И настанет весёлое утро (сборник) - Ирина Токмакова

Иван напряжённо смотрит на дорогу. А дорога сама как-то странно кидается под колёса. Мопед совсем перестаёт ему подчиняться, он едет вовсе не туда, куда его старается направить Иван. Вот мопед неожиданно свернул с дороги, три раза подпрыгнул на кочках и свалился. Руль свернулся на сторону, и переднее колесо как-то жалко скособочилось. Ростик упал боком. Он ушибся, но не сильно: с багажника всё-таки не так высоко падать. Иван перелетел через руль и расшибся сильнее. На скуле у него краснела ссадина, и руки он ободрал, и колено зашиб. Вид разбитого мопеда здорово его испугал. Он попытался поднять машину, потом опять положил, стал выправлять переднее колесо, но оно не выправлялось. По дороге кто-то спускался к парому. Иван оглянулся. Батюшки мои, милиционер!

– Иди сюда, прячься! – крикнул Иван и ринулся к кустам бузины.

Он дёрнул Ростика за руку и втащил его под кусты. Там не было травы, земля была взрыта дождевыми червями, пахло сыростью, каким-то лекарством и погаными грибами. У Ростика на ноге саднила содранная кожа да ныл слегка локоть левой руки. Ему опять, как тогда на пристани, показалось, что он заболевает.

– Ну что, Мария Васильевна?

– Да говорят, какой-то лейтенант Грошев его ищет. Говорят, никаких несчастных случаев не было. Успокаивают.

– Ох, ужас, ужас! Мария Васильевна, давайте звонить на льнокомбинат.

– Придётся.

– Звоните, Мария Васильевна.

– Елизавета Елизаровна, вы звоните, я к ребятам схожу. Они там с Дусей, надо её на кухню отпустить.

– Ну вот, молодец, Саша, хорошо вылепил мишку.

– Это не мишка, это собачка.

– Ах да, да, хорошая собачка.

– Мария Васильевна, и у меня собачка.

– Да, да, и у тебя. Павлик, а ты что так сидишь?

– Я не так сижу.

– Но ты же ничего не лепишь.

– Не леплю.

– Что ты сегодня капризничаешь, Павлик?

– Я не капризничаю. Я Ростика жду.

– Ох, наказание!

– Девушка, да послушайте же, девушка, я льнокомбинат просила! Как это – не отвечает? Ну, цех не отвечает, в завком позвоните, я же вам два номера дала.

– Ну что?

– Ничего. Не соединят никак. Сейчас ещё покручу.

– Давайте я сама.

– Хорошо, Мария Васильевна.

– Поречье? Поречье, что там льнокомбинат? Жду. Алло! Алло! Товарищ Харитонова? Это Мария Васильевна. Из детского сада.

– Мария Васильевна? Что случилось, Мария Васильевна?

– Да нет, вы не тревожьтесь, вы только не тревожьтесь!

– Что случилось? Что с Ростиком?

– Он кашлял, был в изоляторе.

– Что случилось? Он заболел?

– Он ушёл…

– Как – ушёл? Куда? Я ничего не понимаю.

– Он недолго был один. Я пришла кормить его обедом…

– Его с обеда нет?

– С обеда нет.

– Боже мой, там ведь река!

– Да нет, река ничего. Мы в милицию звонили.

– Почему в милицию? Я сейчас приеду. Алло! Вы слышите? Я сейчас такси возьму и приеду. Где же он, боже мой! Я приеду!

– Она приедет.

– Мария Васильевна, я к реке пойду.

– Хорошо, Елизавета Елизаровна, только вы что-нибудь примите, на вас лица нет!

Иной раз шаг шагнёшь – просто шагнёшь, а другой раз шагнёшь – и что-то важное случится. Уже сколько улиц прошли лейтенант Грошев и Кеша совсем понапрасну, а на этой улице Кеша вдруг что-то почувствовал, заволновался. Это же Глебова улица! Вот гора свежего песка у чьего-то забора, вот сгорбившаяся от старости, дуплистая, вечно о чём-то вздыхающая ива, а вот и Глебова калитка!

– Ты что это, ласковый? Что тебе померещилось?

– Здесь, здесь! – крикнул Кеша. – Здесь живёт Глеб. Вот тут, тут!

Лейтенант Грошев подошёл к калитке. С той стороны сомкнутым строем стояли высокие кусты жёлтой акации. За забором разговаривали два голоса, а людей не было видно из-за густой зелени кустов.

– Всякий на свой манер воспитывает, – говорил сердитый голос. – Без зверья обойдёмся.

Другой голос возражал ему:

– Да не прав ты, Митрий Глебыч. Всякий зверь человека слабее, потому как разум и слова ему не дадены. И оттого ему забота нужна и защита. А забота-то, она душу мягчит. Кто в малолетстве жалость к живому имеет, тот вырастет – к людям душой обернётся, сердцем прилепится.

– Сказал уж… – опять вступил в разговор сердитый голос. – Псарню в саду разводить не позволю! У меня в саду клубника. И в доме у меня чистота.

Лейтенант толкнул калитку. Где-то к калитке был приделан звонок. Калитка открылась – звонок позвонил.

