Крестовые походы. Под сенью креста - Александр Доманин

Стефан, граф Шартра, Блуа и Труа, в истории Первого похода фигурирует то как Стефан Блуаский, in как Стефан Шартрский. Чтобы не вносить путаницу, остановимся на первом названии. Так вот, Стефан Г>луаский пользовался вначале довольно большим авторитетом. Он был одним из самых богатых людей своего времени — в частности, его земельные владения превышали домен* самого короля Франции, а количество принадлежащих ему замков сравнивали с шелом дней в году. Кроме того, Стефан заметно выделялся среди других руководителей похода, людей малограмотных, а порой и вовсе неграмотных, своей высокой по тем временам образованностью. Он был весьма начитан, владел началами риторики*, а потому неудивительно, что вскоре на совете вождей Северного ополчения Стефан был избран в его председатели, и одно время его даже прочили в военные руководители всего похода. Но уже после выступления в поход выяснилось, что Стефан, будучи всем хорош, богат и образован, несколько... трусоват. Его военная карьера стремительно покатилась вниз, а участие в походе завершилось позорным и трусливым бегством из осажденной Анти-охии. Впоследствии Стефан Блуаский искупил свое малодушие героической гибелью в так называемом Арьергардном крестовом походе и этим сохранил уважение потомков.

Совсем иными, чем Стефан, людьми (но очень схожими между собой) были два других вождя Северной армии, два Роберта — Роберт, герцог Нормандский и Роберт, граф Фландрский. Особенно колоритной фигурой был герцог Нормандский. Выше уже упоминалось о его совершенно залихватском деянии, стоящем на грани фанатизма и идиотизма — отдаче под мизерный залог всех своих огромных владений. Пожалуй, в этом и был весь Роберт Нормандский. Увлекающийся и бесстрашный, но безграмотный и не блистающий умом; великолепный рыцарь и воин, но совершенно никудышный полководец; старший сын знаменитого Вильгельма Завоевателя, выпустивший из рук английскую корону лишь по собственной безалаберности и лени — что к этому можно добавить? Действительно, Роберт Нормандский и в поход-то пошел, гонясь в первую очередь за рыцарской славой, а позже его непредсказуемые поступки на поле боя то спасали крестоносцев, то ставили их на грань поражения. Иное дело его войско, состоявшее из нормандских рыцарей, потомков свирепых викингов — вероятно, лучших воинов своего времени. К Роберту примкнуло немало и английских рыцарей, которые, впрочем, англичанами были только по названию, являясь теми же нормандцами, ведь норманнское завоевание Англии состоялось лишь за трид-цать лет до этого, и все английское войско составляли сами завоеватели и их сыновья.

Роберт Фландрский был таким же бесстрашным ру-o.'iкой, как и его нормандский тезка. Позже историки Первого похода называли его «мечом и копьем христиан». Прекрасный солдат, он, по выражению Эдуарда Гиббона, «иногда позабывал об обязанностях генерала». В общем, второе издание Нормандца, только «ростом пониже и мошной пожиже». Войско его также уступало нормандскому и в количественном, и в качественном отношении.

Несколько иным, чем в Северной армии, было положение в других частях Великого крестоносного воинства (выражение того времени). Отличие состояло, главным образом, в том, что во главе каждого из трех остальных рыцарских ополчений оказался авторитетный вождь, сумевший подчинить себе анархическую рыцарскую вольницу. Одним из таких полководцев был Готфрид (Годфруа) Бульонский.

Как и многие его соратники, Готфрид владел сразу несколькими титулами. Граф Бульонский по отцу, он ПО наследству от своего дяди по матери и благодаря личному расположению императора Генриха IV получил герцогство Нижней Лотарингии (на территории со-иременной Бельгии и, частично, Франции и Германии, С преимущественно-франкоязычным населением). Это сразу поставило его в ряды крупнейших и богатейших феодалов того времени, поскольку Нижняя Лотарингия была одной из самых густонаселенных и экономически развитых областей Европы. Она непосредственно граничила с владениями графа Фландрского, но Готфрид Ьульонский предпочел действовать самостоятельно — ио.чможно, из религиозных побуждений (его войско было единственным, выступившим в точно назначенный паном срок), а может быть, опасаясь конкуренции. По-лдпсйшие летописцы сделали из Готфрида Бульонского гл а иного героя Первого крестового похода (каковым он и действительности не был), этакого «рыцаря без стра-М и упрека», и до сих пор историкам трудно определить, где кончается правда и начинается легенда о Готфриде. Впрочем, можно с большой долей уверенности говорить, что для лотарингского герцога гораздо большее значение, чем для его товарищей, имели религиозные стимулы. Он пошел в поход не за рыцарской славой, как Роберт Нормандский — она и без того никем не ставилась под сомнение; не с целью добыть себе княжество на Востоке, как Боэмунд Тарентский — к чему оно было владельцу одной из богатейших земель Европы; похоже, он был единственным из лидеров крестоносцев, кто с гордостью мог носить звание «Христова воина». Нельзя, конечно, сказать, что Готф-рид был лишен честолюбия или не стремился к овладению богатствами, но эти желания у него все же были выражены не так явно, как у других крестоносцев.

