Zевс - Игорь Савельев

Разговор о видах на урожай и о прочих сторонних материях, впрочем, то и дело сбивался на что-нибудь, так или иначе связанное со смертью; прозвучало, например, что вот, умер Солженицын. Татищев припомнил приличествующее – как в этих же стенах передавали друг другу бледные копии «В круге первом». (И, повеселев, Кирилл поедал пирог в борьбе с вываливающейся начинкой, ехидно косился на каменевешего лицом китайца: у них-то, поди, за самиздат по-прежнему расстреливают на площади.) Михалыч вспомнил неподобающее: рассмеявшись, рассказал, как его сосед – доцент – решил как-то совершить акт гражданского мужества. В «самые глухие» для него годы – начало восьмидесятых. (И, потяжелев взором, Кирилл задумался, что это интересно: технари и гуманитарии считают «самыми глухими» зеркально противоположное.) Имя Солженицына, естественно, упоминать тогда не полагалось. А сосед смело принялся печатать в диссертации… «Вермонтов» вместо «Лермонтов». Типа, опечатка. Типа, знающие – поймут. Узник Вермонта…

– И что было? – скептически, как всегда, спросил Татищев.

– Ничего. Никто не заметил, – Михалыч глубокомысленно дожевал пирог и вдруг прыснул, щедро посыпав стол рисом. – Просто все мужики, ну, в гаражах… Кому он об этом рассказывал… А он долго еще ходил хвастался… Все стали его называть «Вермутов». Так и закрепилась кличка. Пока не помер, так и ходил – Вермутов, все уж позабыли, какая у него настоящая фамилия…

Погребальная тема витала над столом, не отпускала выпивающих; будто сама река смерти (как там, в античной мифологии? Стикс?) несла вдоль берегов сидящих в рыбацкой лодке, принадлежавшей Михалычу. Вспомнили даже патриарха – говорят, сильно болеет, лечится в Германии, а может, уже и в живых его нет, а скрывают – и печальное невдумчивое «да, да» – хотя, если разобраться, кто бы скрывал, зачем?.. В поминальный ряд оказались вписаны не только люди, а впрочем, тут историю надо начинать с другого конца.

…В тот день «стекляшку» на набережной Академика Туполева впервые посетил Леха.

Он давно поговаривал: «Надо бы посмотреть, как ты там работаешь», – и Кирилл только смущенно хихикал в ответ. Думал же на самом деле о том, как это, оказывается, тяжело – восстанавливать былую дружбу, когда все живые связи почти оборваны. Оказавшись в московских декорациях, в которых, правда, вместо каллиграфически расчерченного – как на старых купюрах – Кремля приезжий обнаруживал вавилонский хаос возле конечных станций метро, вчерашние друзья уже не знали, в чем соединиться сегодня. Ну, допустим, футбол. Кирилл с Лешей однажды даже съездили на Лужники, хоть там и не было ничего серьезного, при полупустых трибунах: на матч с неведомой командой «Луч-Энергия» толпы спартаковцев не валили, и Кириллу запомнилось только визгливое ликование ведущего: «Мяч забил Моцарт!!!» Ну, выпивка, уже умеренная: Кирилл не хотел портить впечатление Яны, которая и не ведала счастливо об их студенческих возлияниях… Что дальше? Не желая ничем унизить друга, Кирилл не расспрашивал о буднях его неведомой шарашки. Леша сам порой рассказывал, и как-то все неудачно. Вдруг, при Яне:

– Приходил тут к нам пацанчик местный… Типа, крутой, весь из себя… Взял «БлекБерри», самый дорогой, считай… Нормальный человек-то не будет такой телефон у нас покупать, переплата ведь будь здоров… Ладно. На следующий день опять приходит. Что-то там настроить не смог, не разобрался. Я стал смотреть, ковыряюсь, и бах – стоны на всю громкость! А он, оказывается, туда уже порнуху закачал, и файлы мультимедиа я случайно открыл… Все это слышат. Пацанчик стоит окаменевший. А я-то! Я ржать не могу, пытаюсь не ржать, а сам, типа, не спеша что-то там настраиваю, стоны не смолкают… Ладно. Настроил. Он смотался – пулей. Девчонки ржут: «Маньяк какой-то». Да ладно, говорю, че вы, обычный дрочер…

Охо-хо. Нет, в гости к Лехе не хотелось. Ни на работу (чирикать с этими «девчонками» с каким-нибудь фрикативным «h» вместо «г», наверняка), ни, кстати, домой, потому что Леша так красочно описал снимаемую им комнату: стол, стул… чуть ли не железный стул, привинченный к полу.

– А в общаге у нас ваще… – начинал рассказывать Леха как-нибудь вечерком, с набитым ртом, потому что не мог оторваться от приготовленной Яной баранины. – Там есть гастер один, ну, белорус, так вот, он…

– Да я и не такое тебе расскажу, – посмеивалась Яна в ответ. – Мы же тоже выезжаем в такие вот общаги…

– О, а я думал, ты работаешь где-нибудь на «Культуре».

– А кто знает, может, я и буду скоро на «Культуре»!

Они так мило стебали друг друга – Кирилл улыбался.

Яна, конечно, рвалась не на «Культуру», но серьезная аналитическая программа – это была ее мечта.

– Слушай, ты же там на телевидении, то-се, может, и нам с Киром поможешь?

Леха сознательно играл в гопника.

– Еще чего, пусть наукой занимается!

А Яна – в строгую учительницу…

Кирилл поначалу не очень радовался желанию Леши побывать у него на работе. Но он немного приободрился после того, как друг проявил такой интерес к его открытию. К его «генератору молний», как весело обозвал это Леша; никаких прямо-таки молний, конечно, не будет, но… Кириллу вообще льстил этот античный поворот. А как назвать устройство, он все равно еще не думал. А если Леша хочет теперь посмотреть, где прорастает наука будущего, то что ж… К тому же Кирилл – не без попыток успокоить себя – думал, что ведь Леша все-таки не посторонний для этой науки человек… Все-таки не все же еще позабыл…

Кирилл уже жалел, что в минуту откровений описал коллег в таких мрачных цветах. Зачем он рассказал, например, как однажды открыл стол Татищева, то есть выдвинул ящик стола… Не вспомнишь уже, что понадобилось, а начальства не было… Так вот. В совершенно пустом ящике кучкой лежали ногти. Состриженные стариковские ногти. Не стоило об этом…

И Кирилл окончательно убедился – не стоило, когда Леша появился на пороге: крайне довольный, что вахтер на проходной не требовал с него паспорт, и прошел «как к себе домой». Леша жмурился от восторга. Или оттого, что солнце, едва перебиваемое синтетическими лианами, сплетенными с тюлем, слепило глаза. Из всех присутствовавших кивнул (и даже привстал) только китаец. Михалыч как резал пироги, колбаску домашнюю, ароматную, огурчики да помидорчики – так и продолжил этим заниматься, едва бросив взгляд. Поминать неизвестно кого – так неизвестно с кем.

– Значит, вот как выглядит рабочее место гения, – сострил Леха, подходя к столу – они с Кириллом пожали руки; ох, не понравилось Кириллу такое начало, а Леха действительно продолжал.

Самое убойное впечатление произвели на него даже не древние мониторы (еще и с защитными экранами!), задвинутые по углам; а то, что лежало на столе у Кирилла, и, получается, – таким образом использовалось. Дискеты. Дискеты!!! Одна даже пятидюймовая… Леха победно хохотал, так, что Татищев даже приспустил очки; да… на Олимп вломился варвар.

– Мы затмение через них смотрели. Затмение первого августа было, помнишь?

И Кирилл едва ли не со злостью – едва не разломил дискету (конечно, никому уже не нужную), чтобы показать, что в ней, действительно, темный пленочный кружок; на поверхность стола едва слышно скакнула тончайшая проволочка или пружинка, державшая створку дискеты. Татищев тем не менее услышал и покосился еще более. Все он слышал. Как крокодил, дремлющий на солнце таким трухлявым бревном, что кажется – опрометчиво! – будто он и веко не в силах поднять.

Впрочем, Леху не остановило и это. Прогуливаясь, как по зоопарку, он остановился у советской модели «Ту-144», взял ее в руки – действительно красивую машину, широченную в крыльях, как дельтаплан, – и Кирилл уже почти зажмурился; ему казалось, что пружинки полетят и оттуда, все затрещит.

– Нравится? – спросил Михалыч вдруг, разливая всем.

Гости сходились на поминки.

– Да, ничего, – Леха пожал плечами, потом внезапно развеселился. – Мы вот, кстати, под ним водку пили… Как раз под хвостом… – он показал где. – М-да, лучшие годы… Под хвост…

И Кирилл, просветлев, принялся рассказывать всем и каждому про борт 77107, отправленный во двор Казанского авиационного, на почетный постой под березами, а точнее, над; про один из шестнадцати построенных – и один из семи физически сохранившихся… – словом, о том, о чем все и так тут знали. Когда Кирилл расслаблялся, он становился несколько глуп. Разлили по второй.

– Под хвост, – усмехнулся Михалыч, дожевывая. – Вы под ним пили, а я на нем летал!

– На испытаниях?

– Зачем, на рейсе!

Татищев, который вообще не привык выражать свои мысли словами, закатил глаза: ну да, подумаешь, послали стажера слетать на рейс! – но обыкновенный снобизм не позволял ему произнести в тот день ни слова. А только впиться в моченое яблоко, слегка брызнув китайцу в глаз.

– Рейс – в Алма-Ату? – Леша явил внезапное знание, и Кирилл даже немного загордился: нет, не зря он рассказывал в сауне…