На узкой садовой дорожке стоял Дмитрий Глебович – Глебов дедушка.

– Ошибка, – сказал он лейтенанту Грошеву. – Сюда милицию не вызывали. Вам нужен дом семь, а наш – девять.

– Зачем мне дом семь? – удивился лейтенант Грошев. – Мне дом семь совершенно ни к чему. Мне Глеб нужен.

– Глеб? Когда же это он накуролесил? Он и за калитку-то вчера не выходил!

– А где он?

– Нету. Увезли. Заболел, и увезли.

– Куда?

– На аэродром, – сказал Дмитрий Глебович с раздражением. – Фокусы.

– Какие фокусы?

– Лечить.

– Как – лечить?

– Так вот. Новомодные фокусы. Парень коклюшем заболел, кашляет, так ему вместо тёплого молока с мёдом самолёт прописали. На самолёте, мол, если, мол, по воздуху полетать, кашель, мол, проходит. Фокусы и один пустой расход.

– А, поздорову ли, милок!.. – Это лейтенанта Грошева приветствовал возникший из-за куста акации дедушка Колдырь. – Ну дак, то и сё, бывай, Митрий Глебыч.

Он обошёл Глебова дедушку, сойдя с узкой дорожки – на ней было не разойтись, – и вместе с козырнувшим Дмитрию Глебовичу лейтенантом Грошовым вышел за калитку. Калитка опять позвонила.

Кеша, не дозевав очередной нервный зевок, подбежал к ним.

– Вот ты где, собака-пёс! – поразился дедушка Колдырь. – А цыплачок-то уж какой иск из-за него принял.

– Тут что-то все друг друга обыскались! – усмехнулся Грошев. – Я тоже насчёт всяких «цыплачков» розыск веду… Фома Никитич, тороплюсь, хочу до пристани дойти.

Лейтенант Грошев и дедушка Колдырь, слегка прихрамывая, пошли рядом, а Кеша за ними сзади – шаг в шаг.

– Так что это за «цыплачок»?

– Да тут один из-за собаки-пса из детского сада вбежки убежал.

– А кто такой? Из какого сада? Как фамилия?

– А я не пытал фамилию. Из льнокомбинатского сада. А что, хватились?

– Одного какого-то хватились. Запутаешься тут с ними! Их тут вроде бы целых два бегают.

– Ну, я этого-то назад наладил. Ванюшку с ним к парому послал.

– Так. Съезжу-ка я на ту сторону, узнаю. Вышли на дорогу, ведущую к пристани.

Показалась купа бузинных кустов. На дороге никого не было, но Кеша насторожился. Он остановился, его чёрный нос заходил из стороны в сторону.

Ветер, долетевший от бузины, принёс знакомый запах. Кеша помчался к кустам:

– Ростик! Ростик!

В ту же минуту дедушка Колдырь взмахнул руками, удерживая равновесие. Он споткнулся о колесо искалеченного мопеда. Лейтенант Грошев сделал шаг к нему. В этот момент из бузинных кустов выполз на дорогу перепуганный Ростик, а в противоположную сторону, прочь от дороги, шастнул Иван.

– Ванюшка! Ах ты, ботало коровье, стойка! – Голос у дедушки Колдыря был необычный, сердитый.

– Та-ак, – сказал лейтенант Грошев. – Это что, марсиане тут приземлились? – Он показал на разбитый мопед.

– На Марсе воздуха в восемь раз меньше, чем в земной атмосфере, – мрачно сказал Иван. – Там человеческие существа обитать не могут.

– Да? Поди ж ты! Так это, может, кто-то чужой мопед разбил, а?

– Ты чего ж это в сад-то не вернулся? – спросил Ростика дедушка Колдырь.

– А ты кто такой? – одновременно спросил его лейтенант Грошев.

– Ростик.

– А Харитонов кто? Он с тобой?

– Харитонов – это я, – прошептал Ростик.

– Ты?

Лейтенант Грошев захохотал.

– «Хвостик»! Дежурный-то не понял! Ростик, значит, а не «хвостик», как это я не догадался! Ну, небеса проясняются. Значит, вместо двух пропаж – одна, и та нашлась.

Он опять засмеялся, а потом строго сказал Ивану:

– Ну вот что. Ты давай транспортируй мопед домой, получай за это порцию благодарности, а завтра чтоб в отделение пришёл.

– Зачем? Я ничего не сделал… – заканючил Иван. – Это Федькин мопед, не чужой.

– Я уж понял, что Федькин.

– Так я что? Я его в детский сад вёз, я не виноват, это центр тяжести сместился…

– Разговор у меня с тобой завтра будет, профессор.

Хмурый Иван поднял машину. Ни на кого не глядя и ни с кем не простившись, стал толкать упирающийся мопед вверх по дороге. Маленькая аккуратная птичка трясогузка, которая в этот момент переходила дорогу, отлетела в сторону и опять зашагала, недовольно покачивая хвостиком.

– Ну что, милок? – обратился дедушка Колдырь к лейтенанту Грошеву. – Я, может, пойду? Завтра утром смолу курим, там разобраться надо бы.