Династия Тан. Расцвет китайского средневековья - Вэй Ма

В 753 году вместо скончавшегося Ли Линфу чэнсяном (и фактическим правителем государства) стал троюродный брат Ян-гуйфэй Ян Гочжун, также известный как Ян Чжао. Льстивый, угодливый характер и покровительство родственницы вознесли этого пьяницу и бабника к вершине власти. Пожалуй, среди сановников императора Сюань-цзуна не было более недостойного человека, чем Ян Гочжун, при котором коррупция и беззаконие расцвели пышным цветом.

Честно говоря, Ян-гуйфэй должна была отдавать себе отчет в том, кого она проталкивает на самую высокую должность в государстве. Но, как известно, там, где царит порядок, упорядочивается даже беспорядочное, а там, где царит хаос, всё приходит в упадок. К середине VIII века в империи Тан началась пора всеобщего упадка. Государство, совсем недавно поражавшее своим могуществом, стало напоминать дом, оставшийся без хозяина…

Позволим себе забежать немного вперед для того, чтобы закончить историю Ян-гуйфэй. Во время мятежа Ань Лушаня, когда император Сюань-цзун был вынужден бежать из Чанъаня и его кортеж находился в местечке Мавэй (окрестности современного Сяньяна)[108], императорские гвардейцы убили Ян Гочжуна, обвинив его в измене[109]. Заодно были убиты другие представители семейства Ян, сопровождавшие императора, за исключением Ян-гуйфэй, жизнью которой мог распоряжаться только Сюань-цзун. Окружив императорский павильон, гвардейцы потребовали казни Ян-гуйфэй. Сначала император отверг это требование, но ближайшее окружение, и в первую очередь – Гао Лиши, уговорили пожертвовать любимой женщиной ради собственного блага, ведь гвардейцы были настроены крайне решительно. Сюань-цзун приказал Ян-гуйфэй совершить самоубийство, больше ничего сделать для нее он не мог[110]. Похоронили ее там же, в Мавэе. Единственным утешением для Сюань-цзуна стал посмертный портрет Ян-гуйфэй, написанный придворным художником после возвращения императорского двора в столицу. Портрет не сохранился, и о внешности Ян-гуйфэй нам известно лишь то, что она была «пухленькой», то есть не худощавой. Впрочем, у каждого времени, как известно, свои стандарты. Вполне возможно, что стандартом женской красоты периода правления императора Сюань-цзуна была выраженная худоба, придававшая женщинам изможденно-утонченный вид. В таком случае Ян-гуйфэй могла быть и не «пухленькой»…

Европейцы могут сказать, что император Сюань-цзун предал свою любовь, приказав умереть Ян-гуйфэй, но у китайцев по этому поводу иное мнение. Сюань-цзун не сделал ничего предосудительного, уступив давлению своего окружения, ведь у него не было иного выхода. Умереть вместе с Ян-гуйфэй было бы неправильно, потому что жизнь императора принадлежит не лично ему, а государству, над которым он поставлен Небом. Тем более дело было во время смуты, сотрясавшей основы государства. Если бы император погиб, династия Тан могла бы пресечься навсегда, а Китай впал бы в очередную эпоху раздробленности и междоусобных войн. Выбирая между долгом правителя и личным счастьем, император Сюань-цзун сделал правильный выбор. Виновата в случившемся только Ян-гуйфэй, которой следовало обращать внимание на поведение своих родственников (да и на свое собственное поведение тоже). Но история красивая, трогательная, вдохновившая многих поэтов на создание шедевров.

