Сиротская Ойкумена - Игорь Старцев

и тут же все перестирал, щедро намыливая одним из двух украденных на вокзале кусков мыла, мял и тер долго, а потом тщательно полоскал в сонной речной прохладе. Развесил по гибким ивовым веткам, чтобы постиранное высыхало на солнцепеке, а сам забрался в холодный поток, плескался, переступая на вязкой подушке ила, и в итоге стер об себя весь обмылок.

Припекало все крепче, джинсы и куртка обсыхали на глазах. А поездов, между прочим, так и не было слышно на линии. Движение отсутствовало полностью – как в направлении станции Сырой Брод, так и от нее. И смартфон упорно молчит, отказывается ловить сеть. Будем надеяться, это временно.

В смешном детском рюкзачке были найдены две банки дешевых рыбных консервов, одна банка говяжьей тушенки, три упаковки армейских галет, десять брикетов лапши, пять пакетиков кофе и армейский же котелок со следами копоти на облупленных боках. Котелок есть, а чая нет – нехорошо. Нож швейцарско-китайский универсальный, ложка, вилка. Маленькие пакетики соли и сахара, два коробка спичек и красивый туристический буклет со свернутой картой для путешественника по Восточной Гондване. Маршрут в ней был заботливо прорисован красным маркером. Карта сообщала, что путь отсюда до города Баллибей займет часа три, не больше. Полиуретановый коврик, свернутый в трубу. Аптечка – плоская коробочка размером в половину ладони. Идентификационная карта личности с размытым портретом обладателя, она же банковская карта. А банкоматов нет.

Вылезший из реки посвежевший человек блаженно вытянулся на пружинистом полиуретановом коврике и закрыл глаза. Тихо плескалась вода и сонливо шелестели ивы, издалека доносились неразборчивые голоса. Открыв глаза, Постников понял, что он задремал и спал в итоге не менее двух часов. Торопливо нахватал по берегу сухого топляка, запалил костер и вскипятил воду, пристроив котелок на толстую ветку с развилкой. Пил кипяток, решив приберечь кофе, и пообедал распаренной лапшой. Вообще, разумнее будет привыкать к умеренности.

Оттер песком котелок, прошелся пучком травы и прополоскал, аккуратно упаковал пожитки в рюкзак. Одежда высохла лучше некуда, а что все было мятое – так на это мы, ясное дело, плевать хотели. И не худо бы еще удочкой разжиться. И обязательно солью.

Нет на свете лучше картины, чем в те дни, когда в полдень солнце заливает цветущие луга и проселочные дороги, а трава не успела еще поблекнуть и забуреть от июльского зноя. Жизнь в такие минуты может показаться вполне сносной.

И знаете, в целом оказалось не так уж страшно. Теперь – добраться до второй точки, отмеченной на карте. Там устроиться на ночлег в каком-нибудь сарае. Ночевать на берегу, в неизвестности, – не дело. Здесь водятся комары, а то и кто похуже. Он двинул дальше.

8 глава

Если верить дрожащей маркерной линии, то ходу до ближайшей от станции деревни Речная было часа полтора, никак не больше.

Постников приложил ухо к рельсу – послушать, не идет ли где поезд. Рельс безмолвствовал как мертвый, а железнодорожный мост, наоборот, отзывался живым гулом на ветру. Вскарабкавшись по скобам на самый верх стальной мостовой фермы, где порывами хлестал дерзкий ветер, Постников поднялся во весь рост на широкой поперечной балке, щедро усеянной засохшим птичьим пометом, и огляделся во все стороны. Под ногами дышал удивительный мир – новый, но удивительно знакомый. Ртутная сабля реки плавно забирала на юг, в той же стороне проглядывали буро-зеленые холмы и терялись в синеватой дали вперемежку с небольшими перелесками. Кое-где проглядывали ровными линиями куски возделанных полей, по которым бродили черные точки галок. По траве катался невидимый ветер и разгонял волны, ветки берез гнулись и воздух протяжно шелестел в кронах, выворачивал листву серебристой изнанкой кверху. Но скажите на милость: разве может в таком месте случиться хоть что-то неприятное? Вздор, не может быть – все не так уж плохо!

Когда Постников спустился на землю и углубился в тень сосняка, из кустов прямо перед ним вылетел рыжий зверь и потрясенно застыл совсем близко, всего шагах в пяти. Лиса, рыжая лесная лиса. Смотрела умно, будто запоминала. Фыркнула и неторопливо растворилась в подлеске.

Через час с небольшим размеренной ходьбы поодаль в траве, словно шляпки подосиновиков, проглянули шиферные скаты и трубы деревенских крыш. Сразу за опушкой потянулись поля с остатками картофельной ботвы – урожай здесь уже собрали. По деревне бродили какие-то люди, урывками доносился пронзительный детский плач. Подойдя ближе, Постников услышал непонятное ритмичное похлопывание. Приглядевшись, он понял: полуоторванная полоса жестяной кровли пустого дома загнулась и хлопала на ветру. На жердевом скелете пугала, торчащего посреди вытоптанного огорода, отдыхала матерая сорока и стреляла глазом по сторонам. Этот край деревни словно вымер. Только посреди улицы брела ему навстречу изможденная и оборванная в лоскуты женщина с ввалившимися щеками. Прикрыв ладонью глаза от солнца, она так и сверлила пришельца глазами, будто собиралась нанизать его на нитку про запас.

Сорока залихватски выдала автоматную очередь, а женщина подошла и вдруг ловким движением прильнула к его плечу и зашептала прямо в ухо:

– Я тощая да ловкая – сделаю хорошо, сам же обрадуешься!

Постников сказал «нет» и отмахнулся локтем, и странная женщина, как ящерица, сиганула за угол. Детский плач стал еще громче, а в нос ударил стойкий смрад нищеты. На заборах всюду висели пятнистые детские пеленки и какие-то дырявые ковры. Улицу прорезал истошный женский визг, а за ним свинцовой картечью посыпалась площадная брань другой женщины: «Твою мать, куда ковшик свой ставишь, лахудра!».

Ветер притащил запах дыма – за деревней, похоже, жгли костры. Люди в Речной стоят таборами, потом что здесь кончается первый дневной переход от Сырого Брода к востоку, к тишине и к хоть какой-то безопасности. Глядя на пеленки, Постников быстро сообразил, что мысль о сне на сеновале ему придется забыть. Конечно, спать где-то было надо – а тут, извольте видеть, ковшик. Скверно люди здесь живут, заметно сразу.

В поле за кривой жердяной околицей выстроились полукругом разномастные машины, прицепы и велосипеды, а обитатели этого бивака поддерживали огонь, волокли охапки дров, надерганных из поленниц, тополиные ветки и кое-где уже ломали заборы, чтобы не зябнуть ночью. Вымахали на огородах пестрые купола шатров, слепленных из всего что только можно – бумажных пакетов, одеял, кусков шифера и целлофановых клочьев.

Но черт возьми – где же заночевать? В сероватых сумерках шныряли всякие беспокойные силуэты, и в воздухе вздымалась полковым знаменем опасность. Постников пошел к деревенской площади. Здесь имелся внушительный дом, похожий на сельскую администрацию или сельсовет. Близ него роилась внушительная толпа,