Южная стена Лхоцзе - Сергей Бершов

Наш первопроход, сейчас обозначенный в списке маршрутов на Высотный полюс под номером девять, в 1982-м значился восьмым. Коррективы внесло признание китайского восхождения 1960 года. Из-за этого и в списках восходителей на Гору нашу компанию слегка подвинули. Чтобы пройти такой маршрут, нужны были не только сила и выносливость, но и высокое техническое мастерство. Альпинистский мир заинтересованно ждал результата. В том, что русские (в смысле советские) новички в Гималаях — не робкого десятка, никто не сомневался. Но маршрут уникально сложный, справятся ли? До нас доходили и скептические высказывания. Это подстегивало. Пятнадцать экспедиций потерпели неудачу, десятки жизней оборвались на пути к полюсу высоты, прежде чем 29 мая 1953 года первовосходители взошли на отметку 8848 м. Наступала наша очередь подняться на самую высокую отметку земной тверди. Мы «били копытами» в предвкушении. Но и озноб пробирал. Что там, выше отметки 8000 м?

СВОЙ ПОТОЛОК

Как встретит таинственная и зловещая «зона смерти»? Этот вопрос для меня звучал как гамлетовское «быть или не быть?». Высотный опыт я начал набирать, только когда объявили отбор на Эверест. До того высотой не увлекался. Специализировался на технически сложных восхождениях. Кайф получал от головоломных скальных или комбинированных маршрутов, в высотном классе не видел ничего интересного — ходят маршруты пешком. Но тут на горизонте замаячили Гималаи. Требования к претендентам в команду: не меньше трех семитысячников. Это сразу сознание перещелкнуло. Времени в обрез. Что делать? На помощь пришел один из моих учителей, замечательный альпинист Юрий Пригода. В его команде харьковского «Авангарда» я проходил альпинистские университеты. Решили, что для участия в чемпионате Союза заявим новый маршрут на Памире. А попутно взойдем на пик Ленина. Причем я поднимусь дважды, по разным маршрутам. Переезжать в районы других семитысячных вершин не получалось по времени и по деньгам.

Первое восхождение на пик Ленина было таким же невыносимым, как первый подъем на Эльбрус. Настолько тяжело в горах мне давно не было. В 1977-м на Эльбрусе, помню, Владимир Дмитриевич Моногаров, наблюдая за моими страданиями, участливо спрашивал: может, повернешь вниз? Мучительный выбор, знакомый по жизни каждому: терпеть или отказаться, послушаться мудрого совета? Но сам-то я уже не мальчик. Ходил в серьезные горы. Мастером успел стать, чемпионом Союза. И что — уйти с какой-то «двойки-А»? Понимал, это сильнейшая «горняшка». Может быть, я даже рисковал. Мог загнать себя в ситуацию, когда уже не способен идти ни вверх, ни вниз. Но почему-то об этом не думал. Был уверен, что «на зубах», но взойду. Заставил себя взойти.

В 1977-м на Эльбрусе мучился, начиная с 5000 м, в 1979-м на пике Ленина — с 6300. Тошнота, рвота, дикая головная боль. Свинцовые ноги, стопудовый рюкзак. В общем, кошмар. Все признаки острой формы горной болезни. По идее, надо спускаться вниз. Нельзя в таком состоянии на гору. Но рядом идут друзья: Саня Толстоусов, Пригода. Поднимаются наши харьковские девчата. У них как будто все нормально. А меня, без пяти минут участника гималайской сборной, «колбасит» по полной программе. Вспомнил Эльбрус, пересилил себя. Взошел. Дальше — самое удивительное. Спускаемся вниз, три дня отдыхаем, я с ужасом готовлюсь повторить пытку высотой. Иду на восхождение, и… не узнаю гору. Как будто это не семитысячник, даже не пятитысячник.

