которых Елена обвиняла в воровстве. Поистине «жизнь превратилась в ад», как позднее отзывался об этом времени сам Аденауэр.

Зима 1916–1917 годов вообще была тяжелой. Верденская мясорубка к тому времени прекратилась, зато развернулась битва на Сомме, и поток раненых вновь захлестнул Кёльн. Работы и забот Аденауэру прибавилось. Старший сын Конрад вспоминает, что отец тогда несколько раз ходил с ним кататься на санках в Семигорье, но прежнего веселья уже не было. На фотографии, сделанной в этот период, Аденауэр выглядит неважно: глаза глубоко запали, на лице печать какой-то с трудом сдерживаемой ярости. Он сильно похудел, волосы заметно поредели.

Беда никогда не приходит одна. В один из мартовских дней 1917 года глава семейства в положенное время не явился к обеду. Через два часа — звонок из госпиталя Святой Троицы: заместитель бургомистра попал в автомобильную аварию и в данный момент находится на операционном столе; обстоятельства аварии неизвестны, о состоянии пострадавшего им сообщат. Можно себе представить, какое впечатление эта новость произвела на домочадцев. Бабушка принялась обзванивать всех: полицию, врачей, предполагаемых свидетелей… Постепенно картина выяснилась: водитель Аденауэра, но всей вероятности, заснул за рулем, и машина врезалась в проходящий трамвай. Шофер практически не пострадал, зато пассажиру не повезло: выброшенный силой инерции с заднего сиденья, он пробил лицом стеклянную перегородку, отделявшую его от водителя, нос и лицевые кости оказались переломанными, нижняя челюсть выбитой, осколками стекла были повреждены оба глаза.

На месте происшествия мать и сын Аденауэра не обнаружили разбитой машины: вызванная пожарная бригада ее уже успела убрать. Остались только лужа крови и осколки стекла. Хозяин ближайшей лавки, все еще не пришедший в себя от случившегося, кое как сумел рассказать им о том, чему был свидетелем: «Страшный удар, как будто снаряд разорвался. Машина — всмятку. Я думал, даже мышь не выберется. Вдруг — человек вылезает, выпрямился и пошел, пошел, как кукла заводная какая-то. Кровь из него хлещет. Ба, да это же наш заместитель бургомистра, Аденауэр! А водитель, целехонький, тот сразу на носилки улегся».

Действительно, Аденауэр пришел в госпиталь сам. Врачу, чтобы остановить кровотечение, пришлось сшивать края ран, не тратя время на анестезию. Пациент выдержал все стоически, и только когда первичная обработка ран закончилась, он потерял сознание.

Спустя три дня матери и сыну Аденауэра разрешили посетить пациента. «Когда мы его увидели, — вспоминает сын, — первым побуждением было повернуться и бежать прочь. С подушки на нас смотрел человек, мало того, что жутко изуродованный, — это было лицо незнакомца». В самом деле травма и последующие пластические операции изменили физиономию Аденауэра до неузнаваемости. От рождения высокие скулы стали еще выше, глазные впадины — уже, губы — тоньше, подбородок — острее. Вдобавок все было в шрамах, синяках и опухолях. Вообще говоря, хирурги сделали все возможное, но прежнего облика жертве аварии они вернуть не могли.

Первую неделю в госпитале Аденауэр провел, по его собственным словам, «на грани жизни и смерти». Наверное, здесь налицо некоторое преувеличение, но он действительно часто терял от боли сознание и к тому же первое время плохо видел. С другой стороны, он же впоследствии характеризовал это время, как дни, «полные духовного покоя и умиротворенности — нечто, чего я не испытывал с лета 1913 года, с момента, когда понял, что моя жена серьезно больна». Очевидно, он хотел этим сказать, что смерть представлялась ему тогда желанным избавлением от скорбных мыслей об Эмме, предвестником новой встречи с ней на том свете.

Странным образом мысли об уходе в потусторонний мир посетили Аденауэра — если верить его воспоминаниям — как раз в тот момент, когда сбылось то, о чем он, как и его покойный отец, мечтал на этой грешной земле: сын простого канцеляриста стал-таки бургомистром Кёльна. События развивались следующим образом: после нескольких недель, проведенных в госпитале, Аденауэр отправился долечивать свои раны в Шварцвальд, в санаторий Сент-Блазин. И тут в начале августа действующий бургомистр получил долгожданное приглашение в Берлин, ему был предложен пост статс-секретаря в Министерстве внутренних дел. Вальраф не раздумывая дал свое согласие. Дальше все пошло с молниеносной скоростью: 8 августа появилось официальное сообщение о переходе Вальрафа на новое место, на следующий день в ратуше был дан прощальный банкет, и город остался без бургомистра.

Упомянутая пятерка ведущих кёльнских политиков принялась за работу. Аденауэр был естественной кандидатурой, однако встал вопрос о последствиях его травмы: имелись сомнения насчет того, как у него теперь с головой. Для выяснения истины в санаторий отправилась делегация в составе двух руководителей кёльнской организации партии Центра. Это были все те же Меннинг и Ринге. Вначале они встретились с лечащим врачом, который дал позитивную оценку состояния умственных способностей пациента. Затем состоялась беседа с ним самим. Аденауэр уже знал о том, что произошло в его отсутствие в Кёльне. Хаген написал ему подробное письмо о возникшей дилемме. Он догадывался также и о характере визита; после двухчасового обмена мнениями по вопросам погоды, хода военных действий, положения с городскими финансами Аденауэр решил поставить все точки над i. «Господа, — заявил он без обиняков, — вид у меня, конечно, как у ненормального, но это только внешне». Все засмеялись — визитеры, по-видимому, слегка смущенно. Выдвижение кандидатуры Аденауэра от фракции Центра было предрешено.