Что рассказал убитый - Владимир Величко

— Ну что, — спросил Дмитрий, — не будем нарушать освященные классиками традиции? — и стал выставлять на столик разнообразные баночки, сверточки, пластиковые контейнеры. По купе тут же разлились такие замысловатые ароматы разной вкуснятины, что Огурцов — сытый, в общем-то, человек — непроизвольно и нервно сглотнул слюну!

— Да, пожалуй, вы правы, — согласился он, доставая в свою очередь бутылочку коньяка, что утром он втихаря от супруги затолкал в свой чемодан. Однако попутчик, увидев ее, замахал руками:

— Ни-ни! Спрячьте… У меня тут есть кое-что получше, — и достал здоровенную бутылку без этикетки.

— Это жена делала! — с гордостью сказал он. — Настойка… домашняя… Попробуйте — не пожалеете! Класс! — продолжал он выкладывать, развертывать и открывать.

— Ну, — разлив темно-красное содержимое бутылки по маленьким пластиковым стаканчикам, произнес он, — чтоб дорога была спокойной, а настроение — хорошим!

И они выпили. Огурцов прислушался к ощущениям. Да… сей продукт делал явно специалист! Крепость — не менее сорока градусов, плюс букет разнотравья, плюс еще что-то… Неплохо!

— Да вы закусывайте, закусывайте, — говорил Дмитрий, придвигая поближе разнообразную снедь. И доктор, уже не стесняясь, подналег на домашние припасы: курицу тушеную, рыбку соленую и копченую, грибочки двух сортов, салат с мясом, морковь по-корейски с рыбой и отдельно — с мясом, а также домашние пирожки трех видов и что-то еще, им не определенное пока!

Так они сидели и сидели, неторопливо, буквально по капелькам, попивая действительно приятный самодельный напиток и закусывая разнообразными домашними деликатесами. Никто им не мешал, попутчики не подсаживались, проводники не надоедали. Были они почти ровесниками, поэтому легко нашлись и общие темы для разговоров. Треп шел легкий, непринужденный, и вскоре возникло ощущение, что они знакомы тысячу лет.

Вскоре за окнами вагона начало темнеть, а они все сидели и вели неспешную беседу. В один из моментов разговор перешел на тему семьи, и Огурцов спросил Дмитрия про ту невысокую русую женщину, что его провожала вместе с женой. Мол, кто она ему? Попутчик на этот вопрос среагировал странно — как-то нервно, даже агрессивно:

— Как это «кто»? Жена!

— Простите, я почему-то подумал… — начал смущенно Огурцов, но Дмитрий его резко перебил:

— А что, она не может быть моей женой? Что, женой может быть только Валерия?

— Валерия — это та, высокая, темная? — несколько растерянно уточнил он.

— Она не темная, не темная! — вдруг резко выкрикнул попутчик и выбежал в коридор, с грохотом задвинув дверь купе.

Огурцов был поражен, даже обескуражен этой неожиданной вспышкой! Вспышкой, как ему показалось, совершенно немотивированной, возникшей на абсолютно ровном месте. Еще немного посидев, раздумывая над происшедшим, он уж совсем было собрался идти разыскивать своего соседа и извиниться — все-таки сам-то тоже хорош: ляпнул не подумавши, но попутчик вернулся сам.

— Вы меня простите, пожалуйста! Вспылил вдруг… не пойму, что накатило! Наверное, выпил лишнего — простите еще раз!

Он сел на свое место и уже совсем спокойно пояснил, что его жена — Алена, маленькая светленькая женщина, а Валерия — их сокурсница, с которой они многие годы поддерживают дружеские отношения.

— Вот я и вспылил! Знаете, частенько незнакомые люди принимают Валерию за мою жену. Знаете, как это надоело?

Огурцов пробормотал какие-то слова извинения за свою оплошность, и они эту тему, как говорится, закрыли. Однако во всем этом: и в его вспышке ярости, и последующих словах извинения — чувствовалась какая-то недосказанность, чувствовался какой-то подтекст! Огурцов отчетливо ощутил, что за всем этим скрывается нечто потаенное, глубоко сокрытое и спрятанное от всего мира, причем это ощущение возникло у него довольно внезапно. И даже не из-за той вспышки, а по тому, как он оправдывался.

Вскоре разговор как-то сам собой закруглился. Посидев еще с полчасика и вежливо поговорив ни о чем, они засобирались спать…

Однако сон, вопреки ожиданиям, не шел. Не помогал ни убаюкивающий перестук колес, ни располагающая ко сну сытость, ни весьма приличная доза спиртного. А может, она во всем и виновата? Может, самодельный напиток содержал что-то тонизирующее? Может быть! Сосед — и Огурцов чувствовал отчетливо — тоже не спал: крутился с боку на бок, взбивал кулаками подушку…

— Вы не спите? — вдруг спросил он.

— Да нет, что-то не получается!

— Вот и у меня тоже. — Он немного помолчал, потом сел на своей полке. — А хотите, я вам расскажу историю из жизни? Из моей… из нашей жизни?

Доктор внимательно — насколько это было возможно в темноте — всмотрелся в его серьезное лицо:

— А надо ли? Ведь я не психиатр, я судебный медик, — попробовал перевести всю эту тему в шутку.

— Вот и хорошо! Врач — это то, что и надо. — И он, решительно откинув одеяло, сел. — В конце концов, вы — попутчик, с которым мы больше никогда не увидимся. Опять классический случай! Тем более вы наверняка поняли, что я не просто так вспылил… Вы же поняли, что за этим что-то скрывается, не так ли?

