Незабываемые дни - Михаил Лыньков

Самолет шел на восток.

Полковник думал о своем, о необъятных просторах неспокойной Азии, о безграничном бассейне Тихого океана. Конечно, все это так чудесно и величественно. Не надо будет больше постоянно думать об этих неблагодарных и строптивых рабочих. Сотни миллионов людей живут только в одном Китае — это неисчерпаемая армия рабов, даровых рабов. Для собственных фабрик и заводов полковника Хирошито открываются богатейшие перспективы. Стоит, пожалуй, перевести некоторые предприятия в Китай. Можно попытать счастье и на Филиппинах. Неисчислимые богатства ждут его в Индонезии. Тоскуют по умелой хозяйской руке Индия, Бирма, Индокитай. А сколько неизведанных возможностей скрыто в просторах Сибири. Правда, попытка проникнуть в этот край всегда кончается не очень благоприятно для мужественных потомков самураев. И даже теперь, когда армии этого экзальтированного фюрера занесли свой меч над Москвой, соотечественники полковника Хирошито еще не отваживаются сделать новую попытку вторгнуться в Сибирь. Мечтают об этом, накапливают силы, но начало откладывают на неопределенный срок. Боятся. Взвешивают. Ждут удобной минуты, подходящей ситуации.

Полковник сам, своими собственными глазами видел, как неукротимый Гитлер несколько раз уже предпринимал атаки на японского посла, а тот всегда отвечал с почтительной улыбкой:

— О, мой уважаемый фюрер, мы сдерживаем для вас дальневосточные армии русских… Поверьте, что это стоит нам очень дорого! Все в свое время, мой фюрер!

— Этот час настал. История, верховный разум… — тут Адольф высоко поднимал свою руку с нацеленным, как дуло пистолета, пальцем, словно собирался пробить им и потолок, и крышу, и далекое небо, — наконец, голос великой и неумолимой для врагов наших судьбы подсказывают мне: вот идет победа, вижу ее, слышу ее фанфары. Еще день, еще два, и она будет в моих руках. Разве вы не знаете, наконец, что мои солдаты, мои офицеры собственными глазами видят Москву?

— Если вы будете в Москве, мой уважаемый фюрер, поверьте мне, что и мы где-нибудь будем! — хитро уклонился от прямого ответа посол.

Разумеется, все это так сложно. Можно и прогадать, упустить удобный момент. Однако быть под Москвой еще не значит быть в Москве. Русские — это особенный народ, который ничем не удивишь и ничем не испугаешь. Сегодня под Москвой, а завтра можно очутиться чорт знает где. Такие случаи известны в истории. А с историей, тем более с русской историей, шутить рискованно. Неплохо было бы, чтобы армии Гитлера действительно одержали победу под Москвой. Возможно, тогда стали бы доступными сибирские просторы. Любопытно, где можно было бы остановиться тогда?.. На Урале? А может, на Волге. Видно, и у этого беспокойного фюрера победы родят новые претензии, ибо аппетит, как говорят, приходит во время еды. Но неплохо будет, если гитлеровцы вымотают силы русских. А вместе с ними и свои…

Генерал-лейтенант словно отгадал мысли полковника. Взглянув в окно, он не то спросил, не то высказал свою мысль:

— Знаете, полковник, а приятно это ощущение простора. Германия не маленькая страна, но до наших великих побед вы за какие-нибудь два часа могли пересечь всю страну от края до края. А мы вот летим уже который час, а граница еще далеко. На восток летим, полковник! И как хорошо было бы, если б навстречу нам летели самолеты на запад, самолеты вашей отчизны, полковник… Самолеты из страны восходящего солнца… Хризантемы и свастика, это чудесно!

Генерал-лейтенант даже впал в поэтическое настроение, вспомнив хризантемы. Правда, о стране этого полковника он больше ничего и не знал. Слышал когда-то о хризантемах, о гейшах. Да и что, в конце концов, надо больше знать эсэсовскому генерал-лейтенанту? А молчаливый полковник коротко ответил на его лирическую декламацию:

— Все в свое время, мой уважаемый генерал, все в свое время!

Можно и отвечать готовыми формулировками. Ответил и задумчиво спросил:

— А где мы сейчас летим, генерал?

Генерал посмотрел на заснеженные вершины деревьев, медленно проплывавшие под крылом самолета.

— Самолет идет над белорусскими лесами. Скоро нас встретит гаулейтер Белоруссии, до аэродрома уже недалеко.

— Говорят, тут у вас много партизан?

— Кто сказал, что много? Преувеличивают, господин полковник. Партизаны — это архаический пережиток.

— Однако они приносят вам, как я слышал, значительные неприятности.