Стоит упомянуть и о двух братьях Готфрида Буль-онского, также участниках этого похода. Впрочем, старший, Евстафий, ничем особенным себя в походе не проявил, все время оставаясь в тени своего могущественного брата. Младший же, Балдуин, оказался одним из героев «святого странствования» и показал себя талантливым полководцем и абсолютно беспринципным политиком. Впоследствии именно он стал первым официальным королем Иерусалимского королевства.

Обратимся теперь на юг Франции, где на благодатных землях Лангедока и Прованса собиралась третья армия крестоносцев. Ее безоговорочным вождем был Раймунд Тулузский. Даже среди целого созвездия герцогов и графов, участников Первого похода, он выделялся своим колоссальным по тому времени богатством. Достаточно перечислить титулы этого уже пожилого — к началу похода ему перевалило за шестьдесят — искателя приключений. Раймунд, граф Сен-Жилль, граф Тулузский, герцог Нарбоннский, маркграф Прованский, был, возможно, в те годы самым богатым человеком Европы, не исключая английского и французского королей и даже, может быть, германского императора. Уже с самого начала похода Раймунд Тулузский стал претендовать на место верховного военачальника. Порукой тому были и его баснословное богатство, и то, что он командовал самым крупным из всех ополчений, и, уж конечно, его испытанное благочестие. Граф Ту-лузский действительно был истово верующим католиком и, единственный-из вождей похода, уже сражался С мусульманами в соседствующей с ним Испании. К тому же, он самым первым из крупных феодалов принял крест, сразу после Клермонской речи. Казалось ом, ему самой судьбой предназначено было стать пред-иодптелем всего «Христова воинства», ведь и в свои шестьдесят он отличался крепким телосложением и ;|.|||||дпым здоровьем. Однако честолюбивым замыслам Раймунда Тулузского не суждено было воплотиться в ЖИЗНЬ, Все его плюсы с лихвой перекрывались его же минусами. Заносчивый и упрямый, честолюбивый сверх Всякой меры, он быстро перессорился почти со всеми лидерами крестоносцев, а его полководческий дар, как быстро выяснилось, оказался близок к нулю. Религиозное рвение, возможно, и не показное, увы, заметно уступало его жадности. Он с самого начала сделал своей главной целью завоевание крупного и богатого княжества. И прежде всего он зарился на Антиохию — один из богатейших городов Востока, столицу древних эллинистических царей. Его непомерная алчность вызвала сильное противодействие у других князей — как тех, кто рвался в бой за святую веру, так и еще больше у тех, кто сам рассчитывал на хорошую поживу в походе. В конце концов, Раймунду Тулузскому пришлось довольствоваться руководством только своими подданными.

Между тем войско его, хотя и находилось под единым командованием, оказалось далеко не самой боеспособной частью крестоносных армий. Несмотря на долгую подготовку — а граф Тулузский, хотя и принял крест раньше всех, в путь отправился последним — его отряды в боевом отношении оставляли желать много лучшего. Тому было несколько причин. Одной из них была сама величина армии — вместе с примкнувшей к ней беднотой она составляла около ста тысяч человек. Удерживать такую орду в рамках воинской дисциплины было делом чрезвычайно трудным. Положение еще усугублялось тем, что войско набиралось в землях, сильно отличающихся друг от друга по языку и по культуре. Отряды испанских авантюристов соседствовали с когортами дворян Лангедока — самой боеспособной частью войска, а к провансальским полкам, сравнительно неплохо обеспеченным и вооруженным, при переходе через Ломбардию примкнули многотысячные толпы мелких итальянских дворян и простолюдинов, больше напоминавшие оборванцев времен весеннего похода бедноты. Не на высоте была и боевая подготовка Южного ополчения — Южная Франция славилась своими ремесленниками и торговцами, но никак не воинами, как, например, Нормандия. Слабая дисциплина и невысокие боевые качества армии Рай-мунда Тулузского еще не раз скажутся позже, хотя до роковых последствий дело и не дойдет.