Алиби для красавицы - Наталья Александрова

– Сам не видишь? – отозвалась тетка в домашних шлепанцах и в пальто, накинутом поверх фланелевого халата. – Вовкину машину взорвали. Я на втором этаже живу, так все слышала и видела, как дело было. Этот-то, – она дернула головой в сторону хозяина джипа, – выходит утром, а Вовкина «Шкода» ему выехать мешает. Он как давай орать, опять, кричит, этот… Обозвал его по-всякому, вперед меня сунулся! Сел в свой джип и как поддаст Вовкиной машине! Хотел, значит, ее сдвинуть, чтобы на дороге не стояла. А она как рванет! Мы-то на втором живем, так и то стекла повылетели. А внизу обувная мастерская, у них ущерб большой, одних окон семь штук.

– Так Вовка-то, стало быть, жив остался? – сам себе не веря, спросил я.

– А я тебе про что говорю! Его в полицию забрали для выяснения обстоятельств.

– Тут вот какое дело, – вступил в разговор солидный дядечка.

Этот в отличие от тетки был одет в теплое пальто и меховую шапку – собрался долго торчать у места происшествия и не желал простудиться.

– Тут вот какое дело, – повторил он. – Они бомбу могли заложить только утром, когда ворота открываются. А утром народу во дворе много – кто на работу, кто на рынок… Так что машину Вовкину вскрывать опасно было – кто-нибудь бы заметил. Так они прилепили бомбу к днищу, чтобы среагировала она на движение. А этот, – снова пренебрежительный кивок в сторону владельца джипа, – автомобиль-то подвинул, вот бомба и сработала.

– Ну дела! – протянул я.

– Одного я в толк не возьму, – недоуменно продолжал дядечка, – кому наш Вовка на мозоль наступил? Парень он тихий, ни в каких разборках в жизни не участвовал. Мы все его с детства знаем, на глазах у всего двора вырос. Скорей всего, можно на этого подумать, – дядечка снова мотнул головой в сторону растерянного мужика на лавочке, который горестно оглядывал свой покалеченный джип, – но это совсем идиотом нужно быть, чтобы сначала бомбу заложить на движение, а потом самому же эту машину сдвинуть! Ну не понимаю я!

– Что тут понимать? – рассердилась тетка. – Перепутали машины или двор перепутали. Вон в соседнем доме в угловой парадной один крутой жил. Так два раза двери поджигали, но не у него, а сначала этажом выше, потом этажом ниже.

– А у него самого так и не подожгли? – с интересом спросил я.

– Не, он потом от греха вообще из того дома еухал.

– Да Вовкину развалину ни с одной машиной не спутаешь! – горячился дядечка. – Ну не знаю я, в чем тут дело!

«Зато я знаю, – подумал я. – Вчера Околевич меня не послушался, не уехал от того офиса, где заседал Пал Палыч. Долго там его машиа отсвечивала. Охранник мог заподозрить неладное, потому что таких задрипаных автомобилей возле того дома сроду не стояло. А потом кто-то мог видеть меня, когда я возвращался. Эти-то, Пал Палыча ребятки, навели небось шухер, кто-нибудь вспомнил про машину, меня запомнить тоже нетрудно по росту. И вот вычислили машину и решили таким образом отомстить. Получается, подставил я Вовку, потому что, если бы не этот козел со своим джипом, остались бы от Околевича одни уголья…»

Я очень расстроился, но решил не мозолить глаза во дворе, а пойти домой и потом связаться с Околевичем по телефону. В квартиру к нему я заходить тоже не стал: там три мегеры живьем съедят, не подавятся. Пусть уж Околевич сам с ними мучается, а у меня свой крест – маман со своим фээсбэшником. С меня и этих хватит!

По утрам я делаю сорокаминутную гимнастику с гирями, гантелями и прочим металлоломом, потом принимаю контрастный душ и уже после этого завтракаю и приступаю к обычным делам. Но в это утро на середине зарядки меня прервал звонок в дверь. Наглый хозяйский звонок, который сразу навел на мысль о моих знакомых ментах.

– Кто там? – спросил я, выглядывая в глазок.

Так и есть: оба красавца маячили на лестничной площадке с физиономиями, не предвещающими ничего хорошего. Я вспомнил свои приключения, шарахнутого током Ахмета, скучающего на полу после удара в кадык Севу-Жеребца и загрустил.

– Полиция! – гаркнул за дверью хриплый голос. – Открывай, Журавлев, а то дверь сейчас выломаем!

Как говорил, кажется, Станиславский, я ему поверил. Сегодня мне гимнастику не доделать… Со вздохом открыл дверь, и мои сердечные кореша Витя и Володя ввалились в квартиру.

– Собирайся! – осклабился Витя вместо приветствия, помахав в воздухе какой-то бумажкой. – С нами поедешь!

