Ева Луна. Истории Евы Луны - Исабель Альенде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Никогда не следует отпускать от себя детей, что бы ни случилось, – сказал Хесус Дионисий, прижимая к груди лицо правнука, чтобы тот не видел лиц визитеров и не догадывался, о чем шла речь.
– Не будьте эгоистом. Подумайте о том, что лучше для ребенка. Разве вы не видите, что там, на Севере, он ни в чем не будет нуждаться? Вам не на что купить ему лекарства, вы не можете отправить его в школу. Что из него вырастет? У бедного мальчика даже отца нет.
– Да, но у него есть мать и прадед, – возразил старик.
Волонтеры ушли, оставив на столе рекламные проспекты фонда госпожи Дермот. В последующие дни Клавелес то и дело походя заглядывала в них и сравнивала просторные красивые дома с их скромной хижиной из досок, с соломенной крышей и утрамбованным земляным полом. Эти симпатичные, хорошо одетые приемные родители разительно отличались от нее, босой и усталой. Дети среди множества игрушек были так не похожи на ее мальчика, месившего глину.
Через неделю Клавелес столкнулась с волонтерами на рынке, куда пришла продавать статуэтки деда. И снова она услышала те же доводы: такая возможность ей больше не выпадет; люди предпочитают усыновлять здоровых, а не отстающих в развитии детей; приемные родители из северных стран действуют из благородных побуждений. «Подумайте хорошенько, а то потом будете всю жизнь локти кусать, что лишили сына такого шанса и обрекли его на нищету и страдания».
– А почему фонд заинтересован только в больных детях? – спросила Клавелес.
– Потому что эти гринго – почти святые люди. Наша организация занимается лишь самыми сложными случаями. Нам было бы гораздо легче пристраивать в семьи здоровых детей, но ведь надо же помогать инвалидам.
Клавелес Писеро встречалась с волонтерами еще несколько раз. Они всегда приходили в отсутствие старика. В конце ноября они показали матери фотографию супружеской пары средних лет. Муж и жена стояли у входа в большой дом, окруженный парком. Волонтеры поведали молодой женщине, что госпожа Дермот нашла идеальных приемных родителей для Хуана. «Вот место на карте, где живет семья усыновителей: зимой там идет снег; дети лепят снеговиков, катаются на коньках и на лыжах; осенью деревья стоят в золотом убранстве, а летом можно плавать в озере». Супруги так мечтают усыновить Хуана, что уже купили ему велосипед: вот фотография велосипеда. «И это не говоря уж о том, что они предлагают маме мальчика двести пятьдесят долларов. На эти деньги она сможет выйти замуж и родить себе здоровых детей. Было бы глупо от всего этого отказаться».
Два дня спустя, воспользовавшись отсутствием Хесуса Дионисия, ушедшего убирать церковь, Клавелес Писеро надела на сына самые лучшие штанишки, повесила ему на шею крестильный образок и объяснила ему жестами, придуманными для мальчика прадедом, что они расстаются надолго, а может, навсегда. Но это ради его блага: он отправится в такое место, где у него всегда будет еда и подарки в день рождения. Мать отвела Хуана по адресу, оставленному волонтерами, подписала бумагу о передаче опеки над сыном госпоже Дермот и убежала прочь, чтобы мальчик не увидел ее слез и тоже не заплакал.
Когда Хесус Дионисио Писеро узнал о случившемся, у него перехватило дыхание и пропал голос. Он стал крушить кулаками и швырять на пол все, что попадалось под руку, даже фигурки святых в бутылках. Потом он набросился на внучку и сильно ее побил, что было необычно для человека столь почтенного возраста и кроткого характера. Как только к нему вернулся дар речи, он прокричал, что Клавелес – такая же дрянь, как ее мать, бросившая собственного ребенка. «Даже дикие звери в лесу так не поступают!» Он призвал дух Ампаро Медины отомстить непутевой внучке. Несколько месяцев он не разговаривал с Клавелес, открывая рот лишь для еды и бормоча проклятья за работой, пока его руки орудовали резцом. Семья Писеро привыкла жить в гнетущем молчании. Каждый был погружен в свои дела. Клавелес стряпала и ставила перед дедом тарелку с едой; он ел, не поднимая глаз от стола… Они вместе трудились в огороде и ухаживали за животными. И дед, и внучка все делали машинально, стараясь не прикасаться друг к другу. В праздничные дни женщина брала бутылки с распятиями, фигурки святых и отправлялась торговать ими на рынке. Возвращалась она с провизией и оставляла сдачу в жестяной банке. По воскресеньям они ходили на церковную службу поврозь, как чужие.
Так они и прожили бы остаток жизни в молчании, если бы в середине февраля имя госпожи Дермот не стало сенсацией. Дед услышал о ней по радио, пока Клавелес стирала белье во дворе: сначала был комментарий диктора, а потом подтверждение от министра социального обеспечения. Сердце подкатило к горлу старика. Он выглянул в дверь и стал громко звать внучку. Клавелес обернулась, услышав свое имя. Увидев отчаяние на лице старика, она подбежала к нему и схватила его под руки, решив, что он умирает.
– Они убили его! Ах, господи! Они точно его убили! – стонал старик, упав на колени.
– Кого убили, дед?
– Хуана…
И, задыхаясь от рыданий, он пересказал внучке выступление министра социального обеспечения: преступная организация под руководством некой госпожи Дермот продавала детей-индейцев на органы. Они выбирали больных детишек или же выходцев из очень бедных семей, обещая передать их приемным родителям. Какое-то время малышей откармливали, а когда внешний вид подопечных становился лучше, их перевозили в подпольную клинику, где производились операции. Десятки несчастных уже использованы как доноры органов: у них вырезали глаза, почки, печень и другие части тела для отправки на Север. Старик сказал, что в одном из таких домов, где откармливали детей, было обнаружено двадцать восемь маленьких пациентов, ждавших очереди на операции по забору органов. Однако тут вмешалась полиция, и правительство теперь призывает довести расследование до конца, чтобы раскрыть всю эту жуткую преступную сеть.
Так началось долгое путешествие Клавелес и Хесуса Дионисия в столицу. Они хотели увидеться с министром социального обеспечения и спросить его смиренно и со всем должным уважением, не было ли среди спасенных детей их мальчика, и если он там был, нельзя ли вернуть его в родную семью. От денег, полученных за его усыновление,
