Записки Джека-Потрошителя - Дмитрий Черкасов

— Ты больна?

— Всего лишь простуда! — не смущаясь, лжет Чэпман, которой смертельно не хочется упускать клиента.

Ворота не заперты, и они входят во двор дома № 29, где никто не сможет им помешать. Вокруг темные окна — на этой улице живут рабочие и мелкие лавочники, и все они ложатся спать очень рано.

Мужчина, кажется, спешит. Возможно, не хочет, чтобы их видели вместе. Энни приподнимет свои юбки, вздрагивая от холода, и поворачивается к нему спиной. Почему он медлит?

Ее горло захлестывает тугая петля. Энни пытается освободиться, взмахивает руками.

— Нет… — Это все, что она успевает выкрикнуть.

— Тише, проклятая тварь! — шепчет мужчина и резким движением запрокидывает голову Энни назад; его темные глаза так и впились в ее лицо. — Не трепыхайся, тебе так будет лучше! Больше не будет ни боли, ни страха, ни лжи! Тебе так будет лучше…

Он улыбается, на губах застыла слюна.

Раннее утро, без четверти пять. Джон Ричардсон выходит на задний двор дома № 29 по Хэнбери-стрит, который его мать сняла несколько лет назад. Это было очень удачное вложение денег — половину дома предприимчивая миссис Ричардсон, в свою очередь, сама сдавала жильцам, и таких в начале сентября набралось целых семнадцать человек.

Джон Ричардсон не знает, что делал бы без своей матушки. Вот уж у кого ума палата — не то что у него! В тридцать семь он работает носильщиком на рынке в районе Спиталфилдс и вряд ли может рассчитывать на большее. Встав в четыре утра, он, прежде всего, отправляется проверить крышу — недавно какие-то мерзавцы проделали в ней дыру и украли из дома две пилы и два молотка. Кому-то эта кража покажется анекдотичной, однако Ричардсоны считают иначе — помимо сдачи жилья, они зарабатывают на жизнь упаковкой товаров, так что теперь придется им покупать новые инструменты…

С крышей все в порядке. Джон Ричардсон задерживается на заднем дворе для того, чтобы отрезать кусок кожи, который вылезает из его старого башмака. Он садится на каменные ступени и аккуратно подрезает кожу ножом. Во дворе все как обычно — грязь, пожухлая трава, уборная и деревянный насос. Ничего подозрительного.

Приведя ботинок в порядок, он поднимается и уходит.

В пять часов двадцать пять минут Альберт Кадош, живущий в доме № 27 по той же улице, идет в уборную. Его двор отделен от двора дома № 29 только невысоким деревянным забором. Он слышит приглушенные голоса, женский голос произносит: «Нет», — потом раздается шум, словно упало что-то тяжелое. Альберт Кадош не придает всему этому большого значения и возвращается к себе, чтобы перехватить еще полчасика утреннего сна.

В половине шестого утра женщина по имени Элизабет Лонг идет по Хэнбери-стрит в сторону рынка Спиталфилдс. Возле дома № 29 она видит Энни Чэпман, которая разговаривает с джентльменом в коричневой шляпе и темном пальто. Лонг знает Чэпман, но не отвлекает ее от беседы с клиентом, тем более что им, похоже, удалось сговориться. Элизабет ясно расслышала, что мужчина спросил у Энни, согласна ли она, а та ответила: «Да!» Элизабет Лонг уверена, что это было в половине шестого, потому что ясно помнит, что в это время начали бить часы на пивоваренном заводе «Блэк Игл» в переулке Брик-Лейн.

Фредерик Эбберлайн недовольно хмурится. Он еще не знает, что скажет сэр Уоррен и что именно будет сообщено прессе, но для него нет никаких сомнений — убийство чрезвычайно похоже на убийство Полли Николе. Он не сомневается, что действовал тот же самый человек, и, как только газетчики об этом узнают, для полиции начнется настоящий кошмар. По крайней мере теперь у них есть описание предполагаемого убийцы и свидетель в лице Элизабет Лонг. Если бы еще не эта путаница со временем! Кадош уверяет, что было двадцать пять минут шестого, когда он слышал, как женщина за забором сказала: «Нет». Если он прав, то Элизабет Лонг не могла видеть Энни Чэпман в половине шестого, потому что к тому времени та была мертва. Однако Кадош не совсем уверен в своих показаниях. Поскольку жители Хэнбери-стрит не носят карманных часов, большинство из них судят о времени либо по солнцу — в дневные часы, либо по звону церковного колокола. Кадош мог ошибиться на несколько минут.

