Страх - Владимир Константинов

— А может быть отобедаете, Андрей Петрович? — робко предложила хозяйка. — Ведь время-то уже обеденное.

И столько в её голосе было великой надежды, а в наступившем молчании томительного ожидания, что я почувствовал бы себя большим свинтусом, отказав ей.

— А действительно, Любовь Сергеевна, почему бы нам с вами не отобедать?! — воскликнул я с пафосом, жизнерадостно и жизнеутверждающе.

И ярко вспыхнуло её прелестное личико, озаряя унылую и серую действительность, И заволновались, затрепетали в декольте два гладких, нежных полушария в предвкушении чего-то замечательного, необыкновенного, для чего собственно и сотворены Матушкой природой и Космическим разумом.

— Только как же Шилов, Любовь Сергеевна?

— Какой ещё Шилов? — недоуменно спросила она.

Похоже, я полностью вытеснил из её сознания образ своего друга. И мне даже как-то стало обидно за Рому. Как же, порой, бывают ветрены и непостоянны женщины.

— Тот, с кем вы беседовали прежде? Насколько я правильно понимаю, все это, — я кивнул на стол, — предназначалось именно ему. Или я не прав?

— Ну зачем же вы так, Андрей Петрович! — довольно искренне возмутилась она. — Зачем смущаете бедную женжину?!

— Относительно вашей бедности, Любовь Сергеевна, я бы мог поспорить с кем угодно, У вас и тут, — я посмотрел на потолок, — всего достаточно. А здесь, — я опустил вгляд до уровня её декольте, — даже слишком много.

— Ах, какой вы, право, насмешник, — зарделось она, будто маков цвет. Но по всему было видно, что мои слова ей приятны. Армиды, потому и зовуться Армидами, что любой комплемент им и их внешности в какой угодно форме сказанный, убыстряет ток крови в их крепком организме, возбуждает жажду деятельности, и тем самым продляет им молодость и красоту. Этим они живут. И не надо их осуждать за легкомыслие и отсутствие духовности, ибо ни одному человеку не дано понять, что истинно духовное, а что плотское, что возвешенное, а что низменное. Ведь соловей поет не потому, что он полон возвышенного чувства, а потому, что таким его создал Космический разум. Каково сказано?! Вот так-то, знай наших.

— А где тут у вас удобства? — спросил я.

— Пойдемте, я вас провожу.

А через пять минут мы уже сидели за столом, при виде которого у меня началось обильное соковыделение.

— Может быть коньячку, Андрей Петрович? — выжидательно глянула на меня Виноградова.

И тогда я спросил себя: «Андрюша, неужели ты сегодня не заслужил отдохновения от трудов праведных? Неужто не имеешь права хоть немного расслабиться от моральных устоев и всего прочего?» И тут же ответил: «Еще как заслужил! Ты, Андрюша, сегодня можешь все».

— Можно, — кивнул я решительно.

Предвижу, что многие читатели, прочтя эту сцену, разочаровано вздохнут. Нет, герой не может быть таким легкомысленным и безответственным. А бабушки и дедушки уже не станут ставить меня в пример своим внукам. Но только я живу не для примера, а живу так, как живу, как мне хочется. Предвижу также, что мои биографы, дойдя до этого места, испытают явное затруднение — каким образом объяснить мой поступок? Так вот, им я хочу сказать заранее — ничего объяснять не надо, пишите правду, как она есть. Как сказал когда-то римский комедиограф Публий Теренций: «Хомо сум, хамани нихиль а мэ алиэнум путо (я человек, ничто человеческое мне не чуждо)». Вот именно. Так и запишите.

А потом на грешную землю медленно и незаметно опустился тихий теплый вечер. Где-то гремели войны и революции, гасли и рождались звезды, человеческая цивилизация стремительно катилась к своему логическому концу. Кто-то ждал конца света. Кто-то — второго пришествия Сына Божьего. Но тот почему-то опаздывал. Вместо него по Земле, как по своей вотчине расхаживал дьявол и его приспешники.

Но нам с Армидой до всего до этого не было никакого дела. От выпитого кружилась голова. Было чувство покоя, нерваны. Часы монотонно и медленно пережевывали своим стальным механизмом время, извлекая его из будущего и отправляя в прошлое. А настоящего у нас не было. И ни у кого не было. Но и это нас нисколько не смущало. Где-то плакала иволга, схоронясь в дубло. И было такое чувство, что все это происходит не с нами, а кем-то другим. А наши тела уже давно жили своей самостоятельной жизнью, ничего общего с нами не имеющей.

Глава девятая. Иванов. Совещание.

