Стихи о войне - Сергей Михалков

Как скворец летел домой…

Скворец летел к себе домой,Летел дорогою прямой.Он изучил за много летЕе по множеству примет.

Четыре дня лететь скворцу.Лишь на последний день, к концу,Увидеть должен он с небесИзогнутый подковой лес,За лесом речки берега.А там знакомые луга,А за лугами тот колхоз,Где он птенцом когда-то рос,И в том колхозе, в том селеЕго скворечня на ветле…

И день и ночь скворец летел.Устал бедняга, похудел.Четвертый день идет к концу —Пора и дома быть скворцу.Но что за чудо из чудес?Он под собою видит лес,Но лес, что так ему знаком,Стоит на берегу морском,И в берег плещется прибойВоды прозрачно-голубой…

Скворец над морем сделал круг:Здесь должен быть колхозный луг!Скворец туда, скворец сюда —Вода!..Вода!..Вода!..Беда!..Кругом – вода! Куда лететь?Куда лететь? Где жить? Где петь?..«В родные я летел края —Не мог с дороги сбиться я!»

И вдруг скворец услышал: – Кряк!Ты зря волнуешься, земляк!Чем тратить столько лишних сил,Ты нас бы лучше расспросил.Нет, не ошибся ты в пути,Ты только дальше пролети.Там, за водой, среди березНайдешь ты свой родной колхоз,И новый дом, и новый сад.Скворцы теперь туда летят.А здесь – простор! И путь готовДля нас и для морских судов…

Скворец дослушал двух чирковИ взвился выше облаков…Вот через море, наконец,Перелетел весны гонецИ увидал среди берез,На новом месте свой колхоз.

И ждал скворца в колхозе томВ любом дворе готовый дом.И не скворечню, а… дворецОблюбовал себе скворец!

Мимо…

Жужжит пчела – она летитНа свой медовый луг.Передвигается, кряхтит,Ползет куда-то жук.

Висят на нитке паучки,Хлопочут муравьи,Готовят на ночь светлячкиФонарики свои.

Остановись! Присядь! Нагнись!И под ноги взгляни!Живой живому удивись:Они ж тебе сродни!

Не так ли щепочку своюТы тащишь в общий домИ шепчешь брату-муравью:– Крепись, браток! Дойдем!

Иной, что сеть свою плетет,Не схож ли с пауком?Вот этот – ползает, а тот —Порхает мотыльком.

А ты меж ними, мимо них,А иногда по нимШагаешь на своих двоих,Унылый гражданин.

Веселый турист

Крутыми тропинками в горы,Вдоль быстрых и медленных рек,Минуя большие озера,Веселый шагал человек.

Четырнадцать лет ему было,И нес он дорожный мешок,А в нем полотенце и мылоДа белый зубной порошок.

Он встретить в пути не боялсяНи змей, ни быков, ни собак,А если встречал, то смеялсяИ сам приговаривал так:

– Я вышел из комнаты тесной,И весело дышится мне.Все видеть, все знать интересно,И вот я хожу по стране.

Он шел без ружья и без палкиВысокой зеленой травой.Летали кукушки да галкиНад самой его головой.

И даже быки-забиякиМычали по-дружески: «М-му!»И даже цепные собакиВиляли хвостами ему.

Он шел по тропам и дорогам,Волков и медведей встречал,Но зверь человека не трогал,А издали только рычал.

Он слышал и зверя и птицу,В колючие лазил кусты.Он трогал руками пшеницу,Чудесные нюхал цветы.

И туча над ним вместо крыши,А вместо будильника – гром.И все, что он видел и слышал,В тетрадку записывал он.

А чтобы еще интереснейИ легче казалось идти,Он пел, и веселая песняЕму помогала в пути.

И окна в домах открывали,Услышав – он мимо идет,И люди ему подпевалиВ квартирах, садах, у ворот.

И весело хлопали дверьюИ вдруг покидали свой дом.И самые хищные звериИм были в пути нипочем.

Шли люди, и было их много,И не было людям числа.За ними по разным дорогамКороткая песенка шла:

«Нам путь незнакомый не страшен,Мы смело пройдем ледники.С веселою песенкой нашейЛюбые подъемы легки».

И я эту песню услышал,Приятеля голос узнал,Без шапки на улицу вышелИ песенку эту догнал.

Происшествие в горах

Я приехал на Кавказ,Вылез в горы первый раз.

Мне сказали: – Выйди в горы —Будешь к вечеру назад.Полюбуйся на озера,Погляди на водопад.Там совсем другое небо,Рядом снежные хребты,Ты же там ни разу не был,Ты не видел красоты! —Я ответа не нашел,Убедили – я пошел.

«Ты пустился в путь опасный, —Сердце мечется в груди. —Сядь на камешек, несчастный,Образумься, не ходи!»

Умный в гору не пойдет,Умный гору обойдет».

«Чем бы ты ни угрожало,Как бы я ни уставал,Я не видел перевала,Я увижу перевал!»

Час шагаю, два шагаю,На шестом в глазах круги,Я с трудом передвигаюДве натертые ноги.