— Какие там неприятности? Партизаны — это анахронизм. Они еще имели какое-нибудь значение в семнадцатом, девятнадцатом веке, когда конь, хорошая сабля и вдобавок кремневое ружье были решающими факторами в войне. В наше время пикирующих бомбардировщиков, танков и автоматов партизаны — пустой звук, иллюзия, ну, если хотите, пропаганда, большевистская пропаганда, рассчитанная на слабонервных, на пугливого обывателя. У нас же солдаты, полковник, солдаты, железные люди, которые не знают никаких сентиментов и страхов. Гитлеровские солдаты!

Сказав это, генерал чихнул несколько раз, начал принюхиваться. Сильно запахло бензиновым перегаром. Генерал тревожно заглянул в кабину к летчикам. Ничего необычного он там не увидел. Только штурман озабоченно сверял карту, несколько раз брался за радиопередатчик, но там, видно, что-то не клеилось, так как штурман снова хватался за планшетку с картой. А перегаром пахло все сильнее и сильнее. Взглянув в окно уютной пассажирской кабины, генерал сразу понял причину появления этого неприятного запаха: самолет пересекал густую, черную, как копоть, тучу. Сквозь просветы этой тучи видно было, как стремительно лавировали два мессершмитта, конвоировавшие самолет.

«Видно, загорелся какой-то склад, — что же тут удивительного, на то и война», — подумал генерал и крепко схватился руками за поручни кресла, так как самолет пошел на снижение. Но через несколько секунд моторы заревели во всю мощь и самолет резко взвился ввысь. О чем-то переговаривались пилот и штурман. Стрелки-пулеметчики, которые до сих пор мирно дремали за своими турелями, вдруг оживились и начали проявлять необычайную подвижность, пристально следя за небом сквозь свои стеклянные колпаки. Генерал посмотрел вниз. Весь аэродром дымился: горели десятки самолетов, некоторые уже догорали. В двух местах поднимались столбы густого черного дыма. И ни людей, ни посадочных знаков, ничего… «Бомбежка! — вспыхнула тревожная мысль. — Но фронт далеко, какая тут бомбежка?»

А самолет, сделав крутой разворот, сворачивал куда-то вправо, пошел на круг. Хватаясь за спинки кресел, за дверцы кабинки, генерал кое-как добрался к летчику:

— Что тут происходит?

— На аэродроме какая-то катастрофа, господин генерал. Ищем место для посадки в поле, — кончается горючее. Привязывайтесь, господин генерал, к креслу.

Самолет с ревом пронесся под какими-то придорожными древесными насаждениями. Потом стал набирать высоту и неожиданно пошел в такой крутой вираж, что у генерала загудело в ушах и сердце гулко заколотилось, словно собираясь выскочить из груди, где ему вдруг стало очень тесно. Напротив сидел полковник. Он старался сохранить спокойный, даже равнодушный вид, но по тому, как вцепились его пальцы в кожаную обивку кресла, можно было догадаться, что на душе уважаемого самурая не так уж спокойно и тихо. Земля встала стеной с правой стороны кабины, видны были даже верхушки отдельных деревьев, с неимоверной быстротой проносившихся мимо. Генерал заметил кучки людей среди деревьев. И еще он заметил, как в целлулоидном оконце вдруг образовалось небольшое отверстие, а до слуха донесся сухой цокающий звук: сверху посыпались стеклянные осколки разбитого плафона.

С недоумением и ужасом смотрел на него полковник.

Сердце генерал-лейтенанта так похолодело, что он, зажмурив глаза, уже больше ничего не замечал. Если бы у него сохранилась способность наблюдать, он увидел бы, как правый мессершмитт вдруг начал превращаться в какое-то подобие кометы. Густой кудрявый хвост дыма потянулся за ним. Мессершмитт метнулся в одну сторону, в другую и, наконец, кувырком пошел вниз, срезав на лету несколько молоденьких сосен и, вспыхнув огненным облаком, уже недвижимый дымился на заснеженной земле. Этого не видел и не слышал эсэсовский генерал, не видел этого и полковник Хирошито. Оба они потеряли сознание.

20

Последняя группа бойцов Василия Ивановича, замыкавшая отход всей колонны, была километров за пять от аэродрома, когда услышала гул моторов. Со стороны аэродрома двигалось по небу три черных точки. Они росли, приближались. Самолеты шли прямо на дорогу, по которой отходили бойцы.

— Воздух! — скомандовал Василий Иванович.

Люди, сани укрылись под березовыми посадками. Самолеты с гулом пронеслись над верхушками деревьев. Но не такая уж надежная маскировка — оголенные зимние березы. Не прошло и минуты, как раздался чей-то тревожный крик: