Черноглазая блондинка - Бенджамин Блэк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто-то другой первым оказался у тела, — сказал я, — верно?
— Да, молодая женщина по имени Мэри Стовер. Здесь, в клубе, она была гардеробщицей. Её парень приехал, чтобы забрать её после смены и отвезти домой. Едва они свернули на Латимер-роуд как увидели тело мистера Питерсона. Они вернулись и рассказали мне о своей жуткой находке.
Забавно, как легко даже такие искушенные люди, как Хэнсон, начинают использовать язык дешёвых романов. Действительно, своя жуткая находка.
— Могу я поговорить с мисс Стовер? — спросил я.
Он нахмурился:
— Не уверен. Вскоре она вышла замуж за своего молодого человека, и они вместе переехали на Восточное побережье. Не Нью-Йорк. Может быть, Бостон? Боюсь, что не смогу вспомнить.
— Как её фамилия по мужу?
— А. Спросите чего полегче. Я только в тот раз и встретился с этим молодым человеком. При тех обстоятельствах знакомство было весьма поверхностным.
Теперь настала моя очередь серьёзно подумать. Он наблюдал за мной с веселым блеском. Наша неожиданная встреча, казалось, доставляет ему большое удовольствие.
— Что ж, — сказал я, — думаю, найти её будет не так уж трудно. — Я видел, что он понимал, что это всего лишь разговоры, и понимал, что я тоже это понимаю.
Мы пошли дальше. За поворотом тропинки мы наткнулись на пожилого негра, который переворачивал глинозём в розовой клумбе — это была та самая лопата, которую я слышал за работой минуту назад. Он был одет в выцветший джинсовый комбинезон, а его волосы представляли собой плотную шапку из тугих седых прядей. Он украдкой бросил на нас быстрый взгляд, так что стали видны белки его глаз, и я вдруг вспомнил, как нервная лошадь Ричарда Кавендиша смотрела на меня в окно моей машины.
— Доброе утро, Джейкоб, — окликнул его Хэнсон.
Старик ничего не ответил, только бросил на него ещё один нервный взгляд и продолжил свою работу. Когда мы прошли мимо, Хэнсон тихо сказал:
— Однажды он появился у ворот, напуганный и голодный. Нам так и не удалось заставить его рассказать нам, откуда он пришёл и что с ним случилось. Мистер Каннинг, разумеется, распорядился, чтобы его приняли, дали кров и куда-нибудь определили.
— Мистер Каннинг? — спросил я. — Кто это?
— О, Вы не знаете? Я думал, что Вы, расследуя это дело, всё это уже выяснили. Уилбер Каннинг — основатель этого нашего клуба. Это Уилбер через «е». На самом деле его зовут Уилберфорс — родители назвали его в честь Уильяма Уилберфорса,[35] великого английского парламентария и лидера аболиционистского движения.
— Да, — сказал я как можно более сухим тоном. — Кажется, я слышал о нём.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Я имею в виду Уильяма Уилберфорса.
— Мистер Каннинг — убежденный гуманист, как и его родители. Знаете, это его отец основал клуб. Наша цель — помогать, насколько это возможно, менее удачливым членам общества. Политика занятости старшего мистера Каннинга, которая действует и по сей день, предписывала зарезервировать определенное количество должностей для… ну, для тех, кто нуждается в помощи и защите. Вы уже встречались с Джейкобом и Марвином, нашим привратником. Если Вы пробудете здесь ещё достаточно долго, Вы встретите и других достойных людей, которые нашли здесь убежище. Клуб «Кауилья» имеет отличную репутацию среди мигрантов.
— Это очень впечатляет, мистер Хэнсон, — сказал я. — В Ваших устах это место звучит как нечто среднее между домом отдыха и восстановительным центром. Почему-то у меня сложилось совсем другое впечатление. Но, без сомнения, такие люди, как Нико Питерсон, действительно ценят филантропический дух этого места.
Хэнсон снисходительно улыбнулся:
— Конечно, не все разделяют человеколюбивые принципы мистера Каннинга. Кроме того, как я уже сказал, мистер Питерсон не был членом клуба.
Сами того не сознавая, мы сделали полный круг и вдруг снова оказались у здания клуба. Однако мы оказались не у парадной двери, через которую я вошёл тогда, а где-то сбоку. Хэнсон открыл дверь со стеклянной панелью в полный рост, и мы вошли в широкую низкую комнату с обитыми ситцем креслами, маленькими столиками, на которых аккуратно, как черепица, были разложены стопки журналов, и каменным камином, таким же просторным, как гостиная в моем доме на Юкка-авеню. В Пасифик-Пэлисэйдс такой камин наверняка нашёл бы себе применение. В воздухе стоял слабый запах сигар и хорошего старого бренди. Я видел, как Уилберфорс Каннинг и его собратья-патриции собирались здесь вечером после ужина, обсуждая прискорбное падение общественной морали и планируя добрые дела. В моем воображении они носили сюртуки, панталоны до колен и напудренные парики. Иногда я начинаю фантазировать и ничего не могу с собой поделать.
— Садитесь, мистер Марлоу, — сказал Хэнсон. — Не хотите ли чаю? Обычно в это время я выпиваю чашку.
— Конечно, — сказал я, — чай-это прекрасно.
— Индийский или китайский?
— Наверное, индийский.
— «Дарджилинг»[36] подойдёт?
В этот момент я не удивился бы, если бы какой-нибудь сладкоголосый тип в белых шортах и блейзере ворвался в дверь, шепеляво осведомляясь, не хочет ли кто поиграть в теннис.
— Дарджилинг это чудесно! — сказал я.
Он нажал кнопку звонка у камина — совсем как на сцене, — а я опустился в одно из кресел. Оно было таким глубоким, что мои колени едва не нанесли мне удар в челюсть. Хэнсон прикурил сигарету от серебряной зажигалки, а затем, поставив локоть на каминную полку и скрестив ноги, посмотрел на меня сверху вниз. Выражение его лица, несколько болезненное, но терпеливое, было выражением лица сознательного отца, вынужденного серьезно поговорить со своенравным сыном.
— Мистер Марлоу, Вас кто-то нанял, чтобы Вы отправились сюда? — спросил он.
— Кто-то вроде кого?
Он, казалось, поморщился; вероятно, дело было в моей грамматике. Прежде чем он успел ответить, открылась дверь, и в комнату втиснулся пожилой человек в полосатом жилете.
Он выглядел таким бескровным, что трудно было поверить, что он живой. Он был невысокий и коренастый, с серыми щеками и серыми губами, с лысой серой макушкой, на которую были аккуратно наклеены несколько длинных прядей жирных седых волос.
— Вы звонили, сэр? — спросил он дрожащим голосом; его британский акцент был настоящим. Клуб «Кауилья» оказался каким-то местом, индейским музеем с примесью Веселой Старой Англии.
— Чайник чаю, Бартлетт, — громко сказал Хэнсон, так как старик явно был глух. — Как обычно. — Он повернулся ко мне. — Сливки? Сахар? Или предпочитаете лимон?
— Просто чай меня вполне
