Всё та же я - Джоджо Мойес

Встречался с парой девушек – ничего серьезного (здесь они ходят на свидания, чтобы хорошо провести время), а так в основном качаюсь в спортзале или зависаю со старыми друзьями. Здесь полно людей из «Шипменс» и парочка тех, кого я знаю еще со школы. Наш мир, оказывается, довольно маленький… Большинство из них тут здорово изменились. Стали жестче и ненасытнее. Думаю, таким тебя делает этот город.

Кстати! Сегодня вечером встречаюсь с дочкой Генри Фарнсворта. Помнишь ее? Звезда стортфолдской молодежной организации «Пони клаб»? А сейчас открылась с совершенно новой стороны в качестве гуру в вопросах шопинга. Только не питай напрасных иллюзий – я просто делаю любезность Генри. Я веду ее в свой любимый стейк-хаус в Верхнем Ист-Сайде: куски мяса размером с одеяло гаучо. Надеюсь, она не вегетарианка. Здесь у всех свои пищевые причуды.

Ой, и в прошлое воскресенье я доехал на метро до дальнего конца Бруклинского моста и вернулся назад уже пешком по мосту, как ты и предлагала. Пожалуй, это лучшее, что я успел сделать за все время. Мне показалось, будто я попал в один из ранних фильмов Вуди Аллена. Ну ты знаешь, в тот, где у него возрастная разница в десять лет с главными героинями…

Скажи папе, что я позвоню ему на следующей неделе, и обними за меня собаку.

После той миски дешевой лапши мои отношения с Гупниками неуловимо изменились. Мне кажется, я стала лучше понимать, как помочь Агнес в ее новой роли. Она нуждалась в человеке, на которого можно было опереться и которому можно было доверять. А учитывая осмотическую энергию Нью-Йорка, это значило, что теперь я буквально выпрыгивала из кровати, чего не делала с тех далеких времен, когда ухаживала за Уиллом. Илария неодобрительно закатывала глаза, Натан исподволь наблюдал за мной, словно опасаясь, что я подсела на наркотики.

Но все объяснялось очень просто. Мне хотелось хорошо делать свое дело. И, работая на этих потрясающих людей, взять максимум от Нью-Йорка. Получать удовольствие от каждого дня, как делал Уилл. Я снова и снова перечитывала его письмо и, преодолев первоначальный шок оттого, что опять слышу его голос, неожиданно почувствовала некое сродство между нами: мы оба были приезжими в незнакомом городе.

Я начала поднимать ставки. Каждое утро бегала вместе с Агнес и Джорджем, иногда даже умудрялась преодолеть весь маршрут без риска, что меня сейчас вырвет. Я изучила места, где Агнес постоянно бывает, усвоила все, что ей нужно иметь с собой, что надеть, что принести домой. Выходила в коридор раньше ее и держала на готовности воду, сигареты и овощной сок, когда она еще сама не знала, потребуется ей все это или нет. Если Агнес собиралась на ланч, где имелся какой-то риск столкнуться с Жуткими Матронами, я старалась заранее ее развеселить и сбавить градус нервозности, посылала ей забавные гифки с пукающими пандами или с людьми, падающими с батута, чтобы поднять ей настроение во время еды. А после я ждала ее в автомобиле и выслушивала излияния по поводу того, кто что ей сказал или, наоборот, не сказал, сочувственно кивала или соглашалась, типа да, они действительно невыносимые, злобные твари. Тощие как палки. И совершенно бессердечные.

Я научилась делать непроницаемое лицо игрока в покер, когда Агнес пускалась в откровения о прекрасном теле Леонарда, о том, какой он изумительный, изумительный любовник, и старалась не смеяться, когда она вставляла польские слова, такие как холера, которыми обзывала Иларию так, чтобы та не поняла.

Агнес, как я довольно быстро обнаружила, не умела, грубо выражаясь, фильтровать базар. Папа всегда сетовал, что я говорю первое, что приходит в голову, но я никогда бы не решилась сказать то, что выдавала Агнес: Вонючая старая шлюха. Нет, ты только прикинь, как можно делать восковую эпиляцию этой мерзкой Сьюзен Фицуолтер?! Ведь это все равно что счищать бороду с закрытой раковины мидии? Брр…

И не то чтобы Агнес была по своей природе недоброжелательным человеком. Думаю, подобное поведение объяснялось тем, что она жила в постоянном стрессе: ей нужно было вести себя соответствующим образом и стараться сделать так, чтобы после скрупулезной оценки ее не пригвоздили к позорному столбу. Вот потому-то я и служила для Агнес своего рода отдушиной. Сразу после встречи с этими дамами Агнес плевалась и ругалась последними словами, но к тому времени, как Гарри доставлял нас домой, брала себя в руки, чтобы с завидным самообладанием встретить мужа.

