Черное танго - Режин Дефорж

Франсуа Тавернье понял коварный намек и улыбнулся.

— Действительно, это очень хорошо. Леа трудно обходиться без мужского общества…

— И это все, что вы можете сказать? — проговорила Лаура с видом раздосадованной маленькой девочки. — Вы еще и смеетесь!..

— Причина моего смеха — вы.

— Вот как!

— Мне надо уладить некоторые дела в Париже, и в ближайший четверг либо пятницу я отправлюсь в Монтийяк.

— А меня возьмете с собой?

— Обещаю. Я дам вам знать, как только буду готов к отъезду.

— Спасибо. Я на вас рассчитываю.

9

Альбертина де Монплейне с грустью наблюдала за тем, как Франсуаза все больше и больше погружалась в тягостное безразличие. Молодая женщина подолгу оставалась неподвижной, без сил, с ничего не выражавшим взглядом. Иногда она выходила из состояния полного равнодушия к окружающему миру, и тогда все вызывало у нее откровенное отвращение, даже сын не мог хоть немного развеселить ее. Только молчаливое присутствие нового управляющего было способно вывести ее из состояния замкнутости. Между молодыми людьми постепенно установилось нечто вроде дружбы, которая у Лебрена очень скоро переросла в любовь. Но он не решался открыть свои чувства Франсуазе, понимая, насколько далека она была от подобных переживаний.

Ален Лебрен все знал о прошлом Франсуазы. Продолжительное пребывание молодого человека в плену в Германии, в семье, состоявшей из одних женщин, научило его с пониманием относиться к отношениям, завязывавшимся между представителями воюющих сторон. В кафе, да и везде, где ему приходилось бывать, он не раз выступал в защиту Франсуазы. Более того, он как-то подрался с одним виноделом из Кадийяка из-за того, что тот осыпал оскорблениями «шлюх, которых следовало бы не только обрить, но и расстрелять». Его, как и Альбертину, тревожило подавленное состояние Франсуазы. Он делал все, чтобы рассеять ее мрачное настроение, но это ему редко удавалось.

И все-таки однажды, как ему показалось, представился удобный случай. Он повез ее на ярмарку в Дюран, чтобы купить гусей и уток, которых он собирался разводить. После ярмарки они пообедали в хорошем ресторане, и там впервые за все время их знакомства он увидел ее спокойной и улыбающейся. На обратном пути они сделали остановку, чтобы полюбоваться окрестностями и немного пройтись пешком. Они дошли до рощицы и уселись на мох, радуясь возможности укрыться от жары в тени деревьев. Оба молчали, но в этом молчании не было и тени напряженности. Это было молчание двух хороших друзей. Ален коснулся рукой плеча Франсуазы. Она никак не прореагировала на это. Осмелев, он притянул ее к себе и беззвучно поцеловал в коротко остриженные волосы. Почувствовав прикосновение его губ, она вздрогнула и, побледнев, вскочила на ноги.

— Поехали домой, — сухо проговорила она.

Остаток пути они проехали молча. Он чувствовал себя уязвленным; она, крепко сжав губы, была подобна натянутой струне.

По приезде в Монтийяк они расстались, не проронив ни слова.

В последующие дни они разговаривали друг с другом только по необходимости и только о хозяйственных делах.

Альбертина догадывалась, о чувствах управляющего и замечала, что Франсуазе, похоже, нравилось его общество. В мечтах она уже видела их скрепленными брачными узами, как вдруг внезапная перемена в отношениях совершенно сбила ее с толку.

Как-то вечером после работы Ален Лебрен постучался в комнату Леа и спросил, может ли она с ним поговорить. Удивленная серьезностью его тона, Леа усадила его в кресло по другую сторону отцовского письменного стола.

— Что с вами, Лебрен? Вы странно выглядите.

— Мадемуазель, я пришел просить вас об увольнении с работы.

— Вы хотите уволиться!.. Но почему? Разве вам не нравится работа?

— Дело не в работе, мадемуазель… Откровенно говоря, речь идет о независящих от меня обстоятельствах.

— Я что-то вас не понимаю. Объяснитесь, пожалуйста. Вы говорили об этом с Франсуазой?

— Вот именно…

— Что — именно?

— Франсуаза, я хотел сказать, мадам Франсуаза… Все дело в ней… Я хотел узнать ваше мнение…

Он замолчал.

— Так говорите же! Что вы хотели от меня узнать?

— Это трудно выговорить… Как вам кажется, мадам Франсуаза…

— Что — мадам Франсуаза?

— Согласится ли она выйти за меня замуж?

Леа в изумлении уставилась на него и тут же разразилась смехом. Ален Лебрен побелел и поднялся.

— Мадемуазель, я не позволю ни унижать себя, ни насмехаться над собой.

