Испытай себя - Дик Фрэнсис

— Виновен, но не наказан, — наконец сделал он свое заключение. — Удалось выскользнуть. Не он первый, не он последний.

— Подлежит ли вина безусловному наказанию? — спросил я.

— Этот вопрос касается моих оценок личности вообще?

— Думаю, что да.

— В любом случае на этот вопрос невозможно ответить. Что же до моей оценки этого конкретного дела, то мой ответ таков: «Я не знаю».

Он повернулся и подтолкнул ногой полено глубже в камин:

— Наливайте себе, не стесняйтесь.

— Благодарю. Мэкки сказала мне, что они зайдут.

Тремьен кивнул — он явно в этом не сомневался, и действительно, вскоре, когда я раздумывал, что предпочтительнее — джин или виски (и то и другое я недолюбливал), в дверях центрального входа появились Мэкки и Перкин.

Перкин сразу решил для себя проблему выпивки — он прошествовал на кухню и вернулся со стаканом кока-колы.

— А что вы предпочитаете? — обратилась ко мне Мэкки, доливая тоник в свой стакан с джином.

Моя нерешительность в выборе напитков явно бросалась в глаза.

— Думаю, вино. Желательно красное.

— В конторе должно быть. Тремьен держит его для владельцев лошадей — на тот случай, когда они приходят полюбоваться на свою собственность. Сейчас я принесу.

Не дожидаясь ответа, Мэкки исчезла в дверях и вскоре вернулась с емкостью, по форме напоминающей бутылку из-под бордо, и с внушительных размеров штопором.

— Это пойло вам нравится? — спросил Тремьен, когда я наконец справился с бутылкой шато кирван.

— Очень, — ответил я, наслаждаясь ароматом, источаемым массивной пробкой.

— Фруктовый сок, насколько я понимаю. Если вам нравится эта водичка, то включите ее в наш закупочный список.

— Закупочный список, — пояснила Мэкки, — это лист бумаги, приколотый к пробковой доске в кухне. Кто делает покупки, тот берет его с собой.

Перкин, ссутулившись в кресле, посоветовал мне привыкать к идее самому делать покупки, особенно если я люблю поесть.

— Тремьен иногда берет с собой в супермаркет Гарета, — пояснил он. — Это один вариант. Второй вариант — это Ди-Ди, когда подряд три дня нет молока для кофе. — Он перевел взгляд на Мэкки. — Все это казалось мне вполне нормальным, пока я не женился на такой прекрасной хозяйке.

Перкин, удовлетворенный ответной улыбкой жены, показался мне сегодня более спокойным и приятным, нежели вчера вечером, хотя его недружелюбное отношение ко мне явно не исчезло.

Тремьен спросил сына, как тот относится к решению суда по делу Нолана. В ответ Перкин долго рассматривал свой стакан, будто видел в нем иллюминацию.

— Считаю, — наконец изрек он, — мне приятно, что он не в тюрьме.

После столь длительных размышлений это изречение прозвучало весьма двусмысленно, однако Мэкки отреагировала на него с явным облегчением. Мне даже показалось, что из всех троих только она одна была всерьез обеспокоена судьбой Нолана. Тюремное заключение Нолана явно было нежелательно для отца и сына — всякого замешательства и неуверенности здесь старались избегать.

Я смотрел на них и удивлялся, насколько они одинаковые и в то же время разные. Если отбросить в сторону цвет волос — у Тремьена они поседели, а у Перкина были темно-каштановые — плюс некоторую грузность отца: более мощную шею и массивную фигуру, то во всем остальном оба оставались одного поля ягодой, но за одним существенным исключением: Тремьен источал силу, Перкин — безволие и какую-то аморфность. Там, где Тремьен наступал, Перкин отступал. Тремьен имел дело с живой природой, Перкин — с мертвым деревом.

Неожиданно меня как током ударило: может быть, Тремьен торопится издать свое жизнеописание сейчас из-за Перкина, поскольку боится, что труды его сына станут антикварной ценностью через две сотни лет, а он так и останется забытым. Странная мысль — сильный отец не хочет уступать своему слабому сыну.

Я прекратил свои размышления, поскольку все мои доводы были бездоказательными и явно шли вразрез с моим статусом нанятого биографа.

В комнату ворвался Гарет — он не изменял своей манере жить на ходу — и посмотрел на меня неодобрительно: моя расслабленная поза в кресле ему явно не понравилась, особенно со стаканом вина в руке.

— Вы же обещали… — начал он, но тут же осекся, пожав плечами.

Привычка вести себя достойно в обществе взяла свое.

— Я так и сделаю, — ответил я.

— Неужели прямо сейчас?

Я кивнул.

