Профессиональная интуиция - Марина Серова

Крепежный узел я сдвинула так, чтобы он оказался на внутренней поверхности ноги. После этого села на кирпичный выступ на краю крыши, так, чтобы окно было не прямо подо мной, а чуть в стороне, уперлась руками и медленно съехала вниз. В результате получилось, что «сидела» я уже не на крыше, а на стене здания. Теперь оставалось только разогнуться и привычным движением корпуса и рук развернуться лицом к стене.

Висеть вниз головой, даже если имеешь за плечами опыт многочасовых упражнений подобного рода, не очень удобно, да и приятного в этом мало. Но долго пребывать в перевернутом положении я не планировала.

Длину веревки я рассчитала очень удачно — так, что голова оказалась на одном уровне с форточкой. Здесь причитания были слышны лучше. Женщина то бормотала, то начинала говорить громко, и вполне можно было разобрать слова и даже отдельные фразы, хотя внешняя створка форточки была закрыта и речь женщины особой внятностью не отличалась. Иногда она задавала вопросы, но ответов на них не поступало. Судя по интонации, на ответы женщина не очень и рассчитывала. Слушая ее, можно было подумать, что она находится в комнате одна или человек, к которому она обращается, остается глух к ее словам.

Перебирая руками по стене, я передвинулась к окну. Обзор закрывали плотные шторы, но задернуты они были не до конца — в середине оставалась щель, достаточно широкая для того, чтобы заглянуть внутрь.

Помещение представляло собой небольшую комнату размером три на четыре метра, обставленную скупо, но так, как если бы она предназначалась для жилья. Или для свидания в неформальной обстановке.

В середине комнаты стоял обеденный стол с двумя стульями. В углу — обычная армейская кровать, застеленная казарменным одеялом. Женщина сидела на кровати. Простенькая одежда, растоптанные сапоги, платок, накинутый на плечи, выдавали ее невысокий социальный статус. У ног женщины стояла объемистая матерчатая сумка.

Женщина причитала и беспрерывно вытирала уголки глаз кончиком платка. В какой-то момент она встрепенулась, наклонилась к сумке и, не переставая что-то горестно бормотать, вынула пакет с домашней выпечкой.

Я оперлась о раму и передвинулась на несколько сантиметров. Печености предназначались худенькому, остриженному наголо парнишке лет двенадцати. Впрочем, с таким же успехом ему можно было дать и все шестнадцать. Худенькая фигурка подростка, тонкая шея и бритая голова со смешно оттопыренными ушами резко контрастировали с равнодушным выражением лица и отрешенно-пустым взглядом больших глаз. Темного цвета, по виду форменная рубашка была парнишке несколько велика и оттого лишь подчеркивала его худобу и беззащитность.

Женщина покопалась в сумке, выбрала пирожок покрупнее и вложила в руку подростка. Тот принялся уплетать его быстро и сосредоточенно, но без особого энтузиазма. Просто ему дали пищу, и эту пищу следовало побыстрее съесть. Женщина жалостливо погладила подростка по бритой макушке — он при этом даже не шелохнулся, — всхлипнула и снова запричитала.

Я осторожно передвинулась к форточке, уравновесила центр тяжести на одной руке, пальцами другой слегка надавила на деревянную раму форточки. Издав довольно громкий характерный звук, створка подалась и ушла вовнутрь. На несколько мгновений женщина замолчала, затем заговорила снова.

Теперь происходящее в комнате скрывала от меня штора. Смотреть там все равно было не на что, зато я могла отчетливо слышать каждое слово.

— Что же ты все молчком да молчком? — всхлипывая, приговаривала женщина. — Сказал бы что… Плохо тебе тут, да? Вон, исхудал-то как… Я бы забрала тебя, да ведь знаешь — нельзя. На поруки ты взятый… Здесь все лучше, чем в колонии этой. Но если совсем худо станет, ты скажи, я заберу. Только убегать не думай, терпи уж. Петюня вон сбежал… Петюню помнишь? Васильевны сынок? Ну вот… Сбег он, значит, да так и сгинул. Сперва сказали, что поймали его, а потом Васильевну на это, на опознание водили, в морг. Так уж она убивалась…

Некоторое время женщина только всхлипывала да шумно сморкалась.

— Ты уж терпи, ладно? Была бы мамка твоя жива… А я-то что, у меня вон еще четверо. Братья тебе привет передают. Все хорошо у них. Коленька, правда, все дерется… А Верка тебе подарок прислала, носочки вот теплые. Сама связала, чистая шерсть.

