Профессор, поправьте очки! - Дмитрий Стрешнев

– -Срочниссимо!-сказал Потапов страшным голосом.

– -А если мне всё это – как зайцу сифилис?

Профессор отшатнулся.

– -Вы мыслите ощущениями, а это опасно. Представляете, что значит, если эта книга действительно из библиотеки Ивана Грозного?

Глядя на почти проткнувший его палец, Сева с отвращением ощутил себя провинившимся школьником на первой парте.

– -Только не надо тыкать других мордой в собственное превосходство,-сказал он с раздражением.

– -Да это значит, что можно будет найти всю библиотеку! Вы понимаете, что это значит? Пафосно говоря: мистикус фантастикус! Исчезнувшие книги… Некоторые были присланы еще константинопольским патриархом при крещении Руси! Может там лежит Евангелие от Петра, где говорится о детях Иосифа от первого брака? Представляете!.. Дерптский пастор Иоганн Веттерман своими глазами видел библиотеку и оставил список некоторых книг! По его утверждению, там есть арамейская версия Евангелия, которую упоминает Епифаний!..

– -Кто это – Епифаний?-спросил Чикильдеев, но профессор только замахал руками:

– -Неужели всё это не вызывает у вас благородной ностальгии?

– -Скорее ностальгическую отрыжку.

– -Ах вот как! А я, знаете ли, не могу принять вашу…-Аркадий Марксович Потапов сложил губы трубочкой и с отвращением гнусаво произнес:--культуру унисекс! Вы мне напоминаете тех египтян, которые использовали аристотелевы труды, чтобы заворачивать в них мумии священных крокодилов! А ведь когда эти листы нашли, то пришлось переписывать учебники истории!

– -Ну и дурят нашего брата! Слава богу, я историю с детства не любил. А может Аристотель ваш специально так написал. По злобе или от дурости.

– -Ученый не может написать по злобе или от дурости!-закричал профессор почти с визгом.

– -Да поймите, профессор, мне всё это по барабану: и ваш Аристотель, и крокодилы. Я понимаю: должны быть всякие заумные слова, поскольку, если их нет – нет науки, нет науки – нет ученых, нет ученых – нет степеней, нет степеней – нет квартиры в Москве. И прописки. И прочего всего.

Профессор издал писк раненного птеродактиля.

– -Вы!-закричал он так, будто хотел этим криком убить Чикильдеева, а потом вдруг шепотом сказал:--Вы – варвар!.. Александрийская библиотека…-снова заговорил он, и вдруг на кухонном столе, откуда ни возьмись, стали появляться книги. Оказалось, они лежат всюду: в кухонных тумбочках, под столом, на подоконнике и даже, к севиному ужасу, в хлебнице.-Великая Александрийская библиотека… Да за возможность работать в ней ученые заискивали перед правителями! Из одних Афин сколько туда навезли рукописей!.. (профессор громоздил книги одну на другую) При Каллимахе их было четыреста тысяч, а через двести лет – семьсот!..

Александрийская библиотека наступала на Чикильдеева, и он понемногу отодвигал пальцы.

– -…В "Таблицах" Каллимаха перечисление манускриптов великой библиотеки заняло сто двадцать томов!..

– -Так может быть и её поищем?-нагло предложил Сева.

– -Ее сожгли!-закричал профессор.-Такие варвары, как вы!

У него в руках возник спичечный коробок, чиркнуло – и над всей бумажной кучей появилось маленькое зловещее пламя.

– -Вам надо к врачу-психопату!-проговорил Сева, отшатнувшись.

– -Это вам надо!-загремел Потапов доселе не слышанным Севой стальным голосом.-Если уж на то пошло, именно ваш узкий и длинный череп свидетельствует о кретинизме и упрямстве! Это я говорю вам, как ученый! Триста двадцать один сундук с ценнейшими книгами лежит под ногами, а вы рассуждаете про какой-то барабан!

"Триста двадцать один миллион долларов!"-вспыхнуло в голове у Севы, и он сдался.

– -Подождите!..-выдавил он.-Вы там… хотели куда-то ехать. Ладно. В Москве сто рублей не деньги, час не время. Я готов вас отвезти.

11.

Институт истории цивилизации, как и положено подобного рода учреждениям, помещался в пятиэтажном железобетонном бараке, претендующем на гордое звание "здания".

Когда профессор с Чикильдеевым преодолели двойной ряд неуправляемых дверей и вошли в ненавидящий сам себя вестибюль, там не было ни души, кроме вахтерши с осанкой Наполеона.

– -Здравствуйте, Мария Семеновна,-сказал профессор, явно стараясь, чтобы его голос звучал приятно.

– -Здрасьте,-отозвалась Мария Семеновна с профессиональным сарказмом.-А это ктой-то у нас?-спросила она, вцепляясь глазами в Чикильдеева.

– -Я сотрудник!-веско бросил тот.

В руке его тут же появился небрежно приоткрытый документ, и он раньше профессора проследовал на охраняемую территорию.

– -Позвольте, Вячеслав,-шепотом сказал Потапов, догнав его через десять шагов,-разве у вас есть наш пропуск?

– -У меня есть свой.

– -А как же вы… почему же она?..

Чикильдеев пожал плечами.

– -Обычный прием. Я его показал кверху ногами.

– -М-да…-протянул профессор.-Я думал, вы не такой.

– -Я обыкновенный.

– -Да не очень.

– -А вы хотите, чтобы я тут у вас топтался вроде колхозника в Третьяковской галерее?-язвительно спросил Чикильдеев.

В угрюмых коридорах института, как и в вестибюле, тоже не было ни души.

– -У вас что – эвакуация?-спросил Сева через пару десятков шагов, чтобы разбить гулкую тишину.

– -Неприсутственный день,-пояснил профессор.

– -Это как?

– -Ученые в этот день работают с источниками.

– -Надо же!-удивился Сева.-А вся страна имеет возможность приникать к источникам лишь в уикэнд!

– -Не старайтесь, вы всё равно не выведете меня из себя плебейскими шуточками,-сказал профессор.

Вслед за ним Чикильдеев зашел в большую комнату, заполненнную шкафами разных размеров и форм, поставленных в таком порядке, в котором не проглядывалось никакой идеи, кроме как максимально усилить путаницу. Чтобы еще более затруднить передвижение, кое-где между шкафами были втиснуты столы. На столах лежали книги; полчища книг молча толпились за стеклами шкафов.

– -Что это за свалка?-спросил потрясенный Чикильдеев.

– -Кабинет истории книги,-сдержанно ответил оскорбленный Потапов и тут же ушел за шкафы. Сева поплелся за ним, недоумевая:

– -И зачем я за вами сюда поперся?

– -У вас руки длиннее,-сказал профессор.-Подайте мне вон ту папку.

Чикильдеев подал ему отвратительного вида коленкоровую папку, напоминающую раздавленную рептилию с вылезшими внутренностями.

– -Что это за гадость?

– -Это мои записи по поводу библиотеки Ивана Грозного. Я как-то занимался вычислениями места…

– -У вас, я вижу, уже застарелая болезнь.

Профессор, очевидно, не расслышал; он вытащил свои бумажки и, просматривая их, запел на несуществующий мотив:

Была весна, цвели дрова и пели лошади,