Лирика - Сергей Есенин

Мне нравится запах травы, холодом

подожженной,

И сентябрьского пистолета протяжный

свист.

Знаешь ли ты, что осенью медвежонок

Смотрит на луну,

Как на вьющийся в ветре лист?

По луне его учит мать

Мудрости своей звериной,

Чтобы смог он, дурашливый, знать

И призванье свое и имя.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я значенье мое разгадал...

Караваев

Тебе ж недаром верят?

Пугачев

Долгие, долгие тяжкие года

Я учил в себе разуму зверя...

Знаешь? Люди ведь все со звериной

душой, —

Тот медведь, тот лиса, та волчица,

А жизнь – это лес большой,

Где заря красным всадником мчится.

Нужно крепкие, крепкие иметь клыки.

Караваев

Да, да! Я тоже так думаю, Емельян...

И если б они у нас были,

То московские полки

Нас не бросали, как рыб, в Чаган.

Они б побоялись нас жать

И карать так легко и просто

За то, что в чаду мятежа

Убили мы двух прохвостов.

Пугачев

Бедные, бедные мятежники!

Вы цвели и шумели, как рожь.

Ваши головы колосьями нежными

Раскачивал июльский дождь.

Вы улыбались тварям...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Послушай, да ведь это ж позор,

Чтоб мы этим поганым харям

Не смогли отомстить до сих пор?

Разве это когда прощается,

Чтоб с престола какая-то б...

Протягивала солдат, как пальцы,

Непокорную чернь умерщвлять!

Нет, не могу, не могу!

К черту султана с туретчиной,

Только на радость врагу

Этот побег опрометчивый.

Нужно остаться здесь!

Нужно остаться, остаться,

Чтобы вскипела месть

Золотою пургой акаций,

Чтоб пролились ножи

Железными струями люто!

Слушай! Бросай сторожить,

Беги и буди весь хутор.

4

Происшествие на Таловом умете

Оболяев

Что случилось? Что случилось? Что

случилось?

Пугачев

Ничего страшного. Ничего страшного.

Ничего страшного.

Там на улице жолклая сырость

Гонит туман, как стада барашковые.

Мокрою цаплей по лужам полей

бороздя,

Ветер заставил все живое,

Как жаб по их гнездам, скрыться,

И только порою,

Привязанная к нитке дождя,

Черным крестом в воздухе

Проболтнется шальная птица.

Это осень, как старый оборванный

монах,

Пророчит кому-то о погибели веще.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Послушайте, для наших благ

Я придумал кой-что похлеще.

Караваев

Да, да! Мы придумали кой-что похлеще.

Пугачев

Знаете ли вы,

Что по черни ныряет весть,

Как по гребням волн лодка с парусом

низким?

По-звериному любит мужик наш

на корточки сесть

И сосать эту весть, как коровьи

большие сиськи.

От песков Джигильды до Алатыря

Эта весть о том,

Что какой-то жестокий поводырь

Мертвую тень императора

Ведет на российскую ширь.

Эта тень с веревкой на шее безмясой,

Отвалившуюся челюсть теребя,

Скрипящими ногами приплясывая,

Идет отомстить за себя.

Идет отомстить Екатерине,

Подымая руку, как желтый кол,

За то, что она с сообщниками своими,

Разбив белый кувшин

Головы его,

Взошла на престол.

Оболяев

Это только веселая басня!

Ты, конечно, не за этим пришел,

Чтоб рассказать ее нам?

Пугачев

Напрасно, напрасно, напрасно

Ты так думаешь, брат Степан.

Караваев

Да, да! По-моему, тоже напрасно.

Пугачев

Разве важно, разве важно, разве важно,

Что мертвые не встают из могил?

Но зато кой-где почву безвлажную

Этот слух словно плугом взрыл.

Уже слышится благовест бунтов,

Рев крестьян оглашает зенит,

И кустов деревянный табун

Безлиственной ковкой звенит.

Что ей Петр? – Злой и дикой ораве? —

Только камень желанного случая,

Чтобы колья погромные правили

Над теми, кто грабил и мучил.

Каждый платит за лепту лептою,

Месть щенками кровавыми щенится.

Кто же скажет, что это свирепствуют

Бродяги и отщепенцы?

Это буйствуют россияне!

Я ж хочу научить их под хохот сабль

Обтянуть тот зловещий скелет парусами

И пустить его по безводным степям,

Как корабль.

А за ним

По курганам синим

Мы живых голов двинем бурливый флот.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Послушайте! Для всех отныне

Я – император Петр!