Стало понятно, что у меня свой темп акклиматизации. Просто нужно хорошо себя знать. А не попробуешь — не узнаешь. Бывали и вовсе необъяснимые моменты. Скажем, на пик Ленина приехал, и где-то начиная с четырех тысяч метров, меня вдруг резко, ни с того ни с сего хватает «горняшка». Вот это все надо было прочувствовать, понять и пересилить. Товарищи по гималайской сборной Миша Туркевич, Леша Москальцов на Эльбрусе чуть ли не вдвое быстрее входили в берега, а меня мучили «горняшка» и сомнения, смогу ли ее перебороть. Рассказал о своих тревогах Моногарову. Как впервые шел на пик Ленина, что чувствовал на втором восхождении. Что, судя по всему, я акклиматизируюсь вдвое дольше, чем Миша и Леша. Кстати, когда начались главные отборы, по сравнению с казахстанцами, у которых высота начинается в часе езды от их квартир, не только я поначалу выглядел бледно. Моногаров говорит: «Ну что? Значит, перед сборами приезжайте на Кавказ на две недели раньше. Ходите на Эльбрус, ночуйте там». Мы и сами понимали: чтобы попасть в команду, ребятам из равнинных Харькова, Донецка надо быть на голову выше разбитных москвичей, маститых казахстанцев. А значит — активнее акклиматизироваться. Владимир Дмитриевич Моногаров подвел научный фундамент под наши предположения. Перед всеми отборами так и делали. Поднимались на Эльбрус, бегали по склонам. В итоге физические кондиции выводили на уровень высотников и даже покруче. Благодаря этому, считаю, и отборы успешно прошли.

Многие претенденты в команду были чистыми высотниками. На нас с Туркевичем смотрели немного свысока. Альпинистского авторитета мы тогда еще не имели. Мастером, чемпионом Союза я стал сначала в скалолазании (1971 г.), а потом уже в альпинизме (1973 г.). Там рост шел медленнее. У Миши тоже сначала было скалолазание, а потом альпинизм. А в скалолазании больше было «звона», о наших победах на скальных трассах писали газеты. Соответственно, к нам и относились, скорее, как к скалолазам. Хотя тренеры не выделяли никого. Участники между собой, может, и шушукались. Но отборы четко показали каждому: хочешь на Гору — вписывайся в коллектив. Пока отбирались, притерлись, сдружились. В Гималаях жили с ощущением, что делаем общее дело. Правда, с Валерой Хрищатым на стадии отборов, да и потом частенько дискутировали, какой класс круче — технический или высотный. Двойка казахстанцев Валерий Хрищатый — Казбек Валиев имела в активе довольно сложные как для высотников маршруты, где нужен определенный технический запас. Для технического или скального класса восхождений, в которых специализировались мы, он был недостаточным. Скалы на Эвересте, которые нам выпало обрабатывать, думаю, они бы тоже прошли, только медленнее. Процентное соотношение технической и высотной квалификации на тот момент у Хрищатого с Валиевым было, наверное, 20 на 80. У нас с Туркевичем — примерно 60 на 40. Мы больше технари все-таки были.

Уникальный маршрут на Эверест предъявлял к альпинистам особые требования. В полной мере им не отвечали ни «чистые» технари, ни «чистые» высотники. Требовались универсалы, «технари-высотники», обладающие не только выносливостью — общей и специальной, позволяющей выдерживать огромные физические нагрузки в условиях непогоды, высокой степени риска, стресса и т. д. Альпинисты не только с серьезной технической подготовкой (общей и специальной), а с полным набором качеств, навыков и умений. Плюс способность применять все это на больших высотах, в «зоне смерти», в условиях гипоксии. Плюс умение восстанавливаться и сохранять высокую работоспособность в течение всей экспедиции (которая может длиться от 1 до 3 месяцев). Мы готовились к таким испытаниям тренировками и регулярным участием в скалолазных соревнованиях на естественном рельефе. Например, мой годовой план предусматривал 65800 метров скальных трасс. Из них интенсивная подготовка — 11300 метров (на сборах два раза в день проходил, минимум, по километру скальных трасс), на соревнованиях — 1800 метров. В этих суммарных 65 километрах были учтены также скальные восхождения. Конечно, не забывали об общефизической подготовке (лыжные гонки, кроссы). Плюс лазание по льду. И, конечно, восхождения.