Утомленный, одинокий,Я к потоку подхожу,Но в бушующем потокеКрасоты не нахожу.

Сердце бьется: «Я устало,Ты безумец. Я право:Не увидишь перевала —Не случится ничего».

«Как бы ты ни уставало,Как бы я ни уставал,Я не видел перевала,Я увижу перевал!»

Вот уже на четверенькахЯ ползу по леднику,Шаг – ступенька, два – ступенька,Пот струится по виску.

Я карабкаюсь на скалы,Лезу, падаю, встаю,Мне в пути грозят обвалы,Камни метят в жизнь мою.

Наконец-то я у цели!Все подъемы за спиной,Все долины, все ущельяРаспростерты подо мной!

Самый видный выбрав камень,Из кармана вынув мел,Я дрожащими рукамиНацарапал, как сумел:

«Умный в гору не пойдет,Умный гору обойдет».

Как приеду в Теберду,Так опять сюда приду!

О чем не знает Аэрофлот…

Жил на большом аэродромеПернатый, маленький плебей —В моторном рокоте и громПознавший счастье Воробей.

По расписанию полетовВсе самолеты он встречалИ друг от друга всех пилотовПо приземленью различал.

Уже с утра на летном полеСреди воздушных кораблей —Он не мечтал о лучшей доле,Аэродромный Воробей.

Он жил в родном, привычном мире,И вдруг на ум взбрело емуНа корабле Ту-104В полет пуститься самому.

Был рейс как рейс. Но с рейсом этимСреди других летел в КаирВне списка, восемьдесят третий,На борт попавший пассажир.

Он без билета и без визыВ края далекие летел,Бросая этим дерзкий вызовВсем министерствам разных дел.

Страсть к путешествиям – отрава!Москва – Париж, Москва – Бомбей,Москва – Кабул, Москва – ВаршаваТеперь летает Воробей.

Его не кормят стюардессы,За ним не числится багаж,В пути его живого весаНе ощущает экипаж.

О том, что наши самолеты,Как зайца, возят Воробья,Не знает штат Аэрофлота,Но, как ни странно, знаю я!

Хороший человек

Я познакомить с ним могу —Он целый день на берегу.

Мы к морю спустимся с тобойЗнакомой мне тропой,И мы сойдем на край земли,Шершавый и рябой.

Ты смело на берег ступиИ за скалу зайди.Четыре шлюпки на цепиУвидишь впереди.Четыре шлюпки на цепи —Смотри ногой не зацепи!

Ты обещаешь ничегоНе спрашивать его,Не лезть к сетям и парусам,Ко всем другим снастям.

Он все тебе покажет сам,Он все тебе расскажет сам,Как всем своим гостям.

А что он может показать?Он может показать,Как два конца каната взять,Морским узлом связать,Как ловят крабов между скал,Которых ты искал,И как в воде держать весло,Чтобы в Стамбул не унесло.

Он спустит шлюпку на волну,Из четырех одну,И только крикнет: «Эй, смотриВоды не набери!Ровней сиди, правей бери,Под солнцем не сгори!»

А если шлюпку унесетИ ты хлебнешь воды,И если он тебя спасет —Двухсотым будешь ты!Сто девяносто девять разОн говорил: «Ну вот,Какое дело! Спас так спас!И человек живет!»

Постой! Мне кажется, сейчасОн сам сюда идет.К нему я первый подойду,А ты уже за мной…Ты слышишь, как у нас в садуЗапахло вдруг волной?

Лист бумаги

Простой бумаги свежий лист!Ты бел как мел. Не смят и чист.Твоей поверхности покаНичья не тронула рука.

Чем станешь ты? Когда, какойИсписан будешь ты рукой?

Кому и что ты принесешь:Любовь? Разлуку? Правду? Ложь?Прощеньем ляжешь ли на стол?Иль обратишься в протокол?Или сомнет тебя поэт,Бесплодно встретивший рассвет?

Нет, ждет тебя удел иной!Однажды карандаш цветнойПройдется по всему листу,Его заполнив пустоту.

И синим будет небосвод,И красным будет пароход,И черным будет в небе дым,И солнце будет золотым!

Я хожу по городу, длинный и худой,Неуравновешенный, очень молодой.

Ростом удивленные, среди бела дняМальчики и девочки смотрят на меня…

На трамвайных поручнях граждане висят,«Мясо, рыба, овощи» – вывески гласят.

Я вхожу в кондитерскую, выбиваю чек,Мне дает пирожное белый человек.

Я беру пирожное и гляжу на крем,На глазах у публики с аппетитом ем.

Ем и грустно думаю: «Через тридцать летПокупать пирожное буду или нет?»

Повезут по городу очень длинный гроб,Люди роста среднего скажут: «Он усоп!

Он в среде покойников вынужден лежать,Он лишен возможности воздухом дышать,

Пользоваться транспортом, надевать пальто,Книжки перечитывать автора Барто.

Собственные опусы где-то издавать,В урны и плевательницы вежливо плевать,

Посещать Чуковского, автора поэм,С дочкой Кончаловского, нравящейся всем».

Старый клоун