Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из донесений Коленкура известно, что он был восторженно встречен русским обществом, по повелению императора занял самый красивый дворец в Петербурге, дворец князей Вяземских. 20 декабря Коленкур вручил верительные грамоты. Вечером был спектакль в Эрмитаже, Коленкуру было оставлено место в одном ряду с императором и его семьей. Это поразило весь двор, и все поняли, что появление маркиза Коленкура в Петербурге – это нечто более значимое, чем приезд простого посланника. Приглашение Коленкура на интимный императорский обед его шокировало, он уже знал о письмах графа Толстого и опасался в разговоре с императором, который любил затевать обеденные беседы и своими вопросами ставить в тяжелое положение собеседника, ссылок на эти письма. Но все обошлось, вот рассказ самого маркиза Коленкура: «Перед обедом император сказал мне: «Генерал, с удовольствием вас вижу здесь и спешу ввести вас в круг ваших прав и обязанностей. Мы беседуем после обеда… За обедом император говорил о том, с какой быстротой ваше величество путешествуете и ездите верхом; в Тильзите только он да я могли поспевать за вами. Затем зашла речь о князе Невшательском. Его величество сказал, что он принадлежит к числу людей, внушающих ему наибольшее уважение. Он спросил меня, велико ли было производство по армии вашего величества, и добавил, что слышал, будто ваше величество отказались от белого цвета для пехоты, что лично он стоит за синий и предпочитает его потому, что в синем французская армия совершила столь славные дела».
Маркиз Коленкур подробно описал и послеобеденный разговор с императором:
– До получения документов, которые идут из Франции, у нас не будет серьезного разговора, господин маркиз, – сказал император Александр входящему в кабинет Коленкуру. Он взял маркиза за руку и посадил его направо от себя. – Вы пользуетесь моим полным доверием. Я слышал, что сначала хотели послать ко мне опытного дипломата графа Антуана Ла-Форе, побывавшего и генеральным консулом в Северо-Американских Соединенных Штатах, и посланником в Берлине, но тому, что император Франции послал в Россию именно вас, я очень порадовался, так что передайте Наполеону благодарность от меня.
– Если бы приехал граф Ла-Форе, то с ним остался бы генерал Савари.
– Нет, Ла-Форе совсем не годится. Я не мог бы с ним видеться вот так. А если бы вместе с ним остался генерал Савари, то это излишняя трудность. У двух лиц дела не могут идти успешно, ибо у каждого из них свой личный опыт и свой интерес. Мои намерения прямодушны, в моей привязанности к императору Наполеону нет задней мысли, я это доказал ему всеми моими поступками. Генерал Савари мог бы вам сказать, что все дела, о которых ему поручалось просить, он находил сделанными заранее. Мы сделали в октябре то, что должны были сделать в декабре. Генерал Савари, вероятно, уведомил императора, что я и Румянцев всегда предупреждали его желания в вопросе войны с Англией. Если бы мы оба не думали, что следует ждать сигнала императора Наполеона, я, может быть, объявил бы ее еще раньше. Что же касается шведов, мы уже приняли меры, как я говорил вам об этом вчера. Император говорил Толстому о Пруссии. Меня это огорчило. Савари, вероятно, скажет вам об этом. Никогда не было и речи о том, чтобы она расплачивалась за турецкие дела. Император Наполеон сам завел в Тильзите разговор о Валахии и Молдавии, равно как и о другой части Турции. Он сам определил свою долю. Благодаря низложению султана Селима он считал себя вполне свободным от обязательств. Верьте, что не было сказано ни одного слова, которое могло бы заставить подумать, что бедная Пруссия должна будет сыграть роль вознаграждения в этой сделке, которую вызвали не столько интересы России, сколько беспорядки в упомянутых провинциях. Генерал Савари мог сказать, насколько подобная сделка не отвечает моим чувствам и что я, действительно, не могу согласиться на дележ остатков владений несчастного короля, про которого император возвестил Европе и Франции, что он возвращает ему владения из уважения ко мне. По законам чести он остается моим союзником до тех пор, пока не будет восстановлен во владении тем, что предоставлено ему мирным договором.
– Ваше величество, государь, – ответил маркиз Коленкур, – император Наполеон питает к вам такое же чувство привязанности, все его мысли направлены к интересам и славе вашего величества. Вы могли найти новые доказательства этому в том, что он говорил графу Толстому, если только граф дал вашему величеству верный отчет. Вы не можете сомневаться относительно его истинных намерений, ибо самое большее, чего может желать император, – это точное исполнение Тильзитского договора. Он впервые отделяет свое дело от дел одного из своих исконных союзников. Он делает это ради вашего величества, ибо всеми доводами, приводимыми вами в пользу Пруссии, мой повелитель мог бы с таким же правом воспользоваться в пользу Турции. По вопросам чести, которым, по-видимому, ваше величество придает такую цену, положение обоих государств во всех отношениях одинаково. Повторяю вашему величеству, что в этом случае император Наполеон более думал об интересах вашего величества, чем о своих собственных. Прошу, ваше величество, обратить особое внимание на это замечание… Позволите ли вы мне, ваше величество, вернуться к одному из вопросов настоящего разговора?
Император с удовольствием согласился.
– Мне хотелось, государь, – продолжил Коленкур, – познакомить вас с истинными намерениями моего повелителя, с этого я и начал. Теперь я должен сказать относительно его интересов. Компенсации в Турции, о которых говорит ваше величество, нужно еще завоевать, тогда как вы, ваше величество, нарушив Тильзитский договор и обусловленное им перемирие, уже взяли себе свою долю. Нам нужно сражаться, чтобы завоевать свою долю, и опять-таки сражаться, чтобы сохранить ее. В этих провинциях нет никакой торговли и ни одной из тех выгод, какие приобретет ваше величество. Если вам угодно будет вполне беспристрастно взвесить условия, в которых находится то и другое государство, вы не будете более сомневаться, что положение Франции относительно Турции было бы то же самое, что и положение России относительно Пруссии, если бы добрые чувства императора Наполеона к императору Александру не склоняли весов в вашу сторону.
– Это возможно, –
