Социализм. «Золотой век» теории - Александр Шубин

Большинство российских коммун объединяли такие принципы, как общность имущества, демократия – решение основных вопросов собранием и назначение распорядителей, легко сменяемых по завершении соответствующих работ. Эти принципы, как мы видели, роднят российские коммуны с некоторыми американскими.

История общин даже в большей степени, чем история государств зависит от конкретных людей – их характеров, организационных способностей, терпимости, знания психологии и теории самоуправления. От участников процесса зависит не меньше, чем от системы, индивидуальные порывы не могут быть сглажены инерцией социальных масс, а быстро вызывают реакцию окружающих, придавая развитию общины драматизм, динамизм и неустойчивость. История общин знает и деспотов, и революционеров. Однако общины действовали как открытые сообщества, из которых можно было в любой момент «эмигрировать». Некоторые общины создавали рядом сателлитные поселения, где можно было отдохнуть от надоевшего сообщества, а затем, уже скучая по друзьям и общинной суете, вернуться назад. Текучка кадров играла благотворную психологическую роль, разряжая обстановку, но дурно сказывалась на хозяйстве. В дела общин вмешивалась и полиция, не верившая в благонадежность этих «притонов» народников и толстовцев. Под давлением властей (иногда сопровождавшихся арестами) погибло несколько коммун.

После революции 1917 г. последовал короткий расцвет движения коммун. Эта идея стала официальной, коммуны воспринимались коммунистами как первые шаги к неведомому новому обществу. Теперь коммуны создавали не только мирные толстовцы, но и анархо-коммунисты, левые эсеры и большевики, близкие по взглядам к анархистам. Толстовцы также сблизились с радикалами, ориентировавшимися на преобразование внешнего мира. Толстовские общины приняли в свой состав анархистов. Судьба коммун времен революции различна. Одни были уничтожены белыми, другие превратились в огосударствленные хозяйства и затем использовались как витрина колхозного движения. Коммуны, созданные анархистами, вычищались от политически активных элементов (хотя некоторые анархисты, формально отказавшись от своей политической идеологии, продолжали руководить коммунами и колхозами)[99].

Толстовские общины также получили в 20-е гг. новые возможности для развития, так как были избавлены от преследований по религиозному принципу. Их отличали широкие дискуссии на духовные темы, терпимость к образу жизни. В остальном это были типичные коммунистические общины, которые решали вставшие еще перед оуэнистами проблемы за счет духовных стимулов и небольших размеров коммуны (30-40 человек), позволявших обеспечить моральное давление на нарушителей дисциплины труда и альтруистической морали. Коммунары трудились денно и нощно, что обеспечивало экономическое преуспевание. Иногда «каторжный» труд вызывал протесты: «Мы собрались здесь не ради работы, а ради братской жизни»[100]. Под давлением властей, стремившихся превратить коммуны в колхозы, коммунары перемещались с места на места, причем бывало, что объединялись анархистские и толстовские коммуны. В 30-е гг. и анархо-коммунистические, и толстовские коммуны были поглощены колхозной системой. Движение альтернативных общин возобновилось в России только в 90-е гг. («Китеж» и др.).

Кооперативы, синдикализм и лейборизм

Роль Оуэна в становлении социалистической практики не ограничивается общинными экспериментами.

По возвращении в Англию после гибели Новой Гармонии, Оуэн на время откладывает создание новой общины. Он ищет опоры в массовых движениях. Его сторонники разворачивают кооперативное движение. Кооперативы на деле облегчают участь рабочих. Съезды кооператоров, на которых выступает Оуэн, представляют тысячи людей. Сам Оуэн считает кооперативное движение только частичным выполнением своего замысла, но он готов двигаться вперед постепенно, в жарких спорах доказывая свою правоту недостаточно решительным последователям. Однако созданные по инициативе Оуэна рабочие базары, которые должны были обеспечить справедливый обмен продуктами и вытеснить торговлю, потерпели фиаско. Прямой товарообмен между рабочими кооперативами оказался неэффективным, потому что Оуэн исходил не из потребительской стоимости, а из искусственно вычисленного рабочего времени. Оцененные таким образом товары либо немедленно раскупались, если их потребительская стоимость превосходила назначенную цену, либо залеживались на базаре. Попытка определять стоимость товара “демократически” — с помощью специально избранной комиссии, ситуацию не изменила.

