Воспоминания о Николае Шмелеве - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шмелёв видел Россию и Запад связанными общей судьбой и сделал вывод, который нам следовало бы помнить: всем силам современности «предстоит или вместе погибнуть, или устроить, наконец, на Земле жизнь, достойную Человека»[17].
Такой решительный настрой Шмелёв считал, как он любил говорить, обыкновенным здравым смыслом. Он, по сути дела, призывал политиков создать в мире условия умеренности и сдерживания страстей. Николай Петрович предсказывает, что если люди не осознают возникшей глобальной угрозы, может наступить «грядущий мировой хаос». Этому способствует безудержная и безжалостная глобализация в пользу «золотого миллиарда», оставляющая сотни миллионов землян в нищете и бедности. Она порождает многомиллионные потоки стихийной миграции. Последняя, считает Шмелёв, меняет этническое и цивилизационное лицо современного мира, в том числе в странах, составляющих ядро евроатлантической цивилизации.
Такие предупреждения выдающегося ученого должны быть услышаны, должны повлиять на умонастроения во всей Европе, в том числе в России.
Сдержанный в манерах, предпочитающий светлые костюмы и галстуки, всегда готовый поддержать молодых ученых, а когда надо — покритиковать маститых коллег и даже крупных чиновников, — таким Николай Петрович Шмелёв навсегда останется в памяти всех, кто его знал.
18 ноября 2014
Ан. А. Громыко
Член-корреспондент РАН
Памяти уникального человека, излучавшего мудрость и добро
Моральных авторитетов нации всегда мало. Но, к счастью, они все-таки есть. Именно таким авторитетом и был Николай Петрович Шмелёв, который одним из первых ярко и доходчиво обнажил язвы бюрократического социализма и открыто заявил, что русские люди своей трагической историей заслуживают лучшей участи.
Когда жена выдающегося ученого-экономиста, замечательного русского писателя и моего большого друга Николая Петровича Шмелёва — Наташа — сообщила мне о его внезапной кончине, я воспринял эту весть как большое личное горе.
Это был уникальный человек. Уникальный своим талантом, своей эрудицией, своим трудолюбием. Его литературное творчество поражало глубиной, яркой образностью, простотой языка, приближающейся к чеховской прозе. Да и сам Николай Петрович всегда мне казался похожим на Чехова. Нет, не внешностью, а сочетанием присущих истинным русским интеллигентам качеств, таких как скромность, доброта, бескорыстие, самоирония, абсолютное неприятие фальши и лжи, готовность прийти на помощь, заслонить от беды и зла…
В общем, он не демонстрировал, а излучал благородство, и это чувствовали все, кому посчастливилось его знать. Вот и я считаю себя очень счастливым человеком и без всякого преувеличения могу утверждать (и он знал об этом), что свою жизнь делю на две части — до знакомства со Шмелёвым и после.
Помню, молодыми людьми мы зачитывались, еще в рукописях, его «Пашковым домом» — задолго до того, как эта повесть была издана, его замечательными рассказами.
Как литератор, Николай Петрович переживал, что четверть века вынужденного молчания отодвинули его от читателя. Пришли иные времена, и он «остался вплоть до сегодняшнего дня для нашей профессиональной литературной среды в некотором роде все-таки „чужаком“»[18]. Впрочем, относился к этому спокойно, поскольку считал для себя единственно важной наградой — «за повышенный читательский интерес». «Должен сказать, — писал Н. Шмелёв, — что я давно исповедаю в своем отношении к литературе один-единственный принцип: скучно или не скучно… Не скучно — значит, имеет полное право на жизнь!»[19]
Нет, не скучно миллионам читателей во всей нашей огромной стране, да и за рубежом, наслаждаться прозой жизни, захватывающей то в «Пашковом доме», то в «Деянии апостолов» и других исторических повестях, посвященных переломным моментам как российской истории и культуры, так и выдающимся деятелям культуры других стран. А как не вспомнить «Ночные голоса» — жемчужину в череде по-чеховски простых, но бесконечно мудрых рассказов, где и драма, и трагедия, и водевиль. Мне особенно близка автобиографическая проза Николая Петровича, поскольку многие ее персонажи знакомы, они выписаны пером мастера полностью узнаваемо и характерно. Настоящие, на мой взгляд, шедевры — его повести о великом голландском художнике Питере Брейгеле и грузинском мастере наивной живописи Нико Пиросмани. Кабинет Николая Петровича в Институте Европы был украшен копиями с картин Брейгеля. Его любимой картиной была картина «Притча о слепых» (слепой ведет незрячих) со слепым поводырем, стоящим на краю пропасти. Это была понятная метафора и для него, и для его друзей, убежденных критиков Системы.
Как ученый-экономист и незаурядный публицист, Николай Петрович особенно много сделал в годы перестройки. В 1987 г. журнал «Новый мир» опубликовал его ставшую сразу же знаменитой статью «Авансы и долги». Это была одна из самых первых и ярких публикаций, ознаменовавших начало гласности в СССР. В этой статье Николай Петрович сумел аргументированно доказать, что рыночная экономика не только не страшна, но и объективно необходима для цивилизованного развития нашей страны. При этом он выступал за регулируемую рыночную экономику, то есть за баланс свободы и справедливости. Свободы, которую обеспечивает рынок. И справедливости, которую должно гарантировать государство.
Он предчувствовал тяжелые последствия для народа от готовящейся шокотерапии и вышел из президентского совета в конце 1991 г., когда Ельцин и его команда приняли решение о радикальных рыночных реформах. И позже он написал немало статей о том, как по-другому, более продуманно, щадяще для населения можно было бы провести рыночные реформы.
По книгам Николая Петровича Шмелёва изучали отечественную и мировую экономику тысячи студентов и аспирантов. При этом он всегда помогал молодым ученым, всем, в ком видел искру таланта.
Будучи членом Международного совета журнала «Мир перемен», Шмелёв активно способствовал его становлению и развитию. Его статьи и интервью по внутренним и международным делам всегда привлекали особое внимание читателей, которые буквально жаждали его оценок тех или иных событий и тенденций.
Николаю Петровичу довелось трудиться не в одном научном коллективе, но, пожалуй, наиболее трепетно он относился к Институту экономики мировой социалистической системы АН СССР (впоследствии ИМЭПИ РАН и ОМЭПИ Института экономики РАН), в котором проработал немало лет, и высоко оценивал профессиональные качества своих коллег, особенно тех, кого впоследствии, как и его, назвали «прорабами перестройки». Делясь воспоминаниями в канун 50-летия института, он особо подчеркивал: «Наряду со своими теоретиками, ИЭМСС имел по каждой стране крепкие группы высококвалифицированных
