О чем он молчит (СИ) - Ставрогина Диана

Она холодно улыбнулась и, не сводя с Николаенко ледяного взгляда, подтвердила:

— Угроза защитнику. Никаких сомнений.

Мысленно Денис поаплодировал лариной выдержке и умению одной чуть вздернутой бровью и лишенным любых человеческих эмоций голосом донести до оппонента, что он не страшнее червяка под ее каблуком.

После ее слов Николаенко заметно стушевался, не получив нужной ему реакции. Открыв рот, он намеревался заявить что-то еще, но вышедший в коридор пристав пригласил всех в зал. Наконец-то.

Спустя несколько долгих и крайне абсурдно проведенных часов Денис зло курил на парковке неподалеку от здания суда. Лара, вставшая так, чтобы ветер отгонял от нее сигаретный дым, впервые за день позволила волнениям и огорчениям отразиться на ее лице в недовольно поджатых губах и хмуром взгляде.

— Что ж, в пристрастности судьи мы можем больше не сомневаться.

Денис кивнул, затянувшись поглубже, но не чувствуя особой разницы: последние недели он курил столько, что табачный дым стал привычнее чистого воздуха.

— Как и ожидалось. Николаенко нервничает, — сказал он серьезно, — в этот раз одной провокацией дело не ограничится. Особенно когда расследование дойдет до него. Следака нынешнего он не купит. Вероятно.

— Зонин принципиальный, да. Вряд ли продастся. Но я бы не исключала, конечно. Могут и надавить.

— Могут. — Затушив сигарету, Денис вытащил из кармана ключи от машины. — Поехали в офис?

На выезде с парковки он остановился, вынужденный пропустить идущих вдоль шлагбаума людей. Лара, не теряя времени, уже что-то печатала в ноутбуке. Постукивая пальцами по рулю, Денис нетерпеливо следил за как назло медлительными пешеходами.

Мамочка с ребенком. Пожилой мужчина. Последней была женщина в бежевом деловом платье и с кожаным портфелем в руках — точно юрист. Она единственная шла с удовлетворительной скоростью. Приготовившись ехать дальше, Денис застыл, когда глаза вдруг зацепились за знакомое лицо.

Катя.

Глава 15

Опустелый полумрак собственного кабинета все еще вызывал душевное неудобство, но и в сравнение не шел с пробирающей насквозь заброшенностью, захватившей их с Леной квартиру. Находиться там после наступления темноты — поганое занятие. Каждый раз, возвращаясь домой, Денис не мог найти себе места, кожей чувствуя свое одиночество.

Он и прежде туда не рвался. Эта квартира, понадобившееся, но нежеланное пристанище, не вызывала у него теплых чувств никогда. Присутствие Лены, подобно исцеляющему свету, разгоняло набегавшие было тени — особенно если не задерживаться в четырех стенах надолго, — но теперь Денис вынужденно боролся с прошлым один на один. И проигрывал.

В офисе ему всегда было проще отвлечься. Строгий интерьер кабинета настраивал на рабочий лад, не кончающиеся в ежедневнике задачи филигранно уводили бушующие мысли от удара о скалы памяти и запирали размышления о настоящем на замок. Свободные от дела минуты Денис не любил: он не любил оставаться с собой наедине.

Пока его сознанию находились занятия, было проще игнорировать отчаяние и тоску. Бессилие перед собственной участью. Он давно знал, что любые шансы потеряны, но смирению все равно не случалось задерживаться в его душе. Принять неизбежную обреченность, в которой нет места исправлению ошибок, у него не выходило даже годы спустя.

Он ведь пытался. Забыть, начать заново. Он думал, что получилось. Он верил. Долго верил. Страшное и сильное явление — самообман. Такое крепкое. Такое хрупкое. Оно выдержало сомнения и вопросы Дениса к самому себе, но незаметно пошло трещинами после смерти его родителей.

Первое время в тот год он жил на автопилоте. Ясный ум, холодная голова. Ноль эмоций. Задача — выполнение.

Приехать в морг. Опознать почти не опознаваемое после полученных травм лицо отца и едва ли тронутое парой царапин — матери. Организовать похороны. Высидеть невыносимые поминки. Еще одни — через девять дней. И еще одни — через сорок. Потому что тетки не могли от него, полного атеиста, отстать. А у он не мог не явиться, зная, что из поминок без его присутствия устроят цирк.

