От Кибирова до Пушкина - Александр Лавров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Три раза Ходасевич писал не «Княжнин», а «Кряжнин».
714
Маковский С. К. (1877–1962) — художественный критик, поэт, мемуарист, редактор-издатель «Аполлона». В 1926–1932 годах — один из редакторов «Возрождения» и заведующий его литературно-художественным отделом.
715
См. примеч. 5 /В файле — примечание № 705 — прим. верст./.
716
На конверте: Александру Петровичу Дехтереву. Русская гимназия. Шумен. Bulgarie. Почт. шт.: Paris. 18.III.1928. Gare Montparnasse.
717
Утром 29 июня 1928 года Ходасевич и Берберова покинули квартиру на 14, rue Lamblardie и переехали к родственнице Берберовой.
718
См. запись от 1 июля 1928 г. в «Камер-фурьерском журнале»: «В 8.40 из Парижа, с Вейдле и Л<юдмилой> В<икторовной>. В вагоне — Нидермилер. — В 8 ч<асов> веч<ера> в Авиньоне. Гуляли, в кафэ» (С. 127). Вечером 2 июля они прибыли в Марсель, а на следующий день переехали в Juan-les-Pins, курорт на Ривьере рядом с Антибом и недалеко от Канн, где провели лето вместе с В. В. Вейдле и его женой.
719
О Г. Данилове ничего неизвестно.
720
«Собрание стихов» Ходасевича (см. примеч. 5 /В файле — примечание № 705 — прим. верст./).
721
Ходасевич вернулся в Париж 19 сентября 1928 года в 7.30 вечера.
722
На конверте адрес отправителя: Exp. V. Hodassevitch. Mas Nicolas. Quartier Lauvert. Av. Paradis. Antibes (A M). Отправлено: Александру Петровичу Дехтереву. Мужская гимназия. Шумен. Bulgarie. Почт, шт.: Antibes. Juan-les-Pins. 31.8.28.
723
Неточность: Ходасевич и Берберова переехали из центра Парижа в Булонь-Биянкур (Boulogne-Billancourt), предместье к юго-западу от Парижа, на квартиру на 10, rue 4 Cheminées 16 октября 1928 года («Камер-фурьерский журнал». С. 131).
724
13–17 и 27 ноября 1928 года запись «Весь день в постели» в «Камер-фурьерском журнале» (С. 132).
725
Ср. эти строки из стихотворения Ходасевича «Дактили» (1928): «Мир созерцает художник — и судит, и дерзкою волей, / Демонской волей творца — свой созидает, иной».
726
См. Евангелие от Матфея 10:16: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби».
727
Ср. письмо Ходасевича к М. В. Вишняку от 8 декабря 1927 г.: «Чтобы писать, писателю нужно быть сытым (хотя бы). Журнальная работа и впроголодь не кормит. Писатели вынуждены идти в газеты. Из всех писателей я — самый голодный, ибо не получаю помощи ниоткуда <…> Писание газетных (т. е. неизбежно „общедоступных“) статей меня изматывает душевно. Чтобы писать серьезную, журнальную статью — я должен не только выкраивать „свободное“ время, но и мучительно собираться с духовными силами. Не знаю, поймет ли меня редакция. Боюсь, что не поймут и более благополучно устроившиеся писатели. Каторжники бы поняли, это наверняка» (Ходасевич В. Ф. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 505).
728
Машинопись. Подпись и адрес в конце от руки. Конверта нет.
729
Главы VII–IX из биографии «Державин» были напечатаны в № 43 «Современных записок» (номер вышел в июле 1930 года). Биография вышла в свет отдельным изданием в 1931 году.
730
Адрес на конверте: Александру Петровичу Дехтереву. Русская гимназия. Шумен. Bulgarie. Choumen. Почт. шт.: 13.6.30. Billancourt Seine.
731
См. некролог: Журнал Московской патриархии. 1959. № 6.
**
Основные положения статьи были доложены на Гаспаровских чтениях (РГГУ, 2007). Статья связана с иными штудиями о поэзии Давида Самойлова, которые автор надеется когда-нибудь свести в книгу. Важным подспорьем в этой продолжающейся работе стало участие автора в различных конференциях и чтение курса «Система российской словесности» (раздел, посвященный второй половине XX века) на Отделении деловой и политической журналистики в Государственном университете — Высшей школе экономики.
733
Републиковано в томе Большой серии «Новой библиотеки поэта»; см.: Самойлов Д. Стихотворения. СПб., 2006. С. 244–245; далее ссылки на это издание даются в тексте статьи в скобках.
734
Военная тема по понятным причинам закрывала возможность пародирования других «фирменных» стихов Самойлова («Сороковые», «Перебирая наши даты…»).
735
Левитанский Ю. «…год две тысячи». М., 2000. С. 496. Ср. пародию Леонида Филатова из цикла «Вариации на темы мультфильма „Ну, погоди!“», также инкрустированную отсылками к «Пестелю, поэту и Анне»: «Внесли графин. В графине что-то было. / И я подумал: „В этом что-то есть!“», «…Волк подумал: „Ба, да он не глуп!“», «И Волк подумал: „Амба, боже мой“», «Я битый час вертел в руках солонку, / И вдруг меня пронзило: „В этом — соль!“»; цит. по: Советская литературная пародия: <В 2 т>. М., 1988. Т. 1. Стихи. С. 339–340.