— Вы не так меня поняли, Лебрен. Я вовсе не насмехаюсь над вами. А рассмеялась я потому, что вы пришли с предложением не к Франсуазе, а ко мне. Но разве я могу дать ответ за нее? Сестра не поверяет мне свои сокровенные чувства.

— Да, конечно, но как вы думаете, захочет ли она хотя бы выслушать меня?

Он стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу, не зная, куда деть руки, и вызывал у Леа чувство умиления. Она с улыбкой снова усадила его в кресло.

— Ален, я была бы очень рада, если бы вы стали моим зятем, и думаю, для Франсуазы было бы счастьем иметь такого мужа, как вы. Вы осведомлены обо всем, что произошло в ее жизни, и это не является для вас препятствием. Возможно, однако, что она считает это препятствием для себя. Вы говорили с ней об этом?

— Нет, я хотел поговорить, но после нашей поездки на ярмарку в Дюран она меня избегает. Может быть, вы согласитесь…

— Решительно нет. Я хорошо знаю Франсуазу, мое вмешательство только повредит делу. Единственное, что я могу сделать, так это устроить вам встречу наедине.

— А вы сможете?

— Для меня это сущие пустяки, — ответила Леа, пожимая плечами. — Мне хотелось бы сделать гораздо больше, сделать все, что в моих силах, чтобы вернуть Франсуазе вкус к жизни.

— Благодарю вас, мадемуазель. Я со своей стороны тоже сделаю все для того, чтобы она и ее малыш были счастливы.

— Благодарить будете после. А пока дайте мне подумать. Когда у меня созреет план, я дам вам знать.

— Но не затягивайте с этим слишком долго, — сказал он на прощание.

После его ухода Леа подошла к открытому окну, в задумчивости оперлась о подоконник и долго блуждала взглядом по широкому лугу, плавно спускавшемуся к обсаженной тополями дороге на Сен-Макер. Теплый ветерок покачивал верхушки деревьев и покрывал рябью высокую траву на лугу. Все было спокойно, на своем привычном месте и даже казалось незыблемым. Но Леа знала, что это — всего лишь иллюзия, обман. Легкий ветерок мог перерасти в бурю, на смену спокойствию и тишине могла прийти гроза. Однако она знала также, что не нужно нарушать этот, пусть недолговечный, но все же покой. Что-то вроде инстинкта выживания подсказывало ей, что следовало всячески поощрять намерения Лебрена не только ради счастья сестры, но и ради ее собственного счастья, ради собственного спокойствия и свободы. Все в Монтийяке обращались именно к ней за разрешением самых различных проблем, начиная с вопросов управления имением и кончая выбором ткани для нового платья, выкорчевыванием той или иной виноградной лозы, посадкой молодых деревьев или выбором блюд на обед. Почти неосознанно ей хотелось переложить эти заботы на кого-нибудь другого. В этом отношении Ален Лебрен был самой подходящей кандидатурой. Конечно, родственникам из Бордо такая партия покажется неподходящей, но, учитывая теперешнее состояние родственных отношений, их мнением можно было пренебречь. Леа представляла себе, как двоюродные сестры с усмешечкой говорили, что для Франсуазы в ее положении не было никакой надежды на замужество, что ни один человек их круга никогда не решится связать свою судьбу с женщиной с таким прошлым, да еще и с незаконнорожденным ребенком на руках. Самым трудным было убедить саму Франсуазу. Леа знала, что сестра все это время хранила в сердце память об Отто, но, с другой стороны, она должна была подумать о сыне, которому, когда он подрастет, понадобится отец. И снова ее привело в раздражение отсутствие Франсуа Тавернье. Уж он-то знал бы, как поступить!

Жан Лефевр вернулся к довоенным привычкам, и каждый вечер стал появляться в Монтийяке. Его посещения радовали всех. Он часто оставался ужинать и потом проводил остаток вечера в окружении друзей. Иногда он приезжал вместе с матерью, которую сестры де Монплейне развлекали как могли. Каждый раз бедная женщина останавливалась на какое-то время у того места, где раньше был похоронен Рауль.

Почти безотчетно Леа вела себя с Жаном как кокетливая девчонка, забывая, что давно вышла из подросткового возраста, и что он тоже не был неопытным школьником. Они никогда не вспоминали о той ночи в Моризесе, когда оба брата открыли ей свою любовь. Однако ни она, ни он не забыли о том, что это для каждого из них значило: пробуждение нежных и безумных плотских чувств без всяких, однако, последствий для Леа, а для Жана — глубокое потрясение, сопровождаемое чувством вины и угрызениями совести. Жан частично утратил прежние веселость и непринужденность, которые так нравились когда-то Леа. Груз ответственности, горе матери, пережитые страдания, потеря брата придавали ему не свойственную его натуре серьезность. Больше, чем раньше, он любил Леа и мечтал жениться на ней. Но он знал о ее связи с Франсуа Тавернье и поэтому не решался говорить ей о своих намерениях. Он боялся получить отказ, боялся услышать от нее, что она любит другого.