Бриджит Бардо. Икона стиля - Маргарита Фомина

Однако над их союзом словно витало некое проклятие. У Шарье случился приступ аппендицита, и он был доставлен в больницу. Не успел он до конца поправиться, как Бриджит уже надо было переезжать в Ниццу, где ей предстояли съемки картины «Не хотите ли станцевать со мной?». Это была ее третья работа с Мишелем Буароном. А пресса уже вовсю рассуждала об их с Шарье будущем.

Бардо отреагировала со свойственной ей искренностью: «Каждый раз, когда я влюбляюсь, — заявила она, — я не делаю из этого секрета. Я рассказываю о моем избраннике, я не прячу его от посторонних глаз — наоборот. Людей возмущает, в первую очередь, моя откровенность. Клянусь вам, что если я разлюблю моего мужа Жака Шарье, то первая объявлю об этом. Я прямо так и скажу. Если я вторично вышла замуж, это вовсе не означает, что теперь я изменилась».

Через несколько дней после выписки из больницы, когда Шарье выздоравливал в Ницце, его настигла армейская повестка. Жака извещали о том, что в ноябре он обязан заступить на действительную службу. В те дни в армии служили два года. Сам Шарье был родом из военной семьи и отлично понимал, какие тяготы ему предстоят. Тем не менее, он вовремя прибыл на призывной пункт, откуда его отправили в Оранж. Молодая супруга же осталась в полном одиночестве.

История повторилась — в духе Трентиньяна. Однако оказалось, что Шарье приспособлен к армейской жизни еще даже менее, чем Жан-Лу Он превратился в объект насмешек и издевательств всей казармы. На стенах появились фото Бриджит в самых соблазнительных позах. Бедняга Шарье не знал, куда ему деваться от вечных шуточек и подначек, ну а поскольку он был мужем Бардо, пресса постоянно держала его в поле зрения. Солдаты же, даже при всем их желании, не могли считать его своим в доску. Шарье подал рапорт об увольнении, но армейское начальство не пожелало даже прислушаться.

Наконец, поступило известие, что жена в нем нуждается — Бриджит тогда уже дохаживала беременность, — и Шарье получил трехдневную увольнительную. Они не видели друг друга чуть больше месяца, но когда он шагнул в дверь, Бриджит едва его узнала. Жак похудел почти на восемь килограммов и сильно заикался. Через два дня от одной только мысли, что ему предстоит вернуться в казарму, у Шарье случился нервный припадок. Его отвезли в больницу в Валь-де-Грас, где в лечебных целях напичкали снотворным. Уже в больнице, под наблюдением врачей, Шарье пробовал перерезать себе вены. В результате, принимая во внимание плачевное состояние его здоровья и грядущее появления на свет младенца, армейское начальство предоставило ему годичный отпуск.

Состояние здоровья мужа, а также постоянные нападки на них обоих со стороны прессы, не могли не отразиться на Бриджит. Она даже заявила близким друзьям, что не иначе Господь решил наказать ее, заставив уступить увещеваниям Шарье, будто она должна родить этого ребенка. Казалось, будто весь мир ополчился против нее. И где бы Бриджит ни появлялась, она только укреплялась в этом своем чувстве. Как-то раз, навестив Шарье в больнице, Бриджит пошла прогуляться со своим отцом. Не прошли они и квартала, как к ней подскочил какой-то тип и принялся осыпать ее оскорблениями: «Ты, шлюха! Недолго тебе понадобилось, чтобы прибрать к рукам еще одного мужика!».

К тому моменту, как Шарье выписался из больницы, папарацци уже выстроились вдоль авеню Поль-Думер, боясь упустить появления «мадонны с младенцем». Бриджит в качестве будущей детской приобрела соседнюю двухкомнатную квартиру. Но до сего момента она все еще намеревалась рожать в больнице. Стоило только всплыть имени то одного, то другого врача, как репортеры пытались подкупить его, чтобы им было позволено незаметно установить фотоаппаратуру в родильной палате и таким образом запечатлеть новорожденного. Стоило лишь назвать клинику, где произойдут роды, как репортеры были уже тут как тут, дожидаясь прибытия Бриджит и раздавая нянькам взятки. Счастливчик, который первым сумеет запечатлеть новорожденного младенца Бриджит Бардо, мог спокойно диктовать цену — на тот момент это, несомненно, был самый ходкий товар во всей Европе.

Представители прессы одолевали ее телефонными звонками, подсовывали ей под дверь анкеты, а затем принимались барабанить в дверь в надежде, что она им откроет. Они заблокировали улицы и сняли квартиры в доме напротив, нацеля на ее окна объективы своих фотокамер.

Бриджит дохаживала последний месяц, но в результате оказалась пойманной в западню в собственной квартире. Чтобы как-то защитить себя от назойливых телеобъективов, она была вынуждена жить за задернутыми шторами. Супружество с Жаком уже становилось ей в тягость. Бриджит требовала к себе постоянного внимания, чего Шарье никак не мог ей дать. В этом проявилась незрелая сторона ее натуры, ведь ей надо, чтобы с ней обращались как с куклой. Шарье же был на это просто не способен. Когда же пресса сделала из ее беременности сенсацию, Бриджит оказалась в своей квартире как в западне, превратившись в своего рода заложницу, что просто жестоко по отношению к ней. Она провела последний месяц беременности в четырех стенах, потому что внизу ее поджидали толпы репортеров, а на другой стороне улицы — бесчисленные фотографы, отравлявшие ей существование.

Пытаясь как-то оградить себя и Бриджит от назойливой прессы, Шарье нанял телохранителей. Двоих он выставил у парадной двери, чтобы они не пускали внутрь журналистов. Но толпа у дома подчас бывала столь велика и порой неуправляема — здесь то и дело вспыхивали потасовки, — что полиции ничего не оставалось, как прислать сюда на подмогу еще нескольких жандармов. И все равно, всякий раз, когда Пилу и Тоти навещали дочь, им как, впрочем, и любому, кто шел к Бриджит, приходилось терпеть бесцеремонное обращение со стороны газетчиков. Однажды у входа появились двое рассыльных — один с колыбелькой, другой — с детской кроваткой, — после чего тотчас распространился слух, будто Бриджит ожидает двойню.

Вконец издерганная, Бриджит подписала составленное Шарье послание, адресованное редакторам газет и агентств новостей: «Прошу Вас прекратить эту травлю, что особенно невыносимо для женщины, которая должна родить со дня на день». В обмен на то, чтобы ее, наконец, оставили в покое, Бриджит пообещала встретиться с репортерами вскоре после рождения ребенка. Судя по всему, это обещание не возымело никакого эффекта.

Поскольку новостей как таковых не было, кто-то пустил слух о том, будто Бардо застраховала себя на пять миллионов франков на тот случай, если при родах возникнут осложнения. Надеясь достичь временный компромисс с прессой, Бриджит согласилась ответить на ряд вопросов, переданных ей в письменном виде газетой «Л’Орор». Как и следовало ожидать, у нее спрашивали всякие глупости.