Казаки

Как император?

Оболяев

Он с ума сошел!

Пугачев

Ха-ха-ха!

Вас испугал могильщик,

Который, череп разложив как горшок,

Варит из медных монет щи,

Чтоб похлебать в черный срок.

Я стращать мертвецом вас не стану,

Но должны ж вы, должны понять,

Что этим кладбищенским планом

Мы подымем монгольскую рать!

Нам мало того простолюдства,

Которое в нашем краю,

Пусть калмык и башкирец бьются

За бараньи костры средь юрт!

Зарубин

Это верно, это верно, это верно!

Кой нам черт умышлять побег?

Лучше здесь всем им головы скверные

Обломать, как колеса с телег.

Будем крыть их ножами и матом,

Кто без сабли – так бей кирпичом!

Да здравствует наш император,

Емельян Иванович Пугачев!

Пугачев

Нет, нет, я для всех теперь

Не Емельян, а Петр...

Караваев

Да, да, не Емельян, а Петр...

Пугачев

Братья, братья, ведь каждый зверь

Любит шкуру свою и имя...

Тяжко, тяжко моей голове

Опушать себя чуждым инеем.

Трудно сердцу светильником мести

Освещать корявые чащи.

Знайте, в мертвое имя влезть —

То же, что в гроб смердящий.

Больно, больно мне быть Петром,

Когда кровь и душа Емельянова.

Человек в этом мире не бревенчатый

дом,

Не всегда перестроишь наново...

Но... к черту все это, к черту!

Прочь жалость телячьих нег!

Нынче ночью в половине четвертого

Мы устроить должны набег.

5

Уральский каторжник

Хлопуша

Сумасшедшая, бешеная кровавая муть!

Что ты? Смерть? Иль исцеленье калекам?

Проведите, проведите меня к нему,

Я хочу видеть этого человека.

Я три дня и три ночи искал ваш умёт,

Тучи с севера сыпались каменной грудой.

Слава ему! Пусть он даже не Петр!

Чернь его любит за буйство и удаль.

Я три дня и три ночи блуждал по тропам,

В солонце рыл глазами удачу,

Ветер волосы мои, как солому, трепал

И цепями дождя обмолачивал.

Но озлобленное сердце никогда

не заблудится,

Эту голову с шеи сшибить нелегко.

Оренбургская заря красношерстной

верблюдицей

Рассветное роняла мне в рот молоко.

И холодное корявое вымя сквозь тьму

Прижимал я, как хлеб, к истощенным векам.

Проведите, проведите меня к нему,

Я хочу видеть этого человека.

Зарубин

Кто ты? Кто? Мы не знаем тебя!

Что тебе нужно в нашем лагере?

Отчего глаза твои,

Как два цепных кобеля,

Беспокойно ворочаются в соленой

влаге?

Что пришел ты ему сообщить?

Злое ль, доброе ль светится из пасти

вспурга?

Прорубились ли в Азию бунтовщики?

Иль, как зайцы, бегут от Оренбурга?

Хлопуша

Где он? Где? Неужель его нет?

Тяжелее, чем камни, я нес мою душу.

Ах, давно, знать, забыли в этой стране

Про отчаянного негодяя и жулика

Хлопушу.

Смейся, человек!

В ваш жмурый стан

Посылаются замечательные разведчики.

Был я каторжник и арестант,

Был убийца и фальшивомонетчик.

Но всегда ведь, всегда ведь, рано ли,

поздно ли,

Расставляет расплата капканы терний.

Заковали в колодки и вырвали ноздри

Сыну крестьянина Тверской губернии.

Десять лет —

Понимаешь ли ты, десять лет? —

То острожничал я, то бродяжил.

Это теплое мясо носил скелет

На общипку, как пух лебяжий.

Черта ль с того, что хотелось мне жить?

Что жестокостью сердце устало

хмуриться?

Ах, дорогой мой,

Для помещика мужик —

Все равно что овца, что курица.

Ежедневно молясь на зари желтый гроб,

Кандалы я сосал голубыми руками...

Вдруг... три ночи назад... губернатор

Рейнсдорп,

Как сорвавшийся лист,

Взлетел ко мне в камеру...

«Слушай, каторжник!

(Так он сказал.)

Лишь тебе одному поверю я.

Там в ковыльных просторах ревет

гроза,

От которой дрожит вся империя,

Там какой-то пройдоха, мошенник и вор

Вздумал вздыбить Россию ордой

грабителей,

И дворянские головы сечет топор —