Люди и комиксы - Джонатан Летем

Мизантроп вышел на кухню, налил себе вторую чашку кофе и положил в тостер несколько кусочков хлеба. В разделе криминальной хроники «Тайме» сообщалось о поимке отъявленного и прославленного негодяя, наркомана и убийцы, который только что проломил какому-то прохожему череп булыжником. Мизантроп читал газету, намазывая тосты мармеладом. Он с большим удовольствием прочитал весь отчет до самого конца.

Мизантроп ненавидел хулиганов и бандитов. Он попытался представить себя за темным стеклом на процедуре опознания преступника и не смог. Тогда попробовал вообразить себя на месте злоумышленника. Вот он стоит в лучах яркого света с опущенной головой и ждет, когда на него укажут пальцем. Однако и такой образ не удался. Писатель посмотрел на фото арестованного человека и неожиданно понял, что с раздражением думает о своем сопернике.

Когда-то Мизантроп царил на мрачном рынке антиутопий. Конкуренцию ему составляли лишь утописты. Мизантроп любил читать утопические сочинения не совсем ясного содержания, но неизменно оптимистические по сути. Они печатались в журналах «Экспектант» и «Энкареджинг». Мизантроп привычно покупал новые номера в киоске и на следующий день уже использовал светлые утопические рассказы в своих темных целях. Даже яркие обложки служили ему горючим. Он отрывал их и прикалывал над своим письменным столом. Затем поднимал авторучку, словно Смерть свою косу, и превращал в руины эти выдуманные нежизнеспособные миры.

Утописты были пожилыми людьми, учеными или академиками. Профессор такой-то. Мизантроп появлялся среди них, как крыса, вылезающая из норы и гадящяя на их несбыточные мечты. Ему нравилась такая роль. Порой он даже соглашался появиться на публике рядом с утопистами где-нибудь в университете или на конференции. Эти недоумки любили собираться в хорошо освещенных залах за столами, на которых стояли запотевшие графины с охлажденными напитками. Он выступал исключительно для посетителей, пришедших послушать его и посмеяться над утопистами. Мизантроп неизменно распознавал своих читателей по черным длинным пальто в стиле «милитари», прыщам на лице, сальным волосам и наушникам, подсоединенным к плейерам в карманах.

Действительно опасным соперником Мизантроп считал единственного не похожего на других Утописта.

Мизантроп знал своего конкурента, которого про себя называл Великим и Ужасным, с самого детства, когда они походили вот на этих ребят, заполняющих школьный двор внизу. Дети громко скандировали считалочку «Ини мини мо!», и каждый дрожал от страха, боясь проиграть. Они дружили, однако обоим еще как доставалось от старших мальчиков, законченных идиотов. Он до сих пор помнил чувство незаслуженной обиды. Покорно смиряясь перед лицом грубой силы, они отдавали старшим наклейки «Вэки пэкидж», пластинки жевательной резинки «Джуси фрут», решали задачки по алгебре.

Друзья расстались, окончив младшие классы, и Мизантроп забыл своего беспокойного однокашника.

И вот уже почти год как Великий и Ужасный Утопист публикует в печати свои произведения. Однажды Мизантроп притащил домой последний номер журнала «Хартенинг», ожидая увидеть там обычную смешную чепуху, и был поражен первым рассказом Великого и Ужасного. Мизантроп, конечно, не припомнил имени школьного товарища, однако сразу же почувствовал в нем врага и соперника.

Беспроигрышный прием Великого и Ужасного состоял в том, что формально он писал в ортодоксальной утопической манере. Фантазии отличались верностью правде жизни, однако окружались неким ореолом потустороннего присутствия. Автор сознательно выдавал желаемое за действительное. Сочинения других утопистов по сравнению с его выдумками казались грубыми муляжами. Рассказы Ужасного отличались легкостью и отсутствием идеологической подоплеки. Он изобрел новую эстетику утопизма.

Справедливости ради надо сказать, что если бы Ужасный Утопист удовлетворился лишь этим достижением и выдавал на-гора свою гладкую прилизанную продукцию на тему мечтаний человечества об идеальной жизни, он перестал бы представлять опасность. Почему бы, черт возьми, утопистам не иметь своего гения? Пусть себе тешатся и поднимают планку хоть до небес. Мизантропа вдохновляла и восхищала великолепная графомания Ужасного. Вот если бы он мог внимательней присмотреться к жизни и писать более реалистично!