Он не хотел никаких слезливых речей, слов утешения и поддержки. В них не было ни нужды, ни смысла. Кто и что мог ему сказать, чего он сам не знал?

Как жаль, что его родителям только-только стукнуло по полтиннику? Как жаль, что им бы жить да жить? Кто же мог знать, что так случится. Денис только холодно усмехался, вспоминая эти лицемерные или глупые причитания.

Действительно, кто бы мог подумать, что его отец, привыкший к безнаказанности и превышению полномочий, сядет за роль подвыпившим. Действительно, кто бы мог подумать, что остановивший его отца пост ДПС позволит ему и матери ехать дальше, едва сверкнет судейское удостоверение. Действительно, кто бы мог подумать, что после отец решит превысить скорость и вылетит на встречную полосу движения.

Лобового столкновения избежать не удалось. Отец и мать погибли на месте (утешительным словам местного следака Денис не поверил, пока не ознакомился с заключением судмедэкспертизы). Во второй машине чудом остались живы не виноватые в беспечной наглости его отца люди, которым предстояло потратить огромное количество времени и денег на восстановление. Для кого-то из них, вероятно, уже неполное.

Денис, конечно, встретился с ними и помог, насколько хватило имевшихся тогда личных ресурсов. Он чувствовал, что к нему проявляют снисхождение, что его, в отличие от них потерявшего близких навсегда, жалеют. Он знал, что будь во второй машине погибшие, подобного милосердия у остальных не нашлось бы.

По вечерам, когда заканчивались дела и родственники расходились по домам, оставляя квартиру родителей в покое, Дениса почти трясло от злости. На отца, совсем потерявшего берега. На мать, что позволила тому сесть за руль и заняла место рядом. На жизнь. Отобравшую у него всех, кого он когда-либо любил. На себя. Допустившего все, что случилось.

Он очень мало общался с родителями. Особенно в последние годы. Все труднее было игнорировать их мировоззрение, их поведение в профессии — преступавшее все, что было ему ценно, — свое разочарование в них.

До поры Денис даже не понимал, насколько человеку важно верить, что его родители — достойные люди. Не представлял, насколько больно осознать, что это не так. Что они готовы закрыть глаза на правду, могут подставить невиновного и не станут переживать о последствиях своих поступков. Что им все равно на других, что они не мучатся сомнениями или рассуждениями о сложных материях, потому что для них они неочевидны или незначительны.

Ему потребовалось немало времени, чтобы смириться с одним простым фактом: они с родителями говорят на разных языках. Сколько бы бесед он, молодой и пылкий, не затевал, родители не желали слушать его укоров, будивших совесть, отказывались понимать его ценности и принципы, не таясь считая их глупостью и юношеским максимализмом.

Выбрав адвокатуру своим поприщем, Денис не получил от семьи поддержки. Отец и мать недоумевали, зачем он портит себе жизнь. Первый же процесс, в котором он участвовал под руководством Аверинцева, обернулся для него скандалом дома.

Родители, хорошо посвященные во внутренние бурления в котле местной элиты, пришли в ужас от того, что Денис полез воевать с власть имущими. Звучавшие то и дело опасения за собственные теплые места и кормушки отзывались в нем странной смесью из разочарования, неверия и немножко все-таки страха. Со временем осталось лишь разочарование. Горькая истина: с родителями они по разные стороны баррикад.

В дальнейшем Денис прекратил любые попытки отыскать понимание и одобрение среди семьи. Он реже приезжал домой, меньше говорил о личном, устав из каждого рассказа выкидывать все важные, так или иначе связанные с работой детали. Того меньше он хотел знать подробности о рабочих делах родителей.

Когда он начал встречаться с Катей, не было и секунды, в которую Денис верил бы, что Катя и его родители поладят. Между их взглядами на жизнь пролегала совершенно безнадежная, черная-черная пропасть. Катю, всегда видевшую людей насквозь, ни на мгновение не обмануть якобы вежливыми улыбками матери и столько же искренними подколками отца. В первом же разговоре между этими тремя станет очевидным, как предпочитают работать его родители, и Катя с ее обостренным чувством справедливости точно не смолчит. Просто не сможет.