Хранительница меридиана - Владислав Бахревский

Тогда каждый взял из сундука перья, какие кому по душе. Роман сиял.

— У тебя перо попугая, — сказал он Варежке. — У Леньки — сойки. Василиса, а ведь у тебя крыло обыкновенной вороны.

— Откуда ты столько птиц знаешь? — спросил Ленька.

— У него мама — орнитолог. Она изучает птиц, — сказала Василиса. — У них во всех комнатах чучела.

Только теперь они по-настоящему осмотрели сундук. Копался в нем кто-то очень торопливо. Перья были вытряхнуты из драного бурдюка. Под перьями лежал железнодорожный китель с обгорелой полой, без пуговиц.

— Дочь, — сказал Ленька. — С пуговицами не рассталась.

В китель был завернут кусок обгорелого полотенца с красным петухом, вышитым крестиком.

Роман вынул из сундука легкую тарелку, покрытую фосфором. Тарелку держали на солнце, и все вместе бегали за голландку, светили друг другу в лицо.

— Ручная луна, — сказал Варежка.

В сундуке нашли черный корень, похожий на скачущего оленя. Старинные монеты с квадратными дырочками посредине. Скорлупу кокосового ореха, выползень змеи и медвежью лапу с когтями.

— Он был железнодорожником, — сказала Василиса. — Всюду ездил.

— Ха! — крикнул Роман. — Он был матросом. Смотрите!

Роман развернул тельняшку.

— Мальчишки, марки! — Василиса держала бумажный пакетик.

Марок было десять.

Гондурас, Панама, Гренландия, Филиппины, Таиланд, Чили, Берег Слоновой Кости, Монако, Индонезия и еще одна длинная, без надписей.

На марке был вечер. Было спокойное далекое море. Берег и костер. Рядом с пальмой, резные листья которой четко темнели среди неба, береза. В море вливалась тусклая река, и возле нее стоял дом, рубленый, пятистенный, с высокой трубой и высоким крыльцом.

— Лангория! — сказал Варежка. — Это Лангория!

— Неужели она взаправду? — спросил Ленька. — Где же она? Когда Лангор говорил про нее, я все карты облазил.

— Такой страны нет, — сказал Роман авторитетно.

Василиса заволновалась.

— Но, может быть, она очень маленькая. Может быть, она меньше нашего города или даже нашей улицы. Ведь бывают такие острова?

— Бывают, — сказал Варежка. — И, наверное, такая страна все-таки есть. Ведь о чем бы ни рассказывал Лангор, все мы находим в сундуке.

— А где бабочка эремурус? — спросил Роман.

Ему не ответили. Варежка искал это слово в словарях и нашел: эремурус — цветок высотой в три метра, лепестки розовые.

Они уверяли друг друга, что есть на белом свете остров Лангория, а про себя знали — марка нарисована от руки.

Сегодня дежурил Красиков, и Варежка по дороге в школу останавливался возле каждого дома и считал окна. Ему хотелось прийти за одну минуту до звонка, чтобы Красиков не успел командовать.

Все окна пересчитал Варежка, шел как черепаха и пришел первым. Открыл дверь класса, увидел, что никого нет, и обрадовался. Варежка прошел по рядам и дотронулся ладонью до каждой парты, поздоровался. На доске, в нижнем левом углу, написал букву «К» — Коля, а в правом углу написал букву «В» — Василиса. Буклл были как точки, никто про них не догадается.

Когда появился Красиков, Варежка сидел за партой и разглядывал географический атлас. В Тихом океане он нашел едва приметное пятнышко, и ему, конечно, показалось, что это Лангория. Теперь, когда пришел Красиков, Варежка упорно смотрел на карту только потому, что боялся встретить насмешливые глаза своего главного мучителя. Но Красиков и без этого скомандовал:

— Варежка, принеси из учительской карту! Только быстро.

Варежка встал и пошел в учительскую. Сколько раз он себе говорил, что это позор — быть на побегушках, — и всегда все исполнял.

В учительской Варежка медлит. Он разворачивает одну карту за другой, будто не может отыскать нужную. Нужная карта стоит возле шкафа, на самом виду. С оборотной стороны она голубая. У всех карт оборотная сторона белая, а у этой — голубая. Варежка тянет время.

— Тихомиров! — говорит учительница географии. — Наша карта возле шкафа, голубая.

Варежка багровеет от смущения.

— Спасибо!

Берет карту, выходит в коридор и бежит: если Красиков увидит его, подумает, что Варежка и вправду торопился выполнить приказ. Не успел Варежка карту повесить, Красиков тут как тут.

— Поди тряпку намочи.

Варежка и сам не понял, как вышло: ослушался Красикова, который может отлупить любого мальчишку.

