ТЕОЛОГИЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ - Арье Барац

Между тем не менее правомочным выглядит и другой подход, для которого подход классический представляется своеобразным теологическим докетизмом (докетизм – учение, считающее, что страдания Иисуса были только кажущимися).

Согласно этому альтернативному «антидокетистскому» взгляду, Бог в Иисусе должен был умереть в той же мере, что и человек. А это значит, что в момент крестной смерти Невоплотимый Бог действительно перестал быть Богом, и стал истинным человеком, т. е. только человеком, и соответственно триединый Бог христиан превратился в единого Бога Израиля.

Итак, в проекции на обыденную логическую плоскость церковная формула «истинный Бог и истинный человек» порождает два возможных понимания: или человек приводится к божественной природе, или божество к человеческой. Ортодоксальный церковный тезис: «Бог стал человеком, для того чтобы человек мог стать Богом», вынужден дополниться антитезисом: «Бог стал человеком, для того чтобы перестать быть Богом».

Таким образом теология дополнительности провозглашает, что сформулированный на Халкидонском соборе парадокс воплощения может быть представлен только антиномически. Утверждения, что Бог в Иисусе не умирал, и что Бог в Иисусе умирал – равно правомерны и равно закономерны. В противном случае халкидонская формула «истинный Бог и истинный человек» теряет свое истинное содержание.

Итак, последовательно парадоксальный подход предполагает, что церковный тезис о «неумертвляемости» Бога в человеке Иисусе должен быть дополнен «иудейским» антитезисом, говорящем об отсутствии также и его «божественной составляющей», т. е. ипостаси Сына. А это как раз и означает, что на вершине воплощения (смерти Сына) триединый Бог трансформируется в Бога единого!

В плоскости этого антитезиса мы вправе считать, что дело искупления совершалось Им только средствами иудаизма, т. е. только верностью Праведника заповедям Торы. Интуиция этого «только» блестяще выражена следующими словами Бориса Пастернака:

Он отказался без противоборства,

Как от вещей, полученных взаймы,

От всемогущества и чудотворства

И стал теперь как смертные, как мы.

Ведь тут резонно задаться вопросом: если Он стал действительно таким же смертным, какими являемся и все мы, и не обладал отныне преимуществами своей божественной природы, то не тем же ли самым явилось бы простое доверие дела искупления кому-то из самих нас смертных, т. е. кому-то и без того никаким всемогуществом не наделенному? Да и можно ли в такой ортодоксально-христианской формулировке вообще отличить «бывшего», т. е. воплотившегося Бога от природного смертного?

Итак, Иисус не мог бы совершить того, что он согласно христианской вере совершил, если бы в каком-то ином смысле этого не предполагал тот путь галахи, по которому он шел наравне со всеми иудеями. Иисус не мог бы быть отмечен той Богоравностью, которой его наделяет Церковь, если бы какой-то иной Богоравности не предполагал иудейский подход, согласно которому «каждому, кто соблюдает заповедь поистине, это засчитывается, как будто он сам даровал ее на горе Синай, как сказано: «Соблюдай и делай (сделаешь их)» (Втор 26, 16). Что значит «делай (сделаешь) их»? То, что каждому, кто исполняет Тору и соблюдает ее поистине, засчитывается, как будто он сам создал ее и даровал на горе Синай» (Мидраш Танхума «Таво» 1).

Иными словами, в антиномически понятом халкидонском парадоксе христианская догматика трансформируется в догматику иудейскую, а христианское прочтение Евангелия становится мыслимым только при условии одновременного его прочтения иудейскими глазами. Таким образом, теология дополнительности гласит, что ортодоксально-христианское понимание тайны Воплощения и Искупления вступает в силу исключительно при условии разработанности чисто иудейской трактовки искупления, таковое воплощение на корню отрицающей. Или говоря другими словами, христианская ортодоксия (христология «сверху») начинает по-настоящему работать только в тот момент, когда ее запускает иудаизм (христология «снизу»).

Само собой разумеется, что для иудаизма приведенные выше рассуждения лишены всякой силы. Более того, вся сила этих рассуждений берется из их неприятия иудаизмом. Однако это не значит, что в иудаизме не имеется своей интерпретации описанного парадокса.

