Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Я стояла в модифицированной "стойке лошади". Это почти единственная стойка, которую я достаточно освоила, чтобы вернуться в нее после выпада ногой. Кулаки я подняла вверх и ждала, но сама не лезла.

Когда Эдуард понял, что я ничего не собираюсь предпринимать, он опустил руку и уставился на меня.

- Что это за фигня?

На нижней губе у него была кровь.

- Я беру уроки кенпо, - сказала я.

- Кенпо?

- Это что-то вроде таэквондо, только ударов ногой меньше и больше уходов, много работы руками.

- А черного пояса по дзюдо тебе мало? - спросил он уже голосом Теда.

- Дзюдо дает отличную тренировку, но для самообороны не слишком хорошо. Ты должен подпустить к себе врага и сцепиться с ним. А так я держусь на дистанции, но могу нанести вред противнику.

Он тронул губу и поглядел на кровь у себя на пальцах.

- Вижу. За что?

- За что я тебе дала ногой по морде? - спросила я.

Он кивнул, и мне показалось, что при этом еле заметно вздрогнул. Отлично.

- А почему ты меня не предупредил насчет жертв? Не сказал, что меня ждет?

- Я туда вошел неразогретым, - сказал он. - И хотел посмотреть, сможешь ли ты это выдержать.

- У нас не конкурс крутых, Эдуард. Я с тобой не состязаюсь. Я знаю, что ты круче, умелей, хладнокровней. Ты победитель, идет? И перестань гнать мачистскую дурь.

- Не уверен, - тихо возразил он.

- В чем не уверен?

- Кто круче. Я ведь тоже не всю палату сумел осмотреть с первого захода.

Я посмотрела на него пристально:

- Ладно, ты хочешь схватиться один на один. Пойдет. Но не сейчас. Нам надо раскрыть преступление. Нам надо сделать, чтобы этого больше ни с кем не случилось. Когда снова станем хозяевами своего времени, тогда, если захочешь, снова начнешь выяснять, кто дальше плюнет. А пока мы не раскрыли дело, брось это на фиг или я всерьез разозлюсь.

Эдуард медленно встал. Я отодвинулась от него. Никогда не видела, чтобы он использовал боевые искусства, но от него я всего ожидаю.

Услышав звук, я отодвинулась так, чтобы видеть одновременно и Маркса, и Эдуарда. Звуки издавал Маркс - резкие, отрывистые. Я не сразу поняла, что он смеется, смеется навзрыд, аж побагровел весь, еле переводя дыхание.

Мы с Эдуардом оба на него уставились.

Когда Маркс смог что-то произнести, он сказал:

- Вы бьете человека ногой в лицо, и это вы еще сердитесь не всерьез. - Он выпрямился, прижимая руку к боку, будто там у него шов. - А что вы делаете, когда всерьез сердитесь?

Я почувствовала, как лицо у меня становится пустым, глаза - оловянными. На миг я дала Марксу заглянуть в зияющую пустоту, где у меня должна была бы находиться совесть. Я не собиралась этого делать, как-то само собой вышло. Может быть, меня сильнее потрясла палата и пациенты, чем я думала. Единственное оправдание, которое я могу привести.

Маркс резко сделался серьезным. Он попытался глянуть на меня коповским взглядом, но внутри ощущалась неуверенность, почти граничащая со страхом.

- Улыбнитесь, лейтенант. Удачный день - ни одного убитого.

Эта мысль дошла до него не сразу, потом отразилась на лице. Он в точности меня понял. Никогда нельзя даже намекать полиции, что можешь убить, но я устала, и мне все еще предстояло вернуться в палату. А, хрен бы с ним.

Эдуард произнес своим голосом, низким и пустым:

- И ты еще спрашиваешь, почему я с тобой состязаюсь?

Я перевела на него взгляд такой же мертвый, как у Эдуарда, и покачала головой:

- Я не интересуюсь, почему ты состязаешься со мной... Тед. Я только сказала, чтобы ты это прекратил, пока мы не раскроем дело.

- А потом?

- А потом видно будет, так ведь?

На лице Эдуарда я увидела не страх - а предвкушение. И в этом-то и была разница между нами. Он любит убивать, я - нет. А пугало меня то, что сейчас, быть может, это была единственная оставшаяся меж нами разница. И мне она не казалась такой существенной, чтобы кинуть камень в Эдуарда. Да, у меня по-прежнему было больше правил, чем у Эдуарда. Оставались веши, которые он способен сделать, а я - нет, но даже этот список за последнее время укоротился. Какое-то близкое к панике чувство рвалось у меня наружу. Не страх перед Эдуардом или тем, что он может сделать, но мысль, не свернула ли я уже за последний поворот, не стала ли просто монстром? Я сказала доктору Эвансу, что мы - хорошие парни, но если мы с Эдуардом играем за команду ангелов, кто же может быть на другой стороне?

Некто, готовый живьем освежевать человека без какого-либо инструмента. Тот, кто отрывает органы у мужчин и груди у женщин голыми руками. Каким бы плохим ни был Эдуард, какой бы плохой ни стала я, существуют еще твари и похуже. И мы готовы отправиться на охоту за одной из них.

Глава 8

Я действительно вернулась в палату и ни черта нового не узнала, осмотрев трех последних жертв. Столько мужества потрачено зря. Ну, не совсем зря. Я себе доказала, что могу туда войти снова без тошноты или обморока. Произвело ли это впечатление на Эдуарда и Маркса, мне было все равно. Главное, можешь ли ты произвести впечатление на себя.

То ли на доктора Эванса я тоже произвела впечатление, то ли ему надо было передохнуть и выпить чаю, но он меня позвал в комнату отдыха врачей и сестер. Вообще-то такого кофе, который нельзя пить, не бывает, но я надеялась, ради Эванса, что чай все-таки лучше. Хотя сомнительно. Кофе был из банки, а чай - из пакетиков с веревочками. От пакетированного чая или кофе многого ожидать не приходится. Дома я сама мелю кофе, но сейчас я от дома далеко и благодарна хотя бы за теплую горечь.

Пришлось добавить сливок и сахара, и тут я заметила, что кофе дрожит в чашке. И еще мне было очень зябко. Нервы, просто нервы.

Если у Эдуарда и были нервы, то вряд ли это бросалось в глаза, если судить по тому, как он пил черный кофе, прислонившись к стене. Сахаром и сливками он пренебрег, как настоящий мужчина. Он морщился с каждым глотком, и, пожалуй, не от того, что кофе был горячий. Губа у него слегка распухла от моего удара, и мне это было приятно. Ребячество, но что поделаешь?

Маркс расположился на единственном в комнате диване и дул на кофе. Себе он сливки и сахар положил. Эванс сидел на единственном стуле, не слишком удобном, и вздыхал, помешивая чай.

Эдуард глядел на меня, и я наконец поняла, что он не сядет, пока не сяду я. Ну и черт с ним. Я опустилась на стул - не совсем удобно с его слишком прямой спинкой, зато стоял он так, что мне были видны все присутствующие в комнате и дверь тоже. У дальней стены находился небольшой холодильник - старая модель, окрашенная в странный коричневатый цвет. В угловой стойке стояла кофеварка, еще одна кофеварка, где ничего не было, кроме горячей воды, умывальник и микроволновая печь.