Николай II - Сергей Фирсов

Правительство не приняло в расчет пожелания Синода, и 16 июля 1998 года в Петербурге прошли траурные церемонии, связанные с похоронами тех, кого государство объявило последним самодержцем, его супругой, детьми и слугами. Под звуки похоронного марша старшие офицеры Российской армии вынесли из самолета, прилетевшего утром из Екатеринбурга, гробы с останками Алоизия Труппа, Ивана Харитонова, Анны Демидовой, доктора Евгения Боткина и великих княжон Анастасии, Татьяны и Ольги. Когда настало время выноса покрытых императорскими штандартами гробов Александры Федоровны и Николая II, военный оркестр, ранее игравший не в полном составе, заиграл церковный гимн «Коль славен наш Господь в Сионе». В таком же порядке, как их вынесли из самолета, гробы установили на катафалки, и кортеж тронулся по улицам Петербурга — в крепость. Проехав мимо Зимнего дворца через Троицкий мост, процессия прибыла к месту похорон. При въезде кортежа на Троицкую площадь начался колокольный звон, прекратившийся в момент внесения в собор (на руках офицеров) гроба императора. Церемония прощания состоялась на следующий день, в пятницу 17 июля.

По благословению патриарха Алексия II прошла панихида, которую возглавил настоятель собора Петра и Павла протоиерей Борис Глебов. Во время ее совершения клирики молились «О упокоении душ усопших рабов Божиих: всех в годину лютых гонений за веру Христову умученных и убиенных, их же имена, Господи, Ты Сам веси». На церемонию прибыли около тридцати потомков дома Романовых — из США, Канады, Великобритании, Италии, Швейцарии, Дании, Австралии, Франции и Уругвая. Президент России Б. Н. Ельцин выступил с кратким словом, в котором оценил перезахоронение «невинно убиенных» как «символ единения народа, искупление общей вины». Траурное событие было явно государственного масштаба. О том, что хоронят именно Николая II и его близких, говорили практически все теле- и радиокомментаторы России и мира. Занимавший в то время пост губернатора города В. А. Яковлев за неделю до похорон выступил со специальным обращением к жителям Северной столицы, призвав всех сохранять национальную память. «Пусть наши грехи и ошибки останутся в прошлом, — говорил В. А. Яковлев. — А ныне воздадим последний долг усопшим и даруем долгожданное успокоение их останкам».

Как могло, Российское государство постаралось этот долг отдать: «екатеринбургские останки» нашли свое вечное упокоение в Екатерининском приделе собора Петра и Павла. «Акт, который совершался через 80 лет после расстрела царской семьи, не является актом простых похорон. Это акт покаяния, в каком-то смысле символический», — писал в те дни журналист «Аргументов и фактов», убежденный в том, что отказ Церкви признать подлинность «екатеринбургских останков» является огромной ошибкой: «Наши попы вдруг опустились до уровня простого, простейшего материализма. Это второе поражение Церкви в нашей истории после разоблачения ее связей со спецслужбами». Такое резкое замечание, по большому счету, не столько клеймило «попов», сколько дезавуировало заявление о покаянии, ведь верующие, и признающие и не признающие «екатеринбургские останки», были частью нового, постсоветского общества. И все-таки, думается, журналист не ошибался, когда заявлял, что после 17 июля 1998 года «коммунизм наконец перестал быть страшен. Его пригвоздили к позорному столбу…».

Преодоление страха, однако, не принесло в российское общество примирения. В статье «Нераскаявшаяся Россия», опубликованной «Санкт-Петербургскими ведомостями» 25 июля 1998 года, петербургский историк В. В. Калашников, разделяющий социалистические убеждения, заявил, что национальное примирение не достигается путем лукавства. «Примирение, построенное на обмане, — заявил он, — всегда оборачивается еще большей непримиримостью». В. В. Калашников был не одинок в своем восприятии похорон последнего самодержца как политической акции правительства Б. Н. Ельцина. Недоверие к первому президенту России, в 1977 году беспрекословно (что удивлять, конечно, не может) исполнившему решение Политбюро ЦК КПСС о сносе дома Ипатьева, испытывали не только «левые» критики тогдашнего российского «режима», в лучшем случае безразлично относившиеся к памяти последнего самодержца, но и «правые» — православные монархисты, люто ненавидевшие российских «демократов» и безосновательно подозревавшие их в фальсификации экспертизы «екатеринбургских останков». Их «принципиальность», скорее, психологического свойства, ибо поверить в то, что Николай II нашел упокоение в Петербурге, значит, признать останки «честными мощами», возвращенными православным «неправославной» властью. Психологически это тяжело и священноначалию, хотя вопрос о принадлежности «екатеринбургских останков» царской семье — после обнаружения в августе 2007 года останков цесаревича Алексея и великой княжны Марии, — несомненно, актуализировался. Но привело ли это к исчезновению оснований «для смущения и противостояния» в обществе? Очевидно, не привело.

Вплоть до сегодняшнего дня животрепещущим вопросом церковной жизни остается и вопрос о «царе-искупителе»: те, кто верил в особую миссию последнего русского самодержца, не изменили своего убеждения и отстаивают его как только возможно. Не будет преувеличением сказать, что в последнее время священноначалие Русской православной церкви стало воспринимать «царебожие» как серьезную болезнь, требующую срочного врачевания. Но объяснение «впавшим в прелесть» учения о «царе-искупителе» симптомов их «болезни» крайне редко приводит их к мысли о необходимости лечения. Наоборот, «врачи» могут услышать от своих «пациентов» сакраментальное: «Исцелися сам».

На сегодняшний день можно констатировать, что внутрицерковная критика «ереси царебожия» ни к чему не привела: все остается по-прежнему. Восприятие святости канонизированного царя у разных православных различно. Для одних он — «страстотерпец», для других — «искупитель», которого Собор 2000 года возвел в «неправильный чин святости». И хотя для большинства тех, кто считает себя чадами Русской православной церкви, это не имеет принципиального значения, вопрос о том, как с религиозной точки зрения относиться к последнему самодержцу, весьма показателен. Судя по всему, для Николая II «историческая давность» еще не наступила. Он не только историческая, но и политическая фигура. А это значит, что он принадлежит прошлому не меньше, чем будущему. Как это отзовется в новых работах о последнем русском царе — покажет время, которое, как считается, лучший врач. На это и будем уповать!

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ЦАРСТВОВАНИЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II