Звездный десант - Роберт Хайнлайн

Мы пользовались теми винтовками на учениях, они заменяли нам более серьезное и смертоносное вооружение. Мы вообще много пользовались заменами, приходилось. «Взрыв» бомбы или гранаты, использованных против техники или живой силы, был похож на облако черного дыма. Учебный газ заставлял только чихать и прослезиться, это означало, что ты мертв или парализован… гадость такая, что уже не забудешь о мерах безопасности в случае газовой атаки. Если не считать, что сержант потом жрал тебя перед строем с потрохами.

Спали мы по-прежнему мало, больше половины учений происходили ночью, с инфравизорами и радарами, аудиоснаряжением и прочим.

Винтовки заряжали холостыми, но на каждые пятьсот холостых патронов приходился один боевой. Опасно? B lа и нет. Просто жить — тоже опасно. Да и невзрывающаяся пуля не убивает, разве что в голову попадет или в сердце, да и то едва ли. Но этот один настоящий патрон на пятьсот холостых заставлял проявлять повышенный интерес к укрытиям, особенно когда стало известно, что некоторые винтовки оказываются в руках инструкторов. А эти уж были снайперами и действительно старались нас подстрелить. Уверяли, правда, что в голову преднамеренно никто не целит… но инциденты случались.

Дружеские заверения инструкторов не слишком вдохновляли. Эта пятисотая пуля превращала учения в масштабную русскую рулетку; скучать перестаешь в ту же секунду, как слышишь, как мимо ухо свистит пуля и лишь потом — щелчок выстрела.

Мы все равно расслабились, и начальство распустило слух, что, если мы не подтянемся, настоящая пуля станет одной на сотню… а если и это не сработает, то одна на пятьдесят. Не знаю, внесли эти коррективы или нет, зато знаю, что мы подтянулись, потому что парню из соседней роты чиркнуло по заду настоящей пулей. В результате — восхитительный шрам, куча придурковатых шуточек и возросший интерес к маскировке. Мы смеялись над тем парнишкой за то, что выстрел пришел в филейную часть… но все мы знали, что мишенью могла оказаться его голова. Или наши головы.

Инструктора, которым не нужно было стрелять, в укрытие не прятались. Они надевали белые рубашки и разгуливали, не пригибаясь, со своими глупыми стеками, очевидно пребывая в хладнокровной уверенности, что ни один рекрут не станет намеренно стрелять в инструктора. В отношении некоторых скажу: чрезмерная самоуверенность. Тем не менее, при шансе один на пятьсот попадание считается прицельным выстрелом, а это приравнивается к убийству. Фактор риска снижался еще и потому, что рекруты все равно не умели настолько хорошо стрелять. С винтовкой не так легко справиться, на ней даже «поисковика цели» нет. Я понимаю так, что давно, когда на войне сражались с такими винтовками, требовалось сделать несколько тысяч выстрелов, чтобы подстрелить одного человека. Кажется невероятным, но военная история утверждает, что это так. Очевидно, большая часть выстрелов производилась не для того, чтобы убить противника, а для того, чтобы он пригнул голову и не стрелял в ответ.

В любом случае, ни один инструктор не был ранен или убит на учениях. Как и мы — пулями. Смерть приносило иное оружие или случай. Знаете, кое-что может обратиться против тебя, если действовать не по правилам. Один из ребят ухитрился сломать себе шею, со слишком большим энтузиазмом прыгнув в укрытие, когда по нему выстрелили в первый раз. Пули его даже не задели.

Фокус с настоящими пулями был причиной моего понижения в звании. Сначала с меня сняли шевроны, и вовсе не за то, что я что-то сделал, но за то, что совершило мое подразделение, когда меня и рядом не было. Об этом я и заявил. Бронски велел мне заткнуться. Тогда я пошел к сержанту Зиму. Тот холодно сообщил мне, что я отвечаю за то, что делают мои люди… и вкатил мне шесть нарядов вне очереди за то, что обратился к нему без разрешения Бронски. А тут еще мне пришло письмо, которое меня здорово расстроило, мама наконец-то мне написала. Потом я вышиб плечо во время первого упражнения с доспехами (в скафандры вшиты всякие примочки, и инструктора могут вызвать по радио различные неисправности; я свалился и повредил плечо), и все закончилось переводом меня на «облегченную службу». Времени было много, чтобы подумать, и множество причин, чтобы пожалеть себя.

На этой «легкой службе» я оказался приписан к командиру батальона. Поначалу я старался, поскольку никогда раньше не был в штабе и хотел произвести хорошее впечатление. Я выяснил, что капитан Франкель не поборник усердия; от меня требовалось сидеть смирно, ничего не говорить и начальство не беспокоить. Времени на сочувствие себе появилось еще больше, потому что спать я не рисковал.

А потом вообще стало не до сна. Явился сержант Зим в сопровождении троих. Зим был, как обычно, подтянут и опрятен, но выражением лица в точности напоминал Смерть на коне бледном, а под правым глазом у него явно собирался набухнуть фонарь. Выглядело все это невероятно. В центре тройки стоял Тед Хендрик. Он был весь в грязи — рота находилась на учениях; в прериях не подметают, и большую часть времени возишься в грязи. Губа у Хендрика была рассажена, по подбородку текла кровь и капала на рубашку, головной убор отсутствовал. Глаза у парня были дикие.

Сопровождение было при оружии, у Хендрика винтовки не наблюдалось. Один из парней был из моего взвода, его звали Лейви. Он был возбужден и обрадован и украдкой подмигнул мне, когда никто не видел.

Капитан Франкель удивился.

— Что это значит, сержант?

Зим застыл в стойке «смирно» и отбарабанил как по писаному:

— Сэр, командир роты «Эйч» докладывает командиру батальона. Нарушение дисциплины. Статья девять-один-ноль-семь. Неповиновение командиру и нарушение установки во время учебного боя. Статья девять-один-два-ноль. Игнорирование приказа при тех же условиях.

Капитан Франкель был озадачен.

— И вы пришли ко мне с этим, сержант? Официально?

В жизни не видел, чтобы человек сумел выглядеть смущенным и невозмутимым одновременно. Зим смог.

— Сэр, если капитан позволит. Рядовой отказался от административного взыскания. Он настаивает на встрече с командиром батальона.

— Ясно. Законник доморощенный. И хотя я по-прежнему ничего не понимаю, сержант, фактически у рядового есть такая привилегия. Каков был приказ и установка?

— «Замри», сэр.

Я посмотрел на Хендрика и подумал: «Ой-ей, парень влип». На команду «замри» падаешь в грязь, быстро используешь любое укрытие и замираешь, не двигаешься с места, вообще не шевелишься, даже не моргаешь, пока не отменят приказ. Рассказывали, что людей ранило в положении «замри»… и они медленно умирали, без стона и движения.