Но побочный результат оуэновской агитации – кооперативное движение – ширилось, и с тех пор кооперация стала важным фактором мировой торговли и производства, “школой самоуправления” для миллионов тружеников.

В 30-е гг. оуэнизм проникал в рабочее движение все глубже. В 1833 г. Оуэн предложил лидерам разрозненных тред-юнионов объединиться в общенациональный союз. Эта идея была принята “на ура”. В 1834 г. возник Общий союз производящих классов, объединивший сотни тысяч рабочих.

“Предполагается, что будут приняты меры в общенациональном масштабе для охвата новой великой организацией всех трудящихся, и что каждая часть ее будет осведомлена о происходящем в других частях; всякое индивидуальное соперничество прекратится, все виды производства будут осуществляться национальными объединениями”[101]. Создание союза положило начало единым профцентрам, мощному профсоюзному движению современного типа. Оуэн считал, что сильные профсоюзы, охватившие все производство, в перспективе смогут управлять им. И тогда каждая профсоюзная ячейка станет общиной, а сам профцентр – объединяющей эти общины федерацией.

Так Оуэн стал создателем еще и синдикализма — теории и практики профсоюзного движения, при котором мощные общенациональные союзы, стремятся устранить противоречия между трудящимися, полностью или частично взять на себя управление экономикой. Оуэн считал необходимым накапливать силы, но рабочие быстро перешли к столкновению с работодателями. Союз организовал несколько стачек, на которые власти ответили репрессиями и добились развала союза. После этого рабочее движение обратилось к политической борьбе, что претило Оуэну. Он считал, что бороться за власть бессмысленно, ведь общины изменят всю политическую структуру, которая превратится в союз союзов общин [102]. “Опыт многих лет убедил меня, что было бы бесполезно ждать чего-нибудь от правительств: они представляют власть, ничего не производящую, и считают, что им выгодно держать рабочие классы в рабстве”, – писал Оуэн, предвосхищая выводы теоретиков анархизма[103]. Оуэн критиковал и выборную демократию. “Оуэн был таким же решительным противником государства и насилия, как и Фурье, и для Оуэна государство подлежит уничтожению”, — комментирует М. Туган-Барановский[104].

Но политическое движение британских рабочих — чартизм — был пронизан социальными идеями Оуэна. Однако чартисты надеялись добиться их осуществления с помощью победы на выборах. Эту традицию затем продолжили британские лейбористы.

Чартисты стали первой массовой партией рабочего класса, открыв историю классовой организации пролетариата. Несмотря на то, что после 1824 г. в Великобритании были разрешены локальные профсоюзы, классовое самосознание рабочих не было развито, и каждый работник воспринимал себя частью не класса, а профессиональной группы или ремесленной группы, цеха. Тред-юнионы и были сначала своего рода ремесленными цехами с крайне ограниченными задачами (как из-за самосознания, так и из-за драконовского законодательства английской «демократии»). Более широкой социальной солидарности еще не возникло, что предопределяло слабость рабочих перед лицом имущественной элиты. Для того, чтобы рабочий класс стал силой, он должен был осознать себя как общность с едиными интересами.

Ситуация стала меняться после попытки Оуэна и его товарищей создать общебританский профсоюз и после начавшейся в 1836-1837 гг. агитации чартистских организаций – Ассоциации лондонских рабочих, Демократической ассоциации и др. Их лидеры У. Ловетт, Д. Гарни, Ф. О’Коннор и Д. О’Брайен верили во всеобщее избирательное право, в то, что право рабочих масс избирать депутатов позволит им привести к власти своих представителей. А те уже решат все социальные проблемы.

Победа принципа всеобщего избирательного права будет достигнута в ряде европейских стран только в конце XIX в. К этому времени социалистическая мысль уже осознает, что господство бюрократии и капитала сохранится, даже если массам будет дозволено выбирать себе надсмотрщика. Но также стало ясно и другое – участие социалистов в чуждой им политической системе меняет ее, заставляет и другие партии, опасаясь конкуренции и стремясь привлечь новые голоса, проводить социально ориентированную политику. Борьба, развернутая чартистами, изменила облик капитализма, в конечном счете придав ему черты социального государства.