Сел Варежка за парту и атлас листает. Красиков подошел.

— Тряпку намочи, говорю!

Варежка не слышит.

Красиков схватил его за плечи, попробовал поднять. И тут в класс вошла учительница.

— Красиков, почему не на месте?

— А чего он тряпку не намочил?.'— Разве дежурит Тихомиров?

— Я дежурю.

— Отправляйтесь из класса и сделайте, что положено дежурному. А вы, Тихомиров, должны помнить: географы были мужественные люди.

— Я хочу быть историком, — сказал Варежка.

— Тогда тем более.

— Я знаю! Я постараюсь.

Они лежали на подшивках газет и смотрели в потолок. Варежка сказал:

— А что, если бы так было: двинул человек ногой, и какая-то машина что-нибудь сделала. Подумал — придумал полезное. Лег спать, повернулся на бок: машина щелк — готово.

— Чудак, — сказал Роман, — как человека ни заставляй работать, а больше четырех-пяти киловатт из него не выжмешь. Это наука подсчитала.

Ленька был не согласен.

— Ерунда! Человек может и пятьсот киловатт наработать. Лев Толстой сколько книжек написал? Сто. Айвазовский сколько картин нарисовал? Четыре тысячи. Главное, чтоб работать хотелось. Дом пионеров, помнишь, строили? За три года два этажа. А потом дали нагоняй — в два месяца закончили.

Пришла Василиса. Поздоровались. Тихо села на шаткую скамейку.

— Сколько за всю жизнь человек может сделать полезных дел? — спросил у нее Роман.

— Не знаю. Много.

Василиса долго набирала грудью воздух.

— А ты согласна, что каждое движение человека должно быть полезным? — спросил Варежка.

— Согласна.

Ленька вскочил.

— Неужели ты согласна, чтобы человек стал, как грузовик?

— Кто как грузовик?

— Че-ло-век! — сердился Ленька.

— Подождите, ребята. — Роман подошел к Василисе, тронул ее за плечо. — Что-нибудь нехорошо? Дома что-нибудь?

— Они собираются нас делить. Я — к маме, Катька — к нему.

— Насовсем?

Глаза у Василисы были как сливы. Притуманенные.

В них ничего нельзя было увидеть. Варежка вспомнил ее отца со сдвинутыми бровями, идущего к стенке, словно он мог пройти ее и схватить дерзкого мальчишку.

— Они говорят, что мы с Катькой будем ходить друг к другу в гости, — сказала Василиса. — А мы с Катькой убежим. Мы будем жить одни. Думаешь, не проживем? В детский дом убежим. И будем вместе. Ведь она совсем маленькая.

— У нее отец расходится? — спросил у Романа Ленька.

Роман не ответил.

— Ты не горюй. Не очень горюй, — сказал он Василисе. — Может, они раздумают.

— Не раздумают. Они сегодня заявления написали.

Неожиданно Роман всхлипнул.

— И ничего им не сделаешь. Как нас, так в угол. А вот они что хотят, то и делают.

— А вы с Катькой так и скажите, что уйдете в детский дом, — предложил Ленька.

— Я говорила.

— И что?

— Мама обняла нас и плакала.

Варежка, худущий, как чучело, стоял бледный и дрожащими губами собирал слова.

— Не так… У меня тоже. Я, как Василиса…

— Не трясись, — сказал Ленька.

— Не могу я, Ленька, не трястись. Ты-то помнишь!

— А ты не растюривайся. Посмотри на Василису, она же не трясется.

Варежка не слушал. Он подошел к двери и, вытянув руку вверх, сказал:

— Я клянусь вам, что никогда не буду большим. Как все они.

Роман встал.

— И я клянусь, Варежка.

— И я, — сказал Ленька.

Василиса посмотрела на них и засмеялась. — . Как же это вы не будете большими?

— Не будем! — крикнул Варежка. — Пусть у меня борода вырастет до самых колен, я не буду таким, как они. И ты поклянись.

Она сказала:

— Клянусь.

И заплакала.

Василиса ушла, а мальчишки не расходились. Настроение было невеселое.

— Надо помешать им ссориться, — сказал Роман.

— Как ты им помешаешь?

— Установим дежурство. Начнут ругаться, забарабаним в окно — бежать.

— Точно! — обрадовался Ленька. — Они к окну — никого. Станут думать, кто стучал, а ругаться уже некогда.

— А я вот что придумал, — сказал Варежка. — Надо создать Всемирную республику детей.

Роман подмигнул Леньке.

— Так уж прямо и Всемирную?

— Всемирную!

— Ох, и чудак ты, Варежка! — сказал Ленька. — Все выдумываешь чего-то.

— Ну и выдумываю!