Хроника расстрелянных островов - Юрий Виноградов

Дав Преображенскому разрешение на «хуторской» вариант, Жаворонков уехал на флагманский КП к коменданту БОБРа, чтобы решить все вопросы, связанные с обеспечением боевых вылетов авиагруппы на Берлин.

— В первую очередь меня интересует воздушное прикрытие Кагула, — после обычных приветствий сказал Жаворонков.

— Все, чем располагаю, передам в ваше распоряжение. Таков приказ комфлота… — заверил Елисеев.

Из своих и без того скудных противовоздушных средств он выделял всю 12-ю Краснознаменную отдельную истребительную авиационную эскадрилью в составе пятнадцати «чаек» и три зенитные батареи.

— Мало! — вырвалось у Жаворонкова. — Такое ответственное задание Ставки!..

— Гарнизон островов остается без какого-либо авиационного прикрытия, Семен Федорович. А ведь противник ежедневно бомбит наши боевые порядки. Немцы в любой момент могут высадить морской или воздушный десанты.

— А чем же вы собираетесь прикрывать вторую авиагруппу? — сочувственно спросил Жаворонков.

Вторая авиагруппа ДБ-3 дальней бомбардировочной авиации Главного Командования должна была прилететь на Сарему дней через десять. Для нее уже строительные подразделения, снятые с Муху, под руководством майора Навагина оборудовали новый аэродром в Асте.

— Поставлю остальную зенитную артиллерию, — вздохнул Елисеев.

«Немецкие самолеты и так свободно летали над островами, а теперь они совсем осмелеют, — подумал Елисеев. — Значит, и жертв станет больше». Но едва ли это следует объяснять Жаворонкову. Он выполняет приказ Ставки… Да и заманчиво это — ударить по самому Берлину с их территории. Моонзундцы могут гордиться этим.

Обслуживание авиагруппы ДБ-3 было возложено на 15-ю разведывательную авиационную эскадрилью МБР-2. Тральщики уже доставляли из Таллина в Трииги авиационные бомбы и бензин. Все посты ВНОС — воздушного наблюдения, оповещения и связи — переключались на обеспечение дальних бомбардировщиков.

Подготовка первого удара по Берлину заняла у Жаворонкова и Преображенского несколько дней. Они тщательно изучали районы Балтийского моря, до мельчайших подробностей намечая маршрут предстоящего полета. А Москва торопила. Ставка Верховного Командования бомбардировкой Берлина хотела развеять клеветнические слухи об уничтожении советской авиации.

Преображенского беспокоила противовоздушная оборона противника на подходах к цели. Надо было как можно точнее знать примерные места расположения зенитных батарей вокруг Берлина, чтобы случайно не напороться на заградительный огонь и не сорвать запланированного удара. Интересовала Преображенского и бомбовая нагрузка, с которой самолеты могли лететь на такое большое расстояние.

Преображенский вынужден был послать в пробный разведывательный полет по маршруту пять своих бомбардировщиков. Самолеты пролетели над всем Балтийским морем, вклинились с севера в воздушное пространство Германии и благополучно вернулись на Сарему. За все время полета над территорией Германии их не обстреляла ни одна зенитная батарея.

— Да у них там ни одной зенитки нет, Евгений Николаевич, — заметил штурман Хохлов. — Все зенитки на восточный фронт послали.

— Одну оставили, — серьезно произнес Преображенский и, видя недоумение на лице своего штурмана, улыбнулся: — Для капитана Хохлова. Знают, что прилетит…

— И прилетим!

— А я разве сомневаюсь! — в тон штурману ответил Преображенский.

— Давайте-ка теперь подсчитаем, сколько мы сможем взять с собой бомбочек. По русскому обычаю никак нельзя без гостинцев в гости лететь.

Пробный полет дал возможность командиру полка определить полную нагрузку самолетов. Каждый бомбардировщик на это расстояние мог взять до 800 килограммов бомб.

— Думаю, тринадцать ДБ-три вполне достаточно для первого визита, — закончил Преображенский.

Хохлов вынул блокнот и произвел расчеты.

— Ого! Кругленькая цифра! — воскликнул он. — Десять тысяч килограммов взрывчатки! Добрый гостинец. Такой не стыдно самому Гитлеру передать. Персональный подарок, мол, от моряков Краснознаменной Балтики.

Преображенский рассмеялся, дружески похлопал капитана по плечу.

— Что ж, штурман, веди бомбардировщик прямо к Гитлеру. Поглядим, как он нас встретит.

В ночь на 8 августа решено было нанести первый удар по Берлину.

Преображенский коротко доложил план удара по Берлину командующему авиацией ВМФ.