Я разработала определенную стратегию привнесения элемента веселья в жизнь Агнес. Раз в неделю посреди дня мы проводили незапланированную вылазку в кинотеатр на Линкольн-сквер, где, давясь от смеха и чавкая попкорном, смотрели дурацкие, тупые комедии. А иногда мы посещали шикарные бутики на Мэдисон-авеню, где примеряли самые безобразные дизайнерские шмотки, какие только удавалось найти, после чего с непроницаемыми лицами спрашивали продавщиц: «А у вас, случайно, не найдется такого же, только ярко-зеленого?», а те, косясь на сумку Агнес «Биркин» от «Эрмес», выдавливали сквозь стиснутые зубы комплименты. Однажды Агнес уговорила мистера Гупника встретиться там в обед и, чтобы развеселить его, расхаживала перед ним, словно топ-модель по подиуму, демонстрируя смахивающие на клоунские брючные костюмы, так что у мистера Гупника от с трудом сдерживаемого смеха дергались уголки рта. «Ты такая шалунья», – покачав головой, нежно сказал он.

Однако не только работа поднимала мне настроение. Я стала чуть лучше понимать Нью-Йорк, а он в свою очередь стал относиться ко мне более приветливо. Что в этом пристанище иммигрантов было достаточно легко, ведь вне тонкого стратосферного слоя повседневной жизни Агнес я была просто очередным приезжим из далекой страны, который бегал по городу, работал, заказывал еду навынос и учился точно указывать по крайней мере три вещи при покупке кофе или сэндвича, чтобы не слишком отличаться от местных жителей.

Я наблюдала, и я училась.

Вот что я узнала о жителях Нью-Йорка за первый месяц пребывания здесь.

1. Обитатели нашего дома не общались с другими квартирантами, причем Гупники разговаривали исключительно с Ашоком. Старуха со второго этажа, миссис Де Витт, не разговаривала с парой из Калифорнии, занимавшей пентхаус, а пара в строгих костюмах с третьего этажа вечно шла по коридору, уткнувшись в айфоны, и только отдавала лающие команды в микрофон. Даже дети с первого этажа – нарядно одетые маленькие манекены, которых пасла забитая молодая филиппинка, – никогда не здоровались и смотрели в пол всякий раз, как я проходила мимо. А когда я улыбнулась девочке, она вытаращила на меня глаза, словно мое поведение показалось ей крайне подозрительным.

Обитатели «Лавери» садились в однотипные черные машины, терпеливо поджидающие их у тротуара. Правда, они, похоже, точно знали, где чья. Миссис Де Витт, насколько я успела заметить, была единственным человеком, которая хоть с кем-то разговаривала. Ковыляя по дому, она едва слышно бубнила себе под нос, обращаясь к Дину Мартину, насчет этих ужасных русских и жутких китайцев из соседнего дома, которые заставляют своих шоферов ждать двадцать четыре часа семь дней в неделю, заполонив в результате всю улицу машинами. А еще она шумно жаловалась Ашоку или управляющему зданием на звуки фортепиано Агнес. Когда мы проходили мимо нее по коридору, она нас догоняла и осуждающе фыркала нам вслед.

2. И наоборот, в магазинах все с тобой разговаривали. Продавцы ходили следом, вытянув шеи, чтобы лучше тебя слышать, и всегда искали способ услужить или предлагали отнести отобранные вещи в примерочную. Я не получала столько внимания с тех незапамятных времен, когда мне было восемь лет и нас с Триной застукали в почтовом отделении на краже батончика «Марс», после чего все следующие три года миссис Баркер ходила за нами тенью, точно оперативник МИ-5, всякий раз, как мы заходили туда за пакетиками леденцов.

И буквально все продавцы Нью-Йорка желали тебе хорошего дня. Даже если ты покупал всего-навсего картонку апельсинового сока или газету. На первых порах, обезоруженная их любезностью, я отвечала: «Ой! Ну и вам тоже хорошего дня!» – заставая их тем самым врасплох, поскольку демонстрировала вопиющее незнание правил ведения разговора в Нью-Йорке.

Что касается Ашока, то любой, кто переступал порог «Лавери», непременно перекидывался с ним парой слов. Но это была его работа. А он туго знал свое дело. И всегда спрашивал, как у тебя дела и не нужно ли чего. «Мисс Луиза, вы не можете выйти на улицу в шлепанцах!» Он, словно фокусник, доставал откуда-то зонтик и провожал вас до края тротуара, а чаевые принимал ловким движением руки карточного шулера. Он умел вытаскивать из рукава доллары, чтобы незаметно отблагодарить копа, который убирал с дороги фургончик бакалейщика или развозку из химчистки и высвистывал ярко-желтое такси, материализующееся буквально из воздуха. Он был не только привратником «Лавери», но и сердцем этого дома, обеспечивая бесперебойное функционирование его кровеносной системы.