Однако Ужасный играл не по правилам. Он не ограничился одним лишь утопизмом. О нет. Негодяй незаконно вторгся на территорию Мизантропа и посягнул на его права. Умело изображая измененный мир, легким прикосновением пера превращенный в идеальный, Ужасный в своих вымышленных творениях на самом деле имел дело с реальностью. Его произведения показывали ущербность современного общества и внушали людям отчаяние. Действительность казалась беспросветно мрачной. Перевернув последнюю страницу очередного рассказа Ужасного Утописта, читатель испытывал смертельный страх перед повседневной жизнью, которая теперь представлялась ему омерзительной, несостоявшейся и глупой.

Ужасный создавал безжалостное искусство. Его утопии рисовали реальность в самом мрачном свете. В моменты слабости Мизантроп признавал, что его собственные рассказы по сравнению с творениями Ужасного надуманны и просто высосаны из пальца. Он искусственно нагнетал мрачную атмосферу.

Шесть недель назад журнал «Вивифайинг» опубликовал фотографию Ужасного, и Мизантроп узнал своего друга детства.

Ужасный Утопист никогда не появлялся на людях. Да и ради чего? Как ни странно, утописты его не особенно ценили, что весьма раздражало Мизантропа. Казалось, Ужасному плевать на то, что его гениальные творения погибают в недрах скучных утопических журналов. Похоже, он не стремился получить признание, не говоря уже о том, чтобы добиваться статуса оппозиционера, чего так жаждал Мизантроп. Создавалось впечатление, будто рассказы Ужасного, становясь достоянием читающей общественности, были на самом деле критическими посланиями, адресованными близким по духу людям. Иногда Мизантропу казалось, что он единственный читатель Ужасного, который пишет исключительно для него.

Мизантроп наконец понял, что рассказ про капусту никуда не годится.

Глядя в окно на гудящие, как пчелиные улья, яркие школьные автобусы поверх все еще дымящейся чашки кофе, он вдруг понял всю неправдоподобность описываемой ситуации: мгновенно надуваемый кочан капусты никогда не сможет остановить или изменить траекторию несущегося автобуса, заполненного детьми. Кочан может задержать «хонду» или даже «вольво», но только не школьный автобус. Нет, капуста не призвана спасать человечество. Идея слишком примитивна и ущербна. Он разозлился на самого себя и одним глотком допил оставшийся кофе.

Надо копать глубже и отыскать нечто резонирующее, проникающее сквозь поверхностный слой реальности и извлекающее из бездны все безобразное. Он подошел к раковине и стал мыть кофейную кружку. На дне образовался небольшой осадок, и теперь мельчайшие частички хаотично танцевали в струях холодной воды. Мизантроп размышлял о своем герое: благонамеренный, во всем сомневающийся генетик. Отлично. Ему по ходу дела должно повезти.

Когда-то Мизантроп и Ужасный Утопист учились в одном классе средней школы № 293. Они дружили и часто прятались в укромном уголке школьного двора, избегая занятий спортом, драк и девчонок. Общей страстью приятелей и тихой, хорошо защищенной гаванью средь бурного житейского моря стали комиксы. Они увлекались книжками Марвела, который, как знает любой читатель, сочинял вовсе не комиксы, а вполне серьезные, захватывающие дух истории. Он создавал великолепные сложные миры, населенные отъявленными ужасающими негодяями и мужественными страдающими героями. Рассказы будили воображение. Когда приятели однажды затаились во дворе неподалеку от девчонок, игравших в классики во время большой перемены, Мизантроп объявил своим любимым героем Доктора Дума, сражавшегося против «Фантастической четверки». Он носил зеленый, как листва деревьев, плащ и капюшон поверх металлической маски с прорезями для глаз. Он был королем, правящим из своего труднодоступного замка городом несчастных рабов. Царствующий монстр. Ужасный Утопист пробормотал, что согласен. Действительно Доктор Дум был страшной личностью. Выбор сделан. Теперь Мизантроп ждал, кого объявит Ужасный своим любимым героем.

— Черная Стрела, — в конце концов заявил приятель.

Мизантроп растерялся. Черная Стрела не был ни героем, ни злодеем. Он входил в банду персонажей мутантов, известных как Нелюди, и был самым благородным среди них. На правах лидера он молчал как рыба. Собственную мощь он демонстрировал только полетами, однако весь смысл его существования сводился к тому, что он умел держать язык за зубами. В этом персонаж был очень силен. Звук его голоса являлся посему как бы тайным и не задействованным до поры оружием огромной разрушительной силы. Вроде атомной бомбы. Казалось, произнеси Черная Стрела хотя бы один звук, и весь мир развалится пополам. Однако этот лидер по большей части скрывался где-то в горах и медитировал… На какую тему? Возможно, он размышлял о природе своего проклятия и прикидывал, что бы такое произнести и никому не причинить при этом вреда.