— Ну, в общем-то, да! Может, вам все-таки…

Но тот перебил Огурцова:

— Доставайте-ка лучше свой коньяк… Нет-нет! Свет не зажигайте: мне так будет проще…

Огурцов, покопавшись в своем саквояже, открыл бутылку, и Дмитрий набулькал себе почти полный стакан и жахнул его одним глотком. Подышав в кулак, он повертел в пальцах пустую посудину и начал:

— Я с четырнадцати лет начал заниматься спортом — современное пятиборье. Был перспективным спортсменом с неплохими задатками и при усиленных тренировках мог рассчитывать на приличные результаты. В общем, к окончанию школы я стал кандидатом в мастера спорта, и поэтому дорога в любой институт нашего города была мне открыта. Я подал документы в университет. Первый курс мне ничем не запомнился. Я почти все время пропадал на тренировках — результаты стали расти, и на зимнем первенстве России «отобрался» на летний чемпионат СССР. Это был прекрасный показатель. Никто до меня, в неполные восемнадцать лет, такого не добивался. В общем, я был, как принято сейчас говорить, восходящей звездой. Изредка я, конечно, посещал какие-то семинары, даже на паре лекций побывал, но при этом не то что сокурсников, но и одногруппников в лицо не знал толком. Все свободное время отнимали тренировки… Короче, летом, после окончания, — он усмехнулся, — первого курса я выступил на первенстве СССР по пятиборью и завоевал бронзовую медаль, а с ней и звание мастера спорта. Это был огромный успех — я даже сам не рассчитывал на такое. А кроме того, я стал первым в нашем городе и вообще в области мастером спорта по пятиборью. В Город я вернулся как раз в первых числах сентября, и мне в университете устроили торжественную и пышную встречу: вывесили мой портрет, вокруг — море цветов, со сцены — хвалебные речи ректора, кого-то из отцов города; ну и так далее. И вот на этом торжественном вечере я и повстречал Валерию: она вручала мне какую-то грамоту от имени… хрен знает кого — короче, не помню от кого, да это и неважно…

Понимаете, меня сначала поразила даже не ее красота — нет, конечно, и это тоже! — поправился он. — Но еще больше я поразился тому, что до сих пор ее не видел, не обращал на нее внимания, хотя учились мы на одном курсе. Вот с того вечера — то есть четверть века назад — все и началось!

Он надолго замолчал, вспоминая и, видимо, заново переживая далекое прошлое. Врывающиеся в купейное окно отблески убегающих назад фонарей выхватывали из темноты его лицо, ставшее каким-то тяжелым, жестким, ничем не напоминавшим лицо давешнего беззаботного балагура и гурмана.

Глава 2. Валерия

Если так, то что есть красота?

И почему ее обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?

— То есть вы с ней познакомились раньше, чем с вашей будущей женой… с Аленой? — уточнил доктор Огурцов.

— Да… Собственно, мы все трое учились на одном курсе: я, Аленка и Валерия. Но, как вы понимаете, коль и Леру-то, самую яркую студентку нашего курса — да что курса, всего института! — я за год не разглядел, то что уж говорить об Аленке — рядовой, в общем-то, женщине! А вот Валерия… Валерия была звездой! И вовсе не восходящей. Она была звездой во всем, решительно во всем, — задумчиво повторил Дмитрий.

Немного помолчав, он мимолетно глянул на полупустую бутылку и продолжил:

— Училась она блестяще. Да-да, именно что блестяще — другого слова и подобрать невозможно. И свои пятерки она получала не потому, что преподы снисходили к ее внешним данным. Нет! Она всегда знала все! И порой много больше, чем требовалось простому студенту. Ей со второго курса прочили недурное научное будущее, ибо уже тогда все отмечали ее упорство и целеустремленность. И несмотря на все ее учебные успехи, Валерия отнюдь не была сухой и замкнутой зубрилкой. Она, как это ни странно, была еще и неплохой спортсменкой — играла за женскую сборную университета по волейболу! Играла по уровню первого разряда! И играла очень неплохо! Я, будучи сам спортсменом, прекрасно видел ее потенциал, видел ее упорство в игре, видел ее хорошую спортивную злость — то есть в ней было то, что позволило бы ей добиться результата, поставь она пред собой такую задачу. В общем, как в кино: спортсменка, комсомолка и просто красавица, — невесело усмехнулся Дмитрий. — Весь наш универ, вернее, вся его мужская половина табунами ходила за ней, стремясь хоть как-то обратить на себя внимание, но все было тщетно — ни встреч по вечерам, ни романов у нее не было! Ни с кем! И никто ничего предосудительного о ней сказать не мог. Про таких, как Валерия, тогда говорили: мужики сами пачками к ее ногам падали и в штабеля складывались. Но вот она-то как раз никакого внимания на эти самые штабеля не обращала. Была холодна и неприступна, как — простите за банальность! — те самые пресловутые, сияющие холодным светом, снежные вершины далеких гор. Да… Ну я отвлекся, — спохватился он и продолжил: — Короче, когда на том вечере она подошла ко мне там, на сцене, мы с ней впервые посмотрели друг другу в глаза. И мир для нас исчез… Да тут еще, как по заказу, произошел такой случай: на вечере в президиуме сидел старичок один — первый ректор нашего университета. Дедулька был в немалых летах и глухой как пень. Но голос у него был, что иерихонская труба — зычный, мощный.