Сегодня утром причесываясь заметил на висках седину. Да, летит безвозвратное время и с этим ничего не поделаешь. Кажется, давно ли мы с Мишей Красновым пришли на работу в Заельцовскую прокуратуру молодые и красивые, полные чистолюбивых планов. Такое впечатление, что это было лишь вчера. А между тем жизнь столько уже отмахала. «Как мало пройдено дорого, как много сделано ошибок». Впрочем, здесь я не прав. То, что ошибок сделано немало, с этим можно согласиться, а вот со всем остальным… И дорог пройдено немало и сделано дай Бог каждому. Ага. Иному на десять жизней хватит, а иному и на все сто. Столько сейчас развелось лодырей и бездельников, думающих больше где бы что урвать для себя побольше да пожирней, чем о работе. А сколько за эти годы мы потеряли славных парней? Много, очень много. А Катя? При воспоминании о ней защемило сердце. Что-то последнее время оно у меня стало пошаливать. Главное — чтобы эти жертвы были не напрасны. А такое впечатление, что это очень даже может случиться. Носом чую — сгущаются тучи над моею Родиной, того и гляди разразится гроза. Принесет ли она очищение или Россия распадется на удельные провиции, враждующие между собой, и исчезнет как великое государство? Вот Андрюша Говоров говорит о Космическом разуме и всем прочем. Тогда отчего же этот Космический разум допускает такую вопиющую несправедливость, когда торжествуют негодяи и, наоборот, страдают порядочные люди? Почему не вмешается в процесс? Есть ли логика во всем этом? Иногда хочется закрыть на все глаза, плюнуть и уйти на заслуженный отдых. Миша все чаще поговаривает об этом. Но он ладно, а у меня молодая и красивая жена, мне никак нельзя. Точно. Светлана! За какие такие заслуги меня полюбила такая замечательная девушка? Непонятно. Как там у Шекспира: «Она меня за муки полюбила, а я её — за сострадание к ним». Может быть, может быть. Другого объяснения трудно придумать. Ну, да хватит об этом.

Первые сообщения ребят говорили за то, что мы столкнулись с чем-то очень серьезным и значительным, самым значительным из того, что у нас было до этого. А было немало. Ага. Сегодня решил всех собрать у себя и обменяться первыми впечатлениями. Наверное придется самому возглавить следствие. Это вовсе не означает, что я не доверяю Говорову. Доверяю. Но, во-первых, у парня ещё нет опыта ведения широкомасштабных дел, а это, уверен, именно такое. Во-вторых, негоже парня оставлять наедене с проблемами — он может и сломаться. Сколько в моей только практике было таких случаев. И, наконец, в-третьих, симбиоз моего опыта и его кипучей энергии может дать неплохие результаты. А вообще, Андрей мне откровенно нравится. Ну и что, что пижон. Я сам был таким.

«А что это ты о себе в прошедшем времени?» — слышу знакомый насмешливый голос этого зануды Иванова. Теперь он все реже и реже вылезает наружу. Очевидно тоже возраст сказывается.

«Я имел в виду — был таким же в его годы», — отвечаю.

«Ну ты, блин, даешь! А сейчас-то ты какой?»

«Сейчас другой».

«Ну-ну, другой он. Ха! Свежо предание, да верится с трудом. Ты мне только ответить — зачем опять лезешь в это дело? Без тебя не разбируться, да? Ты у нас такой незаменимый?»

«Я же уже объяснил».

«Объяснил он, видите ли, — сердито ворчит Иванов. — Ты читателям баки забивай, мозги запудривай, лапшу на уши вешай да парням, молодняку этому. А мне не надо. Я тебя как облупленного знаю. Почуял запах мафии и уже глаза по серебряному рублю царской чеканки, не терпиться в бой? За свою жизнь ещё не навоевался, придурок?»

«Фу, ну и слог! Вы, мужчина, случаем не из Криводановки? Нет. Тогда из Нахаловки. Точно. Я вас там видел. Не отпирайтесь».

«Я оттуда, откуда надо. Из Россия я. И фамилия у меня соответствующая. А вот откуда ты, пижон, на мою бедную голову свалился, ума не приложу. Седина в голову, а он все в казаки-разбойники играет. Ну ладно ты меня не уважаешь, черт с тобой. Как-нибудь переживу. Но ты о Светлане думаешь? Забыл, как однажды она уже кричала над тобой: „Сереженька, не умирай“?… Чего молчишь?

«Да помню я, помню. Так ты что предлагаешь — лапки кверху и идти ей сдаваться?»

«Кому?»

«Мафии. Не дождется!»

«Ну да, ты ж у нас герой! Ты ж и на амбразуру можешь. Ха-ха-ха!» — саркастически рассмеялся Иванов.

«Если потребуется — и на амбразуру».

«Только ведь, Сережа, на все амбразуры твоего худосочного тела не хватит, Нет, не хватит».

«Мне достаточно одной. И вообще, шел бы ты подальше со своими советами, идиот!» — начинаю я заводиться.

«Прошу без оскорблений!»

«Тебе можно, а мне нельзя?»