Лучше подавать холодным - Джо Аберкромби

— На вид ты вполне счастлив, — донёсся голос Монзы, — для человека, собирающегося рискнуть жизнью.

Трясучка открыл глаз и обратил улыбку на неё. — Я заключил с собою мир.

— Здорово. Ту войну выирать труднее всего.

— А я и не выиграл. Всего лишь перестал сражаться.

— Начинаю думать, что всем остальным победам цена с гулькин хер, — пробормотала она, почти-что про себя.

Впереди них, первая волна наёмников уже готова к приступу. Они стояли у лестниц, со щитами в свободных руках, дёрганые и нервные, что вовсе не удивляло. Трясучка не сказал бы, что у них приятная задача. Они нисколечки не пытались скрыть свои планы. По обе стороны стены каждый знал, что им предстоит.

Вплотную около Трясучки к выступлению готовилась вторая волна. Чиркая в последний раз оселками по лезвиям, затягивая ремни на броне, обмениваясь последней парой шуток и надеясь, что это не последние вообще произнесённые ими слова. Трясучка лыбился, наблюдая за их вознёй. За ритуалами, которые он видел уже куда больше дюжины раз. Чувствуя себя почти как дома.

— У тебя никогда не возникало чувства, что ты не на том месте? — спросил он. — Что если бы ты только смогла перебраться за тот холм, пересечь ту реку, заглянуть в ту долину, всё стало бы… как надо. Правильно.

Монза сощурила глаза на стены внутренней крепости. — Примерно всю мою жизнь.

— Всю жизнь ты стремилась к дальнейшему. Я взбирался на кучу холмов. Я пересёк кучу рек. Даже море пересёк. Оставил всё что знал и приехал в Стирию. Но здесь уже был я, и когда я сходил с корабля, я уже ждал себя в порту. Тот же самый человек, та же самая жизнь. Та долина ничем не отличается от этой. Во всяком случае ничем не лучше. По моему я выучил лишь одно… надо просто делать что должно, там где я есть. Просто быть тем, кто я есть.

— И кто ты?

Он опустил взгляд на секиру на коленях. — По-моему, убийца.

— И всё?

— Честно? В общем-то да. — Он пожал плечами. — Поэтому ты меня и наняла, не так ли?

— Может когда-то и да. А теперь я не знаю. Может вообще всё это брехня, которую мы себе твердим, чтобы мы могли жить дальше с тем, что наделали.

Трясучка не смог сдержаться. Он взорвался хохотом.

— Что смешного?

— Мне не нужды оправданья, вождь, вот что я хочу тебе сказать. Как называется, когда какая-нибудь штука обязана произойти? Есть же такое слово, когда нечто нельзя остановить? Нельзя увернуться, чтобы ты не пытался делать?

— Неотвратимость, — произнесла Монза.

— Точно. Неотвратимость. — Трясучка со вкусом посмаковал слово, будто ломоть доброго мяса. — Я рад тому, что сделано. Я рад тому, что ещё предстоит.

Пронзительный свист прорезал воздух. Первая волна, разбитая на отряды-дюжины, всем скопом, грохоча доспехами преклонила колени и взялась за длинные лестницы. Они начали продвижение трусцой, галимейшим, если Трясучка мог называть вещи своими именами, строем, скользя и вихляя по склизской жиже садов. Другие отправились следом, ретивости не проявлял никто, стрелки-снайперы с арбалетами старались держать лучников на стенах. Было несколько хрипов, несколько окриков "куда прёшь!" и тому подобных, но в целом марш-бросок был тихим. В самом деле, нет смысла издавать боевой клич пока бежишь к стенам. Что же ты потом станешь делать, когда туда заберёшься? Продолжать орать весь подъём не выдержит никто.

— Вот они, идут. — Трясучка встал, поднял секиру и потряс ею над головой. — Давайте! Жмите, сволочи!

Они наполовину перебрались через сад, прежде чем Трясучка услышал протяжный вопль — Пли! — Мгновением позже шквал щелчков со стен. В нападающих устремились арбалетные заряды. Была пара криков, всхлипов, несколько парней упали, но большинство продолжали пробиваться вперёд, только ещё быстрее. Наёмники с луками опустились на колено и послали ответный залп стрел, что отскочили от бойниц, либо пролетели над ними.

Снова донёсся свист и тронулась следующая волна, люди, которым досталась приятная задача вскарабкаться наверх. В основном легкодоспешные, чтобы могли двигаться проворно и ловко. Первый отряд добрался до стены, они начали поднимать лестницу. Один упал с арбалетным зарядом в шее, но остальные справились, продвинув эту штуку до конца. Трясучка глядел, как она описала дугу и стукнулась об ограждение. Начали подниматься и другие лестницы. Наверху на стенах шевеление усилилось, люди подносили камни, перегибались через край, сталкивая их вниз. Стрелы падали среди второй волны, но большинство бойцов уже приблизилось к стенам, сгрудилось, начинало взбираться. Вот стояли шесть лестниц, затем уже десять. Следующая раскололась на части, когда ударилась о бойницу, обломки дерева полетели на обалдевших парней, что её поднимали. Трясучку разобрал смешок.

Посыпалось больше камней. Человека сшибло с половины лестницы, ноги сложились в разные стороны, он начал визжать. Со всех сторон вокруг доносилась уйма криков, но его нельзя было спутать. Несколько защитников на крыше башни перевернули большой чан кипятка в лицо отряду, пытавшемуся поставить под ними лестницу. Солдаты адски завыли, опрокинули лестницу, схватились за головы и носились кругами, как сумасшедшие.

Стрелы с болтами свистели вверх-вниз во всех направлениях. Отскакивая, катились камни. Люди падали со стен или с пути на них. Иные отползали назад через грязь, иных оттаскивали, взвалив руки на плечи товарищей, довольных предлогу убраться. Добравшиеся до верха лесниц наёмники отчаянно секли во все стороны, не один и не два, получив тычка от поджидающих копейшиков быстро спроваживались в обратный путь вниз.

Трясучка увидел, как кто-то на забороле перевернул горшок над лестницей с лезущими вверх людьми. Кто-то другой подоспел с факелом, поджёг, и всю верхнюю половину лестницы охватило пламя. Стало быть, масло. Трясучка глядел, как та горела, горела вместе с воинами. Трясучка сунул секиру в петлю за плечом. Лучшее для неё место, если собираешься карабкаться. Если конечно не поскользнёшься и не отрубишь ею себе голову. От этой мысли он захихикал снова. Парочка солдат возле него насупилась — он чересчур много смеялся, но ему было пофиг, в нём уже ярилась кровь. От их кислого вида он захихикал только сильнее.

Кажись кто-то из наёмников перебрался через ограждение справа. Он увидел как у бойниц замелькали клинки. Сзади напирали ещё люди. Лесницу, усыпанную солдатами, шестами оттолкнули от стены. Мгновение она шаталась, стоя торчком, словно лучший в мире скоморох на ходулях. Бедолаги, что повыше, корчились, хватались за ничто. Затем она медленно опрокинулась, размазывая их всех о булыжники.