Одним лишь истреблением семейства Ян дело не закончилось. После смерти Ян-гуйфэй гвардия принудила Сюань-цзуна отечься от престола в пользу его сорокапятилетнего сына Ли Хэна, известного как император Су-цзун. Правда, это отречение не стало полным отстранением от власти…

Вернемся немного назад. В середине VIII века Небо отвернулось от императора Сюань-цзуна – военные неудачи подкрепились сильным наводнением 754 года, которому предшествовала засуха. Войны и бедствия побуждали императора увеличивать налоговое бремя, иначе говоря – подливать масла в огонь недовольства. На северных и западных окраинах, где войсками, в основном состоявшими из кочевников, правили неханьские военачальники, недовольство проявлялось особенно остро, поскольку иноземцы не чувствовали себя связанными с императорским домом теми незримыми узами, которыми были связаны с ним ханьцы.

Среди военачальников-неханьцев на первое место выдвинулся согдиец Ань Лушань, человек умный, энергичный и коварный. Ань Лушань умел обернуть обстоятельства в свою пользу и не скупился на подкуп имперских чиновников, понимая, что каждый истраченный на это дело цянь приносит десять лянов прибыли[112]. Щедрость позволила Ань Лушаню оправдаться, когда чэнсян Ян Гочжун обвинил его в злоупотреблении властью. Надо сказать, что Ян Гочжун, при всех своих недостатках, оказался предусмотрительнее императора Сюань-цзуна, поскольку он задолго до начала мятежа, поднятого Ань Лушанем, понял, сколь большую опасность представляет этот амбициозный цзедуши. Но император благоволил к Ань Лушаню и был сурово наказан за свое легкомыслие. В ноябре 755 года Ань Лушань поднял мятеж, которому предстояло стать самой грандиозной смутой танской эпохи и одной из величайших смут в истории Китая. Сто пятьдесят тысяч воинов, которыми располагал Ань Лушань, и поддержка населения империи, недовольного существующей властью, давали основания надеяться на победу, тем более что Ань Лушань весьма благоразумно не стал провозглашать целью восстания свержение правящей династии, а заявил, что «всего лишь» собирается устранить Ян-гуйфэй и ее алчных родственников (эта скромная программа была всего лишь уловкой, поскольку любой мятеж поднимается для захвата власти, иначе нет смысла напрягаться).

Разгромив две высланные против него армии общей численностью в сто семьдесят тысяч человек, Ань Лушань захватил восточную столицу империи город Лоян, и всего за месяц бунтовщики овладели восточной столицей Лояном, после чего Ань Лушань провозгласил себя первым императором основанной им династии Великая Янь[113]. Но…

Но если в самом начале восстания ханьское население империи, недовольное правлением Сюань-цзуна, поддерживало Ань Лушаня, то зверства его кочевников, грабивших и убивавших всех подряд без разбора, очень скоро вынудили ханьцев встать на защиту правящей династии – из двух зол люди всегда выбирают наименьшее, и таковым наименьшим злом оказалась императорская власть. Сам Ань Лушань, назвавшись императором, тоже делал всё возможное для того, чтобы от него отвернулись даже самые ближайшие сподвижники: казнил не задумываясь и не разбирая вины, избивал прилюдно тех, кто осмеливался ему возражать, и т. п. Принято связывать такое поведение с утратой зрения, наступившей по причине какой-то болезни (можно предположить, что Ань Лушань страдал сахарным диабетом), но скорее всего, оно стало следствием обретения неограниченной власти – человек всю жизнь сдерживался, пряча свое истинное лицо под маской справедливости, а когда притворяться стало незачем, показал себя «во всей красе».

Собственных сил для подавления мятежа недоставало, и императору Су-цзуну пришлось просить помощи у соседей-уйгуров, правитель которых Моянчур-хан попытался извлечь из этого максимальную пользу – в конечном итоге он заставил императора признать себя равным по достоинству («двоюродным братом»), выдал за него замуж свою дочь и выторговал Уйгурскому ханству полную независимость. Для населения империи союзники-уйгуры были не лучше кочевников Ань Лушаня, как говорится – что хрен, что перец, всё равно из глаз слезы. Разорение державы во время этого мятежа было сравнимым с тем, которое наблюдалось в промежутке между падением Суй и утверждением Тан.