Парнишка, все это время молчавший, тихо сказал:

— Спасибо. А можно я их прямо сейчас надену?

Женщина снова заплакала.

— Ты, тетя, не волнуйся. — Мальчишеский голос звучал серьезно и без тени эмоций. — О нас тут заботятся. Учителя хорошие. А можно я еще пирожок возьму?

Тетя опять запричитала и зашуршала пакетом.

Оттолкнувшись от окна, я переместилась в исходную точку. Экскурсию пора было заканчивать. Пришло время возвращаться, да и нарастающий шум в ушах недвусмысленно напоминал, что слишком долго висеть вниз головой человеку не пристало.

В этот момент совсем рядом послышались неторопливые шаги двух человек. Под ногами одного мелкие камешки хрустели отчетливо и размеренно. Другой прихрамывал.

Я повернула голову на звук шагов, прижалась щекой к холодным влажным кирпичам.

— Где тебя черти носили?

Недовольный голос звучал отрывисто и властно. Я едва узнала в говорившем Горшенина. Его собеседник отвечал уверенно, но с почтением, как хороший подчиненный общается с начальством.

— ЧП опять назревает, Игорь Викторович. Молодняк вот-вот взбунтоваться может. Построже бы с ними надо. Да от доктора побыстрее бы избавиться, от него все недовольство идет.

— Избавимся. Время придет, избавимся. Пока держи пацанов от него подальше.

— Да я и держу. Доктор же в санчасти заперт, по территории не разгуливает. Но с больными он так и так общается. Сегодня вон Букреева наказали, двадцать плетей получил. Теперь с примочками лежит.

— За что наказан?

— Уснул на занятиях по политподготовке.

— А-а. Ну что ж, за дело.

Меня неприятно поразило содержание этого разговора, но особенно резанул равнодушно-деловитый тон, которым начальник и подчиненный обсуждали «текущие вопросы».

В аналитических справках и сопроводительных записках, переданных мне Громом, помимо прочего сообщалась некоторая информация о центре. По официальным, равно как и по оперативным данным, занимались здесь благим делом — воспитывали подрастающее поколение, готовили ребят к армии, уделяя особое внимание трудным подросткам. В справке упоминалось, что воспитанники центра по нескольку недель и даже месяцев жили фактически на казарменном положении. Также приводились общие принципы воспитания подростков, цели и задачи центра, дисциплины, которые здесь преподавались.

Но вся эта информация была взята из официальных источников — Устава, Основных положений и так далее. Оперативная информация о том, какими именно методами в действительности осуществлялась «подготовка» ребят, отсутствовала практически полностью. Кое-что, конечно, было. Но это «кое-что» почти слово в слово повторяло официальные данные. За все время своего существования Центр военно-прикладной подготовки ни разу не вызвал нареканий как со стороны правоохранительных органов или представителей городской и областной власти, так и со стороны самих воспитанников и их родственников.

Именно это неправдоподобие передаваемой из Волгограда информации и вызвало, в первую очередь, подозрения Грома. Центр военно-прикладной подготовки во всех донесениях, докладах, отчетах был кристально чист со всех сторон. Настолько чист, что вызывал сомнение сам факт его существования.

— Ну вот, — продолжал тем временем собеседник Горшенина, — а вчера Савушкин во время занятий по физподготовке ногу подвернул. Я только что оттуда, видел, как доктор с ними сюсюкает, пропагандистские разговоры ведет. Вы, мол, дети еще, дергайте отсюда при первой возможности да к ментам сразу. Вам, говорит, ничего не будет. Только в ментовку сразу идите, нигде не болтайтесь.

— Избавимся, — мрачно повторил Горшенин. — Только сначала проверку по замене завершить надо. В курс дела девчонку ввести, обработать как следует, чтобы как с предшественником ее не получилось. Ишь, чистеньким хочет остаться, только благие дела творить. А что даже маленькие благие дела больших бабок требуют, знать не хочет. «Народ не поймет…» Народоволец хренов! Народ — быдло, он ничего не поймет, если его кормить хорошо да в ежовых рукавицах держать. — Горшенин сплюнул и смачно выругался. — Ответа на запрос еще не получили?

Я не сразу сообразила, что речь шла в том числе и обо мне. Любопытно, как собираются поступить с моим предшественником? Насколько я поняла, с доктором пока все относительно в порядке. Вероятно, именно он заперт в медсанчасти.

— Да где же, Игорь Викторович? Сегодня же только людей подключили. Завтра к обеду, думаю, все соберем, что о ней известно.