Два шага до любви - Татьяна Алюшина

Кому будет лучше, если я эти бабки выкину? И кому и что я этим докажу?

Берестов никогда не узнает, выбросила я их или оставила себе, да ему это и безразлично теперь. Намного лучше и веселее, предположительно, станет лишь тому, кто найдет эти доллары в сугробе под окном или в мусорном ящике.

«Я беременна, — сказала я себе, — и мне очень и очень скоро нужны будут деньги. Мне и моему ребенку!»

И я решительно встала, достала пачку из корзины и положила назад в сумку, и уже без всякой торопливости и суетливого нетерпения собрала остальные вещи, уложив их в сумку поверх тех, что находились там, — молчаливых свидетелей моего навсегда ушедшего счастья, так и не решившись извлечь их оттуда. Дома разберусь!

Я уехала первым же ближайшим поездом и всю дорогу тряслась от страха, что меня обворуют, и спала, положив под голову сумку вместо подушки, и в туалет боялась ходить. Я так торопилась уехать, что даже не позвонила и не предупредила маму о том, что еду, и всю дорогу повторяла про себя как заклинание: «Только бы она была дома!»

Мама была дома и перепугалась ужасно, когда открыла дверь и обнаружила там меня, и, схватившись за сердце, чуть не закричала на весь дом:

— Славочка, что-то случилось?!

— Нет… да, случилось, — переступила я порог родного дома и, увидев, как она мгновенно побледнела, тут же поправилась, — да ничего страшного!

И кинулась обниматься и прижалась к мамочке, находя у нее на груди спасение от всех своих бед, чувствуя ее любовь, защиту и понимание. А заплакать так и не смогла.

Она кормила меня, суетилась, не позволяя ей помочь, все что-то ставила на стол передо мной и сетовала, что я без звонка, а то бы она уж расстаралась, наготовила всего… пока я не остановила этот ее нервический, суматошный поток слов.

— Мам, сядь, мне надо многое тебе рассказать.

Не отводя встревоженного взгляда от моего лица, как-то тяжело, боком, она опустилась на стул, а я принялась рассказывать все с самого начала, ведь до сих пор, не знаю почему, я ей про любовь всей моей жизни так и не поведала. Занята была только этой любовью, забыв обо всем на свете и себя забыв.

Я рассказывала, как повстречалась с Сергеем и почему не приехала на этот Новый год к ней, и как любила его, и как он меня бросил, и про мой затянувшийся сдвиг по фазе… и про беременность.

— Славка-а-а… — протянула потрясенно-горестно мама, жестом отчаяния приложив ладонь к сердцу, и очень осторожно спросила: — И что ты думаешь делать?..

— Мам, от таких мужчин аборты не делают, — твердо и как-то совсем по-взрослому заявила я.

Это понимание пришло ко мне в поезде. Откуда-то из глубин сознания, из генетической памяти, передавшей мне мудрость бабушек и прабабушек, я вдруг четко услышала, поняла и приняла эту мысль.

— Но он же тебя бросил? — напомнила мама.

— Ma, он очень красивый, высокий, стройный, не пьет, не курит, и он очень умный, очень, и у него умные родители, он мне сам рассказывал. У него нет никаких дурных наклонностей, он очень трудолюбивый и наверняка станет в этой сраной Америке богатым человеком. И он очень сильный, волевой человек и яркая личность, — вот так и выяснилось, что не прошла и никуда не делась моя безумная любовь и мое девичье восторженное восхищение им, и я повторила: — От таких мужчин не делают аборты. Хоть он меня и бросил.

— Какой у тебя срок? — тягостно вздохнула мама.

— Месяца три, я в поезде посчитала, скорее всего, случилось это где-то в середине ноября, — и добавила извечное подростковое «оправдание»: — Так получилось.

— Значит, рожать! — кивнула мама и, прихлопнув ладонью по столу, решительно встала со стула. — Ладно, Славка, будем рожать, справимся как-нибудь!

— Ма, есть еще кое-что… — и я быстро сгоняла в прихожую, вернулась и положила на стол пачку баксов.

И рассказала, откуда она взялась, когда и как я ее обнаружила и что хотела с ней сделать.

— Молодец, что не выбросила, — снова сев за стол, смотрела на этот «кирпичик» мама и вдруг огорошила меня. — Значит, этот твой Сергей не последняя сволочь, пытался как-то о тебе позаботиться. Другие просто бросают, и все! И, знаешь, Славка, ты его не сильно обвиняй, может, эта Америка — мечта всей его жизни. А от мечты сложно отказаться.

Я очень спокойно проходила всю беременность. Мы с моим ребенком находились в полной гармонии и взаимопонимании, он никогда не тревожил меня в течение занятий и ночью давал отдохнуть, а свои «забеги» и игры устраивал в другое время.

Я его ждала и ужасно любила и, начитавшись всякой правильной литературы, ела фрукты-овощи, и каждый день в любую погоду обязательно гуляла, и ходила почти каждое воскресенье на концерты классической музыки — пусть слушает и развивается! И постоянно разговаривала с ним, и читала вслух Пушкина и Шекспира.

В августе я родила здорового, прекрасного мальчика! Богатыря — четыре двести!

И не раздумывала, какое имя ему дать.

Я помнила, с какой большой любовью и искренним уважением Сергей рассказывал о своем дедушке. О том, как дед прошел всю войну, получив лишь легкие ранения и пару контузий, что женился поздно, когда ему уже было за сорок, и всю жизнь любил только свою жену. И что ему уже за восемьдесят лет, а он до сих пор жив и бодр, и обладает ясным умом и прекрасным чувством юмора, и читает философов, и делает едкие, острые замечания.

Я назвала своего сына Максимом в честь этого самого дедушки, надеясь, что с именем к нему перейдут и ум его прадеда, и его фарт, и везение, и счастье.

Только потому, что в квартире стояла полная тишина, я и расслышала мелодию моего смартфона, доносившуюся из оставленной в прихожей сумки.

Мелодия, под которой звучал вызов от мужчины всей моей нынешней жизни, улыбнувшись, я поспешила к телефону.

— Привет! — улыбалась я, успев увидеть его смешное фото на экране перед тем, как нажать кнопку.

— Привет, мамуль! — радовался жизни мой сын. — Ты там не очень занята?

— Не очень…

— Слушай, у нас последний урок отменили, может, встретимся, пообедаем где-нибудь в кафе?

— Я не на работе. Дома, — оповестила я и призналась: — И у меня хандра.

— О-о!.. — рассмеялся сынок. — Так, может, мне у бабульки сегодня переночевать?

— Я еще не поняла, до какой степени хандра, так что смело можешь возвращаться домой, — порадовала я ребенка.

— Вернусь, только поздно, мы в кино собрались, сейчас поедим с пацанами где-нибудь и пойдем.

— Ладно, развлекайся. Позвони после кино.

— Договорились! А ты давай там, справляйся по-быстрому со своей хандрой!

— Попробую, — неопределенно пообещала я.