— Одобряю, — заключил Жаворонков. — Хотелось только, чтобы вы подольше бомбили Берлин. Пусть фашисты почувствуют силу нашего удара.

Еще с утра инженеры и техники начали готовить тринадцать бомбардировщиков к дальнему полету. К вечеру уже были полностью заправлены баки бензином и подвешены бомбы. Отовсюду доносился шум — механики опробовали моторы.

Преображенский собрал летчиков на командном пункте. Все напряженно смотрели на карту Балтийского моря, посреди которой от острова Сарема на Берлин шла толстая красная линия. Летчики перенесли маршрут полета на свои планшеты, записали координаты изменений курса.

— Вылетать будем звеньями, — сказал Преображенский. — Первую группу веду я. Следующие — Гречишников и Ефремов. Задача наша заключается в том, чтобы как можно дольше воздействовать на Берлин.

— Постоянная высота полета! — спросил штурман Хохлов.

— Не менее пяти тысяч метров, — ответил Преображенский. — На такой высоте немецким зениткам будет трудно вести прицельный огонь.

За три часа до полета командир полка отпустил летчиков. Он считал, что каждый из них должен наедине осмыслить сказанное на совещании, подумать о предстоящем полете или просто отдохнуть. Сам полковник любил перед боевым вылетом посидеть со своим баяном и погрустить под «Степь да степь кругом» — до боли знакомую и оттого близкую песню. В минно-торпедном полку знали эту слабость командира. Летчики присаживались где-нибудь в стороне, внимательно слушали музыку, задумывались. Простая задушевная мелодия уносила их в родные края, где остались дорогие их сердцу люди.

Первым взлетел с аэродрома Преображенский. Его бомбардировщик, тяжело подпрыгивая на неровностях, быстро покатился по взлетной полосе. Моторы гудели натужно, разрезая вечернюю тишину. Самолет все ближе и ближе подходил к далекой кромке леса. Со стороны казалось, что он не перескочит этот темный барьер. Но бомбардировщик незаметно оторвался от земли, перевалил через полосу леса и быстро скрылся. Следом за ним помчались по взлетной полосе еще два ДБ-3. А через десять минут стартовало второе звено.

Солнце низко стояло над горизонтом, и под его косыми лучами трудно было как следует рассмотреть проплывавшую внизу землю. Вскоре появилось море. Взошла луна. На ночном небе замерцали искристые звезды.

— Погода как нельзя лучше! — кивнул Преображенский штурману. — И луна светит. Берлин будет как на ладони. Можно производить даже прицельное бомбометание.

— Если зенитки будут молчать, — отозвался Хохлов, сверяя курс.

— А мы их обхитрим!

— Товарищ командир, все тринадцать самолетов в воздухе, идут курсом на цель, — доложил радист Кротенко.

— Добро! — отозвался Преображенский. Он слегка потянул на себя штурвал, и самолет, задрав нос, пошел ввысь.

Хохлов по карте определил место бомбардировщика. Временами он поглядывал на высотомер, стрелка которого отсчитывала деления. Четыре тысячи метров… Четыре тысячи пятьсот… Пять тысяч… В кабине заметно похолодало. Капитан посмотрел на термометр: за бортом было тридцать два градуса мороза.

— Находимся на траверзе шведского острова Готланд, — сообщил он Преображенскому.

— Отлично, Петр Ильич! Еще три раза по столько, и посыплются наши гостинцы, — отозвался полковник. — Как думаешь, проскочим или увидят?

— Должны проскочить, — сказал Хохлов. — Интересно, сообщат о нашем визите фашистские газеты?

Командир пожал плечами:

— Навряд ли.

Вскоре самолет врезался в рваные облака. С каждой минутой они сгущались, превращаясь в плотные темные тучи. Звезды погасли, исчезло из виду море.

Преображенский вел машину вслепую, по приборам. Надежда, что облачность скоро прекратится, таяла с каждой минутой. Ей, казалось, нет ни конца ни края. Самолеты бросало с крыла на крыло, кидало вверх и вниз, временами трясло, точно на ухабах.

— Надеть кислородные маски! — приказал Преображенский. — Кротенко, передай: пробивать облачность!

Но чтобы вырваться из облачного плена, надо подняться еще выше. Стрелка высотомера как бы нехотя поползла вверх, миновала отметку шесть тысяч метров.

Бомбардировщик негерметичен, и в кабине стало совсем холодно. Пальцы не чувствовали карандаша. Стекла очков покрылись налетом инея. Глаза слезились от нестерпимой рези. Высота — шесть с половиной тысяч метров. А до цели еще ой-ой как далеко.