Матерый мент - Алексей Макеев

– Не говори ерунды – это раз. При чем тут Орлов и "гражданка", корочки-то у нас при себе, и любой романтик с большой дороги при их виде штаны, не к обеду сказано, запачкает, – немедля ответил Станислав. – Мне уже все равно – это два, потому как в оперативных целях я не только бутылочку пива с Вацлавом Васильевичем Твардовским уговорил, но и по пятьдесят граммов с ним же хлобыстнуть успел. И вообще, иди за своими пельменями – это три! Я хотел тебе взять две порции, да боялся – остынут. Про дела меня, голодного, не спрашивай. Знаешь, как в русской сказке – накорми, напои, спать уложи и прочее, а уж потом… Спать можно не укладывать, накормлюсь сам и, чтоб ты голодным не остался, прослежу.

Лавочки в церковном скверике сохранились, даже весело блестели свежей краской. Церквушка, чистенькая, опрятная, после недавней реставрации как-то очень празднично сверкала на солнышке пятью небольшими позолоченными луковками куполов. По дорожкам вокруг центральной клумбы с роскошными осенними астрами и хризантемами переваливались, громко, с металлическими нотками воркуя, жирные, раскормленные голуби. Из-за невысокого татарского клена, обсыпанного ярко-красной листвой, за голубями лениво наблюдала толстая рыжая кошка. Свежий сентябрьский ветерок доносил из приоткрытых дверей непривычную, но приятную смесь запахов разогретого свечного воска, ладана и еще чего-то неуловимо церковного.

Друзья, сытые и довольные, уселись на скамейку; Крячко немедленно закурил и привычно протянул сигаретную пачку Гурову. Тот, отрицательно помотав головой, начал рассказ о своем визите на Профсоюзную. Станислав слушал внимательно, не перебивая, и лишь изредка подавал отдельные одобрительные реплики. Достав из кармана фотографии Мещерякова, Лев передал их другу.

– Думаю, к концу дня, много к середине завтрашнего, наши ребята этого фрукта раскрутят по всем направлениям. Вот, черт, забыл! Суббота завтра, до понедельника могут проваландаться. С уиновцами я созвонился, запрос в Мордовию пошел, значит, – прикинул Гуров, – ответы мы получим в начале той недели, если там, в лагере, оперуполномоченный не сменился. Самое интересное – как этот Валентин с судимостью в Первопрестольную попал и давно ли. Может, он и гастролер, но, знаешь, не верится как-то. На "гастроли" в подобных случаях приглашают совсем уж крутых профессионалов и после акции их не "мочат". В общем, как ни печально, а опять ждать придется. Но зацепка появилась неплохая, как думаешь? Кстати, конфеты покупать на пару пойдем, я тебе не Билл Гейтс, а казенные средства Петр пожадничает отстегнуть.

– На крутейшего профессионала типа Остапчука или Калбонишвили этот парень не тянет. Почерк не тот, исполнение грязноватое, объект не тот, и вообще – все не то! Потом, ты прав – не упаковывают профессионалов столь явно и внагляк, те сами, кого хочешь, упакуют и с подстраховкой работают. У "Остапа", когда взяли его в Одессе, целый штат помощников обнаружили… Не допускаешь, что он вообще новичок, разовый, как зажигалка, а? Подцепили паренька где-нибудь в райцентре подмосковном, посулили хорошие бабки, дали аванс, попутно припугнули. Затем в столицу привезли осторожно, всучили "ствол" и мобильник этот, натравили на Ветлугина и немедленно списали, а?

– Допускал бы, когда б Мещерякову на десять лет и одну "ходку" меньше было. Но он не пацан, он зону прошел и, если не полным дебилом оказался, а по роже вроде этого не скажешь, должен понимать, что к чему. Заметь, при нем ни денег не было, ни документов, ни ключей – вообще ничего, кроме "ствола", не обнаружили. О чем это говорит?

– Понял, – задумчиво протянул Крячко, – он и не думал о том, что его самого уберут, во всяком случае, так скоро. "Макарку" выкинуть не успел, а может, и пожалел, если дилетант. Звонок, его угробивший, – отчет, конечно. Рапорт. И в норку. Где-то он аванс оставить должен был, они без аванса не работают. И заметь, Лев, ни фотографии жертвы, ни плана двора… Почему он был уверен, что завалил именно того, кого надо?

– Собака. И словесный портрет. Не дает мне покоя эта собака, что бы там вдова ни говорила, а знали собачку и привычки собачкины злодеи хорошо. А с авансом – очень вероятно, но необязательно, мог и "страха ради иудейска", я знал такие случаи. Ладно, Станислав, мыслью по древу растекаться – слишком большая роскошь. Мы не Эркюли Пуаро, чтобы на одних домыслах и психологических этюдах выползать. Давай рассказывай, что в институте.

Станислав поведал, что прежде всего встретился с администрацией ИРК. Директора не было, пришлось ограничиться ученым секретарем.