— Прекрасно. Пойдемте, я покажу вам холодильники.

— Оставь его в покое, — вступилась за меня Мэкки. — Дай человеку допить вино.

— Если он сказал, что умеет готовить, не мешай ему, — с негодованием в голосе бросил Перкин.

— Конечно, — благодушно отозвался я, вставая с кресла, и, взглянув на Тремьена, спросил: — Нет возражений?

— С моей стороны возражений нет, но с его — могут последовать, — ответил Тремьен.

Перкину явно не понравилось это скупое одобрение.

— Считайте, что вы у себя дома. Отец не даст вас в обиду, — щебетал Гарет, пока мы шли на кухню. — Что вы сделали для него?

— Ничего.

— А что для меня? — шутливо переспросил он и сам же ответил. — Полагаю, тоже ничего. Вам и не требуется что-то делать. У вас все сразу получается. Такой уж вы человек. Холодильники там дальше, в подсобке. Если через нее пройти, то вы очутитесь прямо в гараже.

Он указал на массивную дверь с солидными засовами.

— Я храню там свой велосипед. В подсобке оказалось два холодильника, содержимое обоих изумило меня.

— Этот, — Гарет открыл дверку одного из них, — папа называет пиццехранилищем.

— Или пиццедержателем? — предложил я свой вариант.

— Тоже очень хорошо, — согласился он.

Действительно, холодильник был наполовину набит пиццей. Только пицца и ничего другого.

— Когда мы опустошаем холодильник наполовину, — серьезно начал объяснять Гарет, — то делаем новую закупку. Примерно каждые два или три месяца.

— Резонно, — согласился я.

— Все считают нас ненормальными.

Закрыв этот холодильник, мы принялись за другой, в котором я сразу же заприметил четыре упаковки бутербродов с мясом по пятьдесят штук в каждой. Также там было около десяти пакетов с нарезанным хлебом («для тостов», объяснил Гарет), огромная индейка (подаренная Тремьену еще на Рождество), неимоверное количество брикетов шоколадного мороженого (пристрастие Гарета) и кубиков льда для джина с тоником.

«И за это я продаю свою душу», — пришла в голову дикая мысль, но вербальной реализации она не получила. Напротив, я очень спокойно спросил:

— А что в кладовой?

— Какой кладовой?

— Ну тогда в буфете.

— Посмотрите сами, — посоветовал Гарет, закрывая дверь второго холодильника. — А что вы собираетесь приготовить?

Я не имел ни малейшего представления, но вспомнил, что мы ели в последний раз: какую-то дикую смесь из подогретого пирога, приготовленного из теста и мяса, вынутого из двадцати размороженных бутербродов, сухого грибного супа (находка!) и панировочных сухарей, тонким слоем покрывающих этот кулинарный изыск.

Гарет с восхищением наблюдал за моими простейшими манипуляциями, в то время как я рассказывал ему (совершенно для себя неожиданно) о том, чему меня в свое время научили: о системе выживания в загородной местности при отсутствии продуктов и магазинов.

— Жареные черви вполне съедобны, — заметил я.

— Вы шутите.

— Они набиты белком. Иначе их бы не ели птицы. Какая разница между ними и устрицами?

— Вы действительно можете прожить на необитаемом острове? Вы лично?

— Да, вполне смогу. Ты же умрешь от недоедания, питаясь одними кроликами.

— Откуда вы это знаете?

— Это моя работа. Да, мой бизнес. — Я принялся рассказывать ему о своих шести путеводителях. — Туристическое агентство направляло меня в отдаленные районы предполагаемых экспедиций. Я исследовал эти места и излагал на бумаге свои соображения относительно выживания в них. Я должен был на месте изучать все возможности спасения путешественников, оказавшихся в той или иной непредвиденной ситуации, например в случае, если все их снаряжение утонуло в стремительном речном потоке. Книги с моими рекомендациями каждый покупатель путевки должен брать с собой. Конечно, я допускаю и такую ситуацию, когда мои книги окажутся в бушующем потоке реки вместе с остальным снаряжением, но, кто знает, может быть, кто-то из покупателей заранее прочитает и запомнит мои советы.

Я взглянул на Гарета — тот готовил панировочные сухари.

— Почему вы выбрали такую профессию? С чего все началось? — в некоторой задумчивости спросил он.

— Мой отец был помешан на туризме. Натуралист. Он был банковским служащим, он и сейчас работает в банке, кстати сказать, однако раньше каждую свободную минуту предпочитал проводить среди дикой природы, таская за собой мать и, естественно, меня. Я воспринимал это как нечто само собой разумеющееся. Затем, окончив колледж, я осознал, что уроки отца не прошли даром. Вот так я и пришел к этой профессии. Оказался в выигрыше.