– А что такое, что случилось? – растерянно забормотал я, снова пытаясь показаться меньше и безобиднее. Это мой проверенный способ, который в последнее время начал давать осечку.

После разминки и десятка хороших упражнений такое поведение выглядело недостоверно, что сразу отметил Витя:

– Ты ваньку-то не валяй, не изображай тут инвалида умственного труда! Собирайся, и поехали!

– Душ бы принять! – проговорил я с тоской, понимая, что этого мне явно не позволят.

– Громова тебе устроит душ! – снова ухмыльнулся «правый» Витя, – Громова тебе и ванну устроит, и какаву с чаем нальет!

В дверях своей комнаты, держась за сердце, появилась бабуля.

– Кто здесь? Андрюшенька, что случилось?

– Не волнуйся, ба, – ответил я жизнерадостно, – тут у следователя кое-какие вопросы появились, я сейчас съезжу с ребятами и скоро вернусь. Ты, главное, не волнуйся.

– Во-во, – хохотнул Витя, – кое-какие вопросы, это ты в точку сказал.

Володя, взглянув на бабулю, дернул напарника за рукав. Он мне всегда больше нравился. Бабуля, окинув их растерянным взглядом, пролепетала:

– Андрюшенька, я позвоню маме…

– Ни в коем случае! – вскрикнул я, как кошка, на хвост которой наступил бегемот.

Анна Николаевна Громова сидела за столом, мрачная, как ноябрьский вечер, и вертела в руках массивные очки в темной оправе.

– Здравствуйте! – сказал я, остановившись перед ней. – Вы хотели меня видеть? Мы же вроде только вчера разговаривали.

– Здравствуйте! – холодно ответила Громова, надев очки и рассматривая меня сквозь них, как неприятное насекомое, попавшее в тарелку с супом. – Я бы не сказала, что хотела вас видеть. Я бы с удовольствием никогда в жизни не видела вас и таких же, как вы. Но ничего не поделаешь, это моя работа.

– В чем дело? – спросил я ее напряженным голосом.

Очень не понравилось мне такое вступление. И сама Громова мне сегодня очень не понравилась. Правда, вчера она тоже не вызывала у меня никаких теплых чувств.

– Дело в том, гражданин Журавлев, что следствие располагает на сегодняшний день новыми, очень весомыми уликами. Поэтому, прежде чем я предъявлю вам эти улики, хочу спросить: может быть, вы все-таки сделаете чистосердечное признание? Сейчас еще не поздно. Я могла бы оформить это как явку с повинной, хотя… Хотя это и против моих правил.

Она снова сняла очки и уставилась куда-то мимо меня. На лице ее читалась откровенная неприязнь.

– Мне не в чем признаваться, – ответил я твердо.

– Очень жаль! – Громова снова надела очки и придвинула к себе какой-то документ.

– Вот выдержка из отчета судмедэксперта, – пояснила она и стала читать:

«Характер нанесенных ран, расположение разреза тканей… говорят о том, что человек, нанесший проникающее ранение, послужившее причиной смерти Ковалевой М. В., был меньше ростом, чем потерпевшая…»

Громова отодвинула бумагу, подняла на меня глаза и повторила:

– Меньше ростом, чем потерпевшая. Но это, конечно, не очень существенно. Гораздо существеннее другое…

Она выдвинула верхний ящик своего стола, но ничего оттуда не вынула, вероятно, играя на моем нервном состоянии, хотела заставить меня заволноваться, гадая, что у нее там такое.

– Гораздо существеннее, – повторила она, – то, что нашел вчера ребенок, игравший во дворе в непосредственной близости от места преступления. Ребенок, к счастью, принес свою находку домой, а его родители оказались людьми сознательными и неравнодушными и незамедлительно передали находку в руки следствия…

С этими словами Громова вынула из своего ящика полиэтиленовый пакет, в котором лежала стальная заточка. Анна Николаевна показала мне эту заточку с таким видом, с каким фокусник в цирке показывает публике извлеченного из шляпы кролика, и, видимо, ожидала если не рукоплесканий, то моего немедленного признания. Наверное, она ждала, что я вздрогну, побледнею, упаду на колени и закричу:

«Судите меня! Этой заточкой я убил Марианну Ковалеву и еще семнадцать человек, включая одного водителя троллейбуса!»

Но я эту заточку видел впервые в жизни, никакой истерики не закатил, чем очень разочаровал Громову. Она снова сняла очки, положила их на стол рядом с заточкой и продолжила поскучневшим голосом:

– Судмедэксперт подтвердил, что найденная заточка, скорее всего, является орудием убийства Марианны Ковалевой. К сожалению, единственные отпечатки пальцев, найденные на орудии убийства, принадлежат Коле Мухину восьми лет, который нашел заточку.