Энни Чэпман нашел Джон Дэвис, один из постояльцев миссис Ричардсон, который без пяти шесть вышел из дома через задний двор, где за час до него проходил и Джон Ричардсон. Энни была там; она лежала на спине, ее левая рука покоилась на груди, правая была вытянута вдоль тела, ноги согнуты в коленях и раздвинуты, юбка задралась выше колен. Лицо было повернуто на правую сторону, раздутый язык высовывался между зубов. Горло Энни было разрезано настолько глубоко, что голова оказалась почти отделенной от туловища.

Живот женщины был вскрыт, кишки вырезаны и брошены на землю возле ее левого плеча. Матка с верхней частью влагалища и две трети мочевого пузыря тоже были удалены, но убийца, очевидно, унес их с собой.

Джон Дэвис не сразу бросился за полицией. Сначала он вернулся в дом и хорошенько хлебнул бренди. Потом, разыскав кусок брезента, накрыл тело и только после этого отправился на поиски констебля, чтобы сообщить ему об убийстве. Эбберлайн его не осуждает, напротив, — по его мнению, мистер Дэвис проявил в данной ситуации достойную похвалы выдержку. На место происшествия немедленно прибыл инспектор Джозеф Чэндлер, который, в свою очередь, послал за полицейским хирургом.

Доктор Джордж Филлипс осмотрел труп в половине седьмого. К этому времени весть об убийстве уже разнеслась по окрестным улицам.

— Что вы скажете? — спрашивает Эбберлайн. — Похоже на то, что случилось на Бакс-роу?

— Не могу судить, — сухо отвечает Филлипс— Я не осматривал ту женщину.

— Она была жива, когда он начал резать?

— Я так не считаю, — следует ответ, — уверен, что он сначала задушил ее. По крайней мере она была в бессознательном состоянии. На это указывает раздувшееся лицо и высунутый язык. И вот что еще… — Он молчит мгновение, прежде чем продолжить — Я полагаю, что этот человек хорошо знаком с анатомией и практиковался в хирургии. Я понимаю, что это звучит чудовищно, но думаю, что это может быть врач.

Эбберлайн поднимает брови.

— И на каком основании вы делаете такой вывод?

— Человек без соответствующего образования и практики не смог бы сделать столь аккуратные надрезы. Он не задел прямую кишку и провел разрез низко, чтобы не задеть шейку матки. У меня большой опыт по части вскрытия, но я не уверен, что смог бы проделать все настолько аккуратно за столь короткое время.

Да, по мнению инспектора у неведомого убийцы было не больше пятнадцати минут, чтобы провести эту чудовищную операцию над убитой или умирающей женщиной. Доктор Филлипс полагает, что ему самому, чтобы выполнить все столь же чисто, потребовалось бы около часа.

Он также считает, что к моменту осмотра убитая была уже мертва, по меньшей мере, два часа. Это еще больше запутывает следствие. Энни Чэпман не могла быть убита в половине пятого, поскольку час спустя Элизабет Лонг видела ее разговаривающей на улице с каким-то джентльменом, по всей видимости клиентом. Кроме того, есть показания Джона Ричардсона, который не заметил ничего подозрительного во дворе, когда уходил на работу.

Существенное расхождение, причем гораздо более серьезное, чем в случае с Кадошем. Но и ему может быть найдено объяснение — тело лежало на холоде и быстро остыло. Филлипс, ознакомившись с доводами Эбберлайна, не очень охотно, но признает, что мог допустить ошибку. Решив этот вопрос, инспектор переходит к следующему:

— Орудие преступления?

— Нож, необычайно острый, тонкий и длинный. Шесть или восемь дюймов в длину. [10] Возможно, даже длиннее. Я не думаю, что это обычный нож или кинжал. Не исключено, что речь идет о медицинском инструменте.

Убийца Энни Чэпман не только вырезал ее внутренности и разложил возле тела. Ее нехитрое имущество также лежало на земле. Возле ее ног были расческа и обрывок конверта, в котором она хранила две таблетки, полученные на днях в лазарете. Сами таблетки лежали отдельно рядом. Три металлических кольца были сорваны с пальца вместе с кожей, их нигде не нашли. Над головой — на заборе и ограде на высоте восемнадцати дюймов [11] — доктор Филлипс обнаружил кровавые пятна.

Как и следовало ожидать, обитатели дома № 29 ничего не слышали и не видели в эту ночь, а если и слышали, то не пожелали об этом вспоминать. Правда, несколько женщин, включая миссис Ричардсон, заявили, что на улице имела место какая-то ссора, но они не могли указать точное время.

Когда интерес к убийству стал очевиден и на Хэнбери-стрит стали прибывать любопытные, предприимчивая миссис Ричардсон начала брать деньги за осмотр двора, где все еще оставались кровавые пятна. В конце концов, она имела право на компенсацию за все, что ей пришлось перенести из-за этого убийства — полицию, допросы, зевак.