– Секретарь, Лева, он и есть секретарь, даром, что ученый, и рожа у него секретарская. Толком ничего не сказал – ну, звезда и светоч отечественной биологии, список публикаций на пяти листах, можешь ознакомиться, если желаешь. Ты вроде как специалист теперь в этой науке. Отношения со всеми прекрасные, сплошное благорастворение воздухов и все прочее, – Крячко помолчал, вспоминая детали разговора. – Но я ведь тоже не вчера родился, чувствую, какая-то кошка черноватая между покойником и этой секретуткой в штанах бегала. Я – пожестче…

– И что?

– И ничего… особенного и к нашему делу относящегося. Видишь ли, весь институт с протянутой рукой чуть ли не на паперть собирается, реактивы купить не на что, даже в директорской лаборатории, а у Ветлугина деньги берутся то оттуда, то отсюда, и, заметь, делиться с остальными лабораториями он не хочет категорически! Тут несколько раз фамилия Алаторцева прозвучала. Я продолжаю давить, я же службист и прочее, – Крячко иронично усмехнулся, – это ты у нас белый и пушистый, а Стас Крячко – седой и лохматый, его коржиками с конфетами никто не кормит. Выясняется помаленьку, что пресловутый Алаторцев у Ветлугина навроде "серого кардинала". То есть сам Ветлугин весь витает в творческих эмпиреях, на то он звезда и светоч, и вообще – английская королева, а все финансовые, организационные, кадровые и прочие вопросы, с реальной властью связанные, – на Андрее Андреевиче. При этом имени физиономия у моего ученого собеседника становится кислее уксуса. Я для себя этого Андрея Андреевича беру на заметку, раскланиваюсь и двигаю в лабораторию, куда ученый хрюндель предварительно звонит по "внутряшке".

– Чем он, хрюндель то есть, тебе так не по вкусу пришелся? – Гуров с интересом посмотрел на Станислава.

– Да противно, знаешь ли… Вежлив аж до приторности, однако в глазах явственно читается, что он – венец природы, а ты – дерьма кусок и мент позорный. Глупый и самовлюбленный сноб, я таких терпеть ненавижу! Но к делу это не относится. Но я вот что тебе скажу – после беседы с этим Алаторцевым, до нее я сейчас доберусь, осталось у меня впечатление, что чем-то очень они с хрюнделем схожи. Внутренне. Поэтому хрюндель рожу и корчит. Но он дурак и прост, как рваный червонец, при всем ученом антураже, а тот ох как непрост!

Крячко расспросил всех восьмерых человек, в лаборатории культуры тканей сегодняшним утром находившихся. Главное, что он выяснял, – с кем, когда и о чем говорил покойный завлаб в ближайшие дни и не вызвали ли у него эти разговоры либо что другое приступов злости, дурного настроения и прочих "негативных эмоций"?

– Лев, ты же знаешь – о росте подозреваемого трех свидетелей расспрашиваешь, и то у одного карлик, у другого – наш коллега дядя Степа – великан! А тут психология сплошная, темный лес. Что за зверь такой – дурное настроение, сам точно сформулируй! Одному кажется, что человек крюк для веревки и мыла кусок присматривает, а другому – что у него намедни американский дядюшка-миллионер коньки отбросил и пора за наследством двигать. Кто одно, кто другое, знакомая твоя даже всплакнула от переживаний.

– Поделикатней не мог, психолог… – Льву стало жаль понравившуюся ему Кайгулову. – Что, совсем по нулям?

– Это ты обижаешь, начальник! – Станислав скорчил унылую мину, но сразу же заговорил очень серьезным голосом: – Первый интересный момент: не успел я зайти в лабораторию, как твоя лекторша ко мне подпорхнула и поинтересовалась, не нашли ли наши эксперты – дословно – "наркотического криминала" в списке, тобою унесенном. Весело так спросила, с незлобной подначкой и блеском в глазенках. "Какой такой список, – придуриваюсь я, – знать ничего не знаю, мне начальство про это ничего не говорило", а сам замечаю, что при этом ее вопросе выражение морды лица у одного из окружающих становится, как бы это сказать, тухлым.

– У Алаторцева, я догадался? – перебил друга Лев.

– Догадался, Шерлок ты наш доморощенный, но фамилию его я позже узнал. Сам знаю, к делу этого не подошьешь, но и ты меня не первый год знаешь – голову на отсечение дам, что-то ему резко не понравилось, то ли вопрос ее, то ли… не знаю.

– Станислав, давай по порядку. Ты опрос прямо в лаборатории вел? Они ответы друг друга слышали?

– Ты меня, Гуров, совсем за младенца держишь или как? – Крячко даже засопел от обиды. – Дудки им, а не "слышали". Там есть закуток такой – три на два метра, кстати, громко именуемый кабинетом заведующего. Там мы с ними и общались. По очереди. Про настроение – полный разнобой на любые вкусы, это я уже говорил, но шестеро из восьми четко отметили, что в понедельник, за день до смерти то есть, Ветлугин в этом самом кабинете больше двух часов – с десяти или около того утра и почти до их обеда, до часа, – в этом самом кабинете беседовал с Алаторцевым.