736
Об этом см.: Немзер А. Поэмы Давида Самойлова // Самойлов Д. Поэмы. М., 2005. С. 404.
737
Об этом см.: Там же. С. 41–42.
738
Особое пристрастие Самойлова к звуку «а» связано не только с мифопоэтическим сюжетом Анны (существенно, кроме прочего, что это имя Ахматовой), но и с особенностями московской орфоэпии. В этой связи характерна «акающая» окраска отступления о «Москве эпохи детства» в поэме «Возвращение». Очевидно, что в этом фрагменте «а» в первых предударных слогах не редуцируется: «М[а]сква была тогда М[а]сквою <…> Еще п[а]лно было московской р[а]скошной акающей речи…». «Аканье» поддержано и графически — во фрагменте двенадцать строк с анафорическим союзом «А», причем шесть из них следуют подряд, а две, суммируя и завершая «идиллическое» воспоминание, предшествуют его трагическому обрыву: «А эта [а]б[а]зримость мира, / А это [а]баянье слога!.. / М[а]сква, которую размыла / Река Железная дорога» — Самойлов Д. Поэмы. С. 173–174.
739
Обратим внимание на явные переклички с посланием «Пастернаку»: «гармошка вятская <…> Пускай горбатая» и «скомороший визг баяна <…> Кривляется горбатый мех». Мечтая о новой музыке, поэт не может (и, видимо, не хочет) вовсе оторваться от музыки «старой». Если антипастернаковское стихотворение пронизано реминисценциями стихов обличаемого поэта, то в «Катерине» с ее установкой на «народность» отчетлив мандельштамовский фон; ср. переход от органа к вокалу (и от холодной высоты — к «человечности»): «В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа, / Нам пели Шуберта — родная колыбель!» — Мандельштам О. Полн. собр. стихотв. СПб., 1995. С. 144. (След Мандельштама приметен и во втором стихотворении диптиха.) Аналогия не кажется случайной, если вспомнить, в каком порядке представляется «программа» «дивной певицы» в поэме «Юлий Кломпус» (1979): «Бывало, на ее губах / Смягчался (курсив мой. — А. Н.) сам суровый Бах / И Шуберт воспевал денницу. / Звучал Чайковского романс. / (Казалось, это все про нас.)» Как и в «Катерине», певческий сюжет «Юлия Кломпуса» продолжается сюжетом любовным — поэт-рассказчик вспоминает, как однажды провожал певицу: «И сонный Патриарший пруд / Был очевидцем тех минут… / Благодаренье очевидцу». «Высокому» музыкальному эпизоду в поэме предшествует описание хорового пения бывших фронтовиков, чей полуфольклорный репертуар тоже по-своему недостаточен (потому и необходимо появление певицы): «Тогда мы много пели. Но, / Былым защитникам державы, / Нам не хватало Окуджавы». — Самойлов Д. Поэмы. С. 156, 155. Песенная лирика Окуджавы, в которой подчеркнуто индивидуальный лиризм соединяется с «народным» (хоровым) началом, мыслится Самойловым как один из вариантов реализации его эстетического идеала. Это не отменяет сложного, зачастую критического отношения Самойлова к поэзии Окуджавы. Тема «Самойлов и Окуджава» еще ждет подробного (и, похоже, чреватого неожиданностями) анализа, но упоминание имени Окуджавы при разговоре о «Собачьем вальсе» кажется необходимым.
740
Самойлов Д. Поденные записи: В 2 т. М., 2002. С. 241.
741
«В районном ресторане / Оркестрик небольшой: / Играют только двое, / Но громко и с душой <…> Во всю медвежью глотку / Гармоника ревет, / А скрипочка визгливо — / Тирлим-тирлим поет. // И музыка такая / Шибает до слезы. / Им смятые рублевки / Кидают в картузы» (82–83); «На полустанке пел калека, / Сопровождавший поезда; / „Судьба играет человеком, / Она изменчива всегда“. // Он петь привык корысти ради — / За хлеба кус и за пятак. / А тут он пел с тоской во взгляде, / Не для людей, а просто так» (85). Отсюда, кроме прочего, тянется нить к поздним «цыганским» стихотворениям (1981–1984); в «Цыганах» (хоть и нагруженных тонкими литературными аллюзиями) и в аффектированно простодушном «Романсе» стилизация «жестокого» городского «постфольклора» рискованно (и явно сознательно) приближается к пародии, что бросает своеобразный отсвет на страстную исповедь «Играй, Игнат, греми, цимбал!»; ср. также «меркантильную» ноту в «Водил цыган медведя…»: «Пляши, моя цыганочка, / Под дождичком пляши, / Пляши и для монетки, / А также для души. // В существованье нашем / Есть что-то и твое: / Ради монетки пляшем — / И все ж не для нее» (339).