100 рассказов о стыковке - Владимир Сыромятников

После завершения полета волна хвалебных выступлений в средствах массовой информации быстро затихла, а трудности при второй стыковке, с которыми успешно справился наш АПАС, остались почти незамеченными. A job was well done (дело было сделано хорошо) и казалось забытым.

Стыковщики, конечно, отметили, как могли, выдающееся для всех нас событие. Собравшись «на болоте» (так называли одно садовое товарищество, расположенное в паре километров от «больших» Подлипок), мы устроили местный стыковочный банкет. Стояли прекрасные, еще длинные июльские дни, а ночи — короткие и теплые; настроение было под стать погоде. Мы выпили за космическое рандеву и стыковку, за дружбу и любовь, за нас самих, за наших коллег и подруг, за наше будущее. С присущей в таких случаях долей сарказма мы выпили также за будущую квартальную премию, которая, как известно, сгорала в «верхних слоях атмосферы» так же, как все отброшенные ступени ракет и отработавшие отсеки космических кораблей.

Как специалиста, вышедшего на международную орбиту, меня приглашали также на официальные банкеты в Звездный городок и в нашу новую столовую НПО «Энергия», названную почему?то «Россия». Эти торжественные мероприятия проводились, как говорилось, по совокупности, по результатам успешного завершения двух программ: интернациональной и национальной. В Звездном с нами праздновали космонавты, даже В. Терешкова — женщина еще достыковочной поры — удостоила меня своего почти космического поцелуя.

Потолкавшись с недельку около руководства и поняв, что ждать и делать особенно нечего, я взял у И. И. Козлова путевку в санаторий ВЦСПС и уехал в отпуск, в Прибалтику, на этот раз в Палангу. Лето заканчивалось, у жены и сына на пороге стоял новый учебный год.

В то время мне было еще не известно, что группа под руководством мудрого Э. И. Корженевского послала наверх петицию о том, что негоже не отметить первый международный космический проект, можно сказать, вселенного масштаба. После этого руководство министерства, ВПК и ЦК решили рассматривать присуждение наград тоже по совокупности, сразу за две программы: ЭПАС и ДОС. Кстати, за программу «Салют-4» Ю. П. Семёнову, тогда главному конструктору ДОСов, присвоили звание Героя Социалистического Труда.

Пару раз я звонил из Паланги в Москву. «Тебя выдвинули на Государственную премию в числе 12 активных участников работ по «Салюту» и по ЭПАСу» — такую телеграмму неожиданно прислал мне Вильницкий. Похоже, он переживал и заботился о моей награде больше меня. Каково было мое удивление, когда, вернувшись в Москву, я узнал, что из длинного списка моя фамилия перекочевала в другой, в два раза короче. Как мне стало известно позже, сам министр С. А. Афанасьев сформировал команду претендентов на Ленинскую премию, которая «смотрелась» («а значит, должна летать»). В нее вошли как настоящие разработчики проектов, так и большие начальники и командиры.

К. Д. Бушуев был доволен. Он почему?то даже утешал меня. По его словам, его приятели–кинематографисты, и вообще люди искусства, считали, что звание лауреата выше звания Героя. Феоктистов, наоборот, сказал, что у нас шансов мало и надеяться особенно не на что, ему никогда не нравился наш андрогинный АПАС. Калашников не говорил ничего.

Приближался апрель 1976 года. Мне вспомнилась заметка в стенной газете о том, как в начале 70–х Эрнест Гаушус, работавший у В. П. Легостаева, тогда почти молодой специалист, ожидал присвоения звания лауреата премии Ленинского комсомола: «…Январь — звонил Ярославу Голованову (журналист и писатель па темы космонавтики, член жюри), февраль — звонил Голованову, март — звонил Голованову, апрель — звонил Голованов. Ура!»

20 апреля позвонил приятель, имевший доступ к информации с самого верха, и сообщил, что двух больших начальников, маршала В. Ф. Толубко (главкома ракетных войск) и министра электротехники А. К. Антонова исключили из команды при утверждении. Возможно, в порядке компенсации ракетному маршалу вскоре присвоили звание Героя. Нас, тех, кто получил Ленинскую премию за вклад в программы ЭПАС и ДОС, как стало известно официально 22 апреля, в день рождения Ленина, действительно осталось четверо: Владимир Владимирович Палло (филёвский ведущий конструктор «Салюта»), Виктор Васильевич Симакин (заместитель В. П. Глушко, отвечающий за конструкции), Юрий Степанович Карпов (начальник отдела бортовой автоматики) и я. Как сказал Карпов, на которого положил глаз еще сам Королев, это была его третья попытка. В этом смысле я оказался более удачлив.

Большинство членов бушуевской команды, руководители рабочих групп и подгрупп оказались обделенными: некоторые проштрафились в общении с американцами, кого?то не очень жаловало начальство, у кого?то отказало бортовое телевидение, кто?то подсчитал, что у А. Елисеева и так хватало наград. Только В. П. Легостаев был, как всегда, на высоте. Он получил орден Ленина, проходя по дополнительному списку.

Самого Бушуева обидели больше других, можно сказать, обделили. Будь это на десяток лет раньше или при других обстоятельствах, он получил бы вторую медаль Героя Соцтруда. Год спустя, в 1976 году, его выдвинули в академики, но нужных голосов «за» не хватило. Полтора года спустя после полета и стыковки «Союза» и «Аполлона» директор первого международного проекта получил Госпремию в составе разношерстной команды из 12 человек.

Когда пришла «красная» правительственная телеграмма, наш отдел собрался на митинг. Это была общая победа. Друзья и просто коллеги искренне радовались признанию моих заслуг. Произнесли много хороших слов, и мне что?то требовалось сказать в ответ. В голове все время крутились слова из песни о военном времени:

На всю оставшуюся жизньНам хватит подвигов и славы…Как завещание святое,На всю оставшуюся жизнь.

Так и сказал словами песни, лучше не придумать. Тогда я еще не знал, не мог знать, что так оно и будет. Впереди были новые проекты, десятки стыковок и других свершений в космосе. Но Ленинская премия стала для меня первой и последней высшей государственной наградой. Поэтому она дорога мне. На всю оставшуюся жизнь.

Должен признаться, что я гордился своим почетным званием, присвоенным мне руководством страны за проекты государственного масштаба, и, похоже, вполне заслуженно. В обеих программах — и в ЭПАСе, и в ДОСе — стыковка занимала ключевое место. Обе системы стыковки были принципиально новыми, спроектированными на самом высшем уровне по мировым стандартам, я был инициатором, руководителем и исполнителем их разработки на всех этапах, от самого начала и до конца. По положению, это были главные условия для присуждения Ленинской премии.