Согласно представлениям иудаизма, отделив Израиль от народов и царствуя над ним самостоятельно, Всевышний управляет народами через посредников (ангелов). Тем самым для народов разрешено непосредственно обращаться к своим астральным покровителям, воспринимая их даже как неких вторичных божеств.

Согласно Устной Торе запрет на поклонение языческим богам был дан еще сынам Ноаха. По галахе идолослужение запрещено инородцу так же, как и еврею. Однако, существует ряд религиозных опытов, которые запрещены еврею, но разрешены народам. Неевреям, например, дозволено обращаться к астрологии или к знахарству. Как уже было выяснено, народы могут практиковать «соучастное идолослужение», т. е. такой культ, который «с одной стороны обращен к безначальному единому Богу, Творцу неба и земли, а с другой присоединяет к нему силы телесные или какую-либо из природных сил, или человека, который их воображением поставлен на божественную высоту, но так что первый признается основой, а второй – производным».

Как мы помним, христианство с его учением о «felix culpa» исходит из представления именно о «безначальном едином Боге», и потому является приемлемой формой богопочитания для неевреев.

Но что стоит за самим этим иудейским подходом? Обычно его объясняют «уровнями святости». Евреи более святы, поэтому значительные ошибки им не простительны. Народы – религиозно грубее, и поэтому Всевышний в ряде пунктов относится к ним снисходительно. Но очевидно, что это соотношение вполне можно представить не иерархически, а диалогически.

В том-то и дело, что будничное не просто ниже святого «по уровню», дело в том, что будничное – это другая реальность, обеспечивающая возможность святого. Иными словами, святое и будничное отражают два модуса мира в его отношении к Единому Богу. Для того, чтобы управлять святым непосредственно, Всевышний должен управлять будничным с помощью адекватного посредника. Если таким посредником будет признан один из праведников Израиля, то от этого все только выиграют!

Итак, Иисус Церкви может считаться христианами Богом, а Троица сущей только при условии того, что Бог всегда будет исповедываться евреями Единым, а миссия Иисуса будет понята ими как исключительно человеческое служение, совершенное на путях исполнения заповедей Торы.

Эти альтернативные богопочитания соприкасаются, не отрицая друг друга, а создавая иногда даже своеобразную «симфонию». Следует отметить, что в практическом отношении так получалось уже с древних времен. Действительно, короли многих христианских народов являются главами церкви, и уж в любом случае считаются восприемниками власти Христа. У православных христиан это представление находит предельное выражение в учении о том, что царь является живой иконой Христа, что в царе проступает слава Царя Небесного. Но у иудеев сходная оценка: не только мессия, но любой царь согласно древнему обычаю удостаивается благословения. При виде царя благочестивый еврей произносит: «Благословен Ты, Господи Боже наш, который дал от славы Своей плоти и крови».

Но на протяжении веков этого благословения удостаивались также и христианские самодержцы! Как мы видим, два культа – иудейский и христианский – иногда прекрасно умеют ужиться.

К чему обязывает иудея христианская вера

Итак, Израиль, оставаясь собой, и Церковь, оставаясь собой, одновременно могут быть представлены как одна двучленная община. И именно радикальное различие этих общин служит гарантом того, что им нечего этого союза опасаться.

В силу того, что в определенном смысле близнецы претендуют являться одним и тем же лицом, они могут оказаться смертельными врагами. Однако если различия между ними определились, если братья ясно умеют опознать границы другого и не испытывают угрозы своему существованию, они могут достичь столь глубокого сближения, которое можно сравнить лишь с супружеским.

В этом случае взаимоотношения Израиля и Церкви (Эсава) могут описываться классической брачной формулой, согласно которой, как мы выяснили, мужское начало исходно представляет собой синтез мужского и женского начал (Х и У хромосомы), в то время как женское начало с мужским несовместимо (ХХ хромосомы).

Действительно, если христианство – это всегда иудео-христианство, в том смысле, что любая форма этой религии неизбежно включает в себя элементы иудаизма и совершенно немыслима без этих элементов, то для иудаизма такое сочетание смертельно опасно и даже принципиально невозможно. Иудаизм не допускает